Башня ветра - Олег Говда

— А ведь он мне кое-какую мыслишку все же подкинул.

— Засвети?

— Это — полигон…

— Не понял.

— Эммануил сказал, что начальство на учениях всегда напрягает. Вот я и подумал: «А что если и тут так?». Соображаешь?

— Не очень.

— Мы с тобой оказались не в обычном мире, а на полигоне. Идут какие-то всемирные учения, вот и понаехали лампасники со штабами.

— Полигон — это интересная мысль. — Теперь и Швед почесал нос. — Знать бы только, что или кого тут испытывают?

— Да какая разница? Обычный расклад — темные силы против светлых, бело-синие против оранжевых. Во всяком случае, точно не блок НАТО. — Я даже усмехнулся такому предположению. — Но смысл игры прежний и неизменный: кто первый флаг захватит, тот и молодец.

— Хорошо бы. А то знаешь, как еще бывает?

— Ну?

— Баранки гну… — Прапорщик насупился. — Кто-то ядрен батон испытывает, а другие живую силу изображают. На предмет вычисления уверенной зоны поражения. Как тебе такой сценарий? Или считаешь, что статистов командование гуманно предупредило об опасности?

— Умеешь ты ободрить товарища. Увы, в такой махровый демократизм даже либералы не поверят. Один парад восемьдесят шестого года на Первомайские праздники в Киеве достаточно вспомнить. Когда радиоактивное облако, мать городов русских, как раз накрыло… Эх, глотнуть бы сейчас чего-нибудь. Тонизирующего…

— Чаю хочешь?

— Чаю?! — Я чуть лезгинку не станцевал. — У тебя есть чай?

— Ну да… Полная баклажка. А что, разве я о ней не упоминал, когда снарягу пересчитывал?

— Да какая разница… — заторопил я Шведа, почти вырывая у него из рук армейскую фляжку. — Вода, молоко, квас, мед и пиво — это здорово. Все натурпродукт и без ГМО. Но если бы ты знал, как по утрам хочется кофе. Ну или хотя бы «Чайковского» хлебнуть.

Я свинтил крышечку и с удовольствием, взахлеб стал глотать вожделенную жидкость, которая только в этих экстремальных условиях и могла сойти за чай. А так — классический одесский настой кипяченой дождевой воды на прелой индийской соломе.

— Ностальгия замучила, — с пониманием оценил мои действия Николай. — Чтобы эту бурду вот так же душевно употребляли, я только раз видел… Когда источник простреливался. А солнышко никого не щадило.

— Да, — оторвался я от баклажки и потряс ее возле уха, на предмет определения полноты. — Я ту засаду помню… Но тогда нас всего лишь жажда мучила, а сейчас — будто привет из дома получил. Жаль, надолго не сохранить, прокиснет.

— А помнишь, как ты наблюдателем за самолетами был? — поддался воспоминаниям Николай.

— Еще бы.

Николай вспомнил случай, произошедший на учениях. Я тогда подбивал клинья к одной вольнонаемной молодой бабенке из кухонной обслуги. То ли разведенке, то ли попросту — морально неудовлетворенной жизнью. Собственно, да какая разница парню в девятнадцать лет? А она с целью подогреть солдатские чувства и для нейтрализации воздействия бром-компота регулярно снабжала меня самогоном. Раз в три-четыре дня передавая за ужином полную баклагу. Нам тогда, ввиду эпидемии дизентерии в округе, запретили пить сырую воду, а только «соломенный» чай. Поэтому баклага у пояса никого не напрягала.

Учебную тревогу объявили сразу после ужина. В общем, все как всегда. Получили оружие, попрыгали, построились, погрузились, выехали, выгрузились, пробежались… Рутина. И вспомнить нечего, если б на привале ко мне не подошел комбат и не попросил хлебнуть чайку.

Я попытался съехать, объясняя, что чай вчерашний. Типа не поменял, хотел с утра свеженького. Но майор заднюю не врубил. Пришлось подать ему баклажку.

После первого глотка комбат замер, глядя на меня поверх емкости, как в прицел… Я аж вспотел. Секунды в минуты вытянулись. Потом майор хмыкнул и так присосался, что только забулькало. Думал, до донышка вылакает. Нет, оставил… И не только оставил, но и мне предложил глотнуть. А потом назначил наблюдателем за самолетами. Это когда все роты ползают и носятся в ОЗК и противогазах по пересеченной местности, а ты сидишь под деревом и примерно каждые пятнадцать минут орешь на весь полигон: «Воздух!». Главное не заснуть…

А утром, когда посылали машину в часть за завтраком, комбат отправил меня с кашеварами, шепнув, что если сегодня, да и завтра тоже, чай будет не хуже, то самолеты условного противника станут моей личной заботой до конца учений.

Такая вот история…

«Ну-ну… Сегодня на Патриарших прудах тоже будет интересная история…» — хихикнуло мое подсознание, намеренно приводя, не так чтоб очень к месту, но и не просто так, одну из самых опасных цитат всей современной литературы.

— Дохлятиной воняет, или мне кажется? — спустя пяток-другой минут неторопливого передвижения по прежнему азимуту спросил Швед.

— Да, что-то в лесу сдохло, это точно, — подтвердил я. — Аромат еще тот.

— Что-то… Аромат… — проворчал Николай. — Умеешь ты слова выбирать. Да тут целое стадо слонов… — Он неожиданно замолчал и какое-то время шел молча. Потом хмыкнул: — Вот засада…

— Где? — Я развернулся, готовясь к бою, быстрее, чем осознал, что тон не тот. И Швед, шагая сзади, не может заметить опасность раньше меня.

— Ты чего, Влад? Померещилось что-то?

— Не понял? Сам же сказал: «засада»! — возмутился я.

— A-а, не, это я о слонах…

— Каких еще слонах? — Непонятка возрастала.

— Влад, очнись… — помахал ладонью у меня перед лицом Николай. — Мы о чем только что говорили?

— И о чем же?

— О слонах, е-мое!.. — возмутился Шведир. — Я как раз хотел сказать, но не знал как… Понимаешь?

— Ни фига не понимаю! Что сказать? Объясни толком!

— Да как же я объясню, если не знаю, как сказать? Ведь о слонах не говорят: склеил ласты или отбросил копыта.

— Вот ты о чем. — До меня наконец-то дошел смысл проблемы Николая. — В этом случае слон втыкает бивни.

— Это как?

— Умирая, он падает на колени, опускает голову, и под ее тяжестью бивни втыкаются в почву. Так он и стоит, как памятник самому себе, пока трупоеды не подсуетятся.

— Красиво… — оценил мою байку Швед. — Хорошо иметь образованных родителей. Иной раз и сам за умного сойдешь. В лесу воняет так, словно тут целое стадо слонов свои бивни провтыкало.

— Повтыкало…

— Да какая разница. Воняет одинаково. Хотя мне кажется или стало еще острее? Даже в глазах щиплет.

Тошнотворный запах и в самом деле заметно усилился. Ощущение самое мерзопакостное. Кто имел дело с разлагающимися остатками плоти, те знают. А тем, кто только читал или слышал о подобном по телеку, и объяснять нет смысла — все равно не поймут. Деревья и те скрутили листву в трубочки, словно в них завелись гусеницы листовертки, уменьшая площадь поглощения трупного смрада.