Поединок с собой - Ариадна Громова

Лоран смотрел на темно-коричневые руки робота – гибкие, быстро двигающиеся.

– В принципе – то же, что у вашего Мишеля, – объяснил Шамфор, поймав его взгляд. – Пластмасса, искусственные мышцы, полупроводники, миниатюрные электродвигатели, датчики. Только управляется все это не биотоками живого мозга, а электронным устройством.

– Он может говорить только о конструкциях?

– Нет, почему же… Правда, я его не тренировал для разговоров на общие темы. Он ведь делался не для демонстрации. Задайте ему вопрос.

– Сократ, тебе нравится эта работа? – спросил профессор Лоран.

– Я считаю, что эта работа очень полезна, – сказал робот.

Шамфор засмеялся:

– Уклончивый ответ! Так вам и надо, Лоран, не очеловечивайте его. Кстати, что ответил бы ваш Мишель на такой вопрос?

– Эти эмоции ему вполне доступны. Интерес к работе, жажда знаний, желание искать истину…

– И честолюбие. И властолюбие, – добавил Альбер.

Профессор Лоран резко повернулся к нему:

– Что?! С чего вы это взяли, Дюкло?

Альбер смутился:

– Я это заметил. Это же видно. Может быть, он это не вполне сознает. Но в мыслях он соперничает даже с вами.

– Со мной? – недоумевающе повторил профессор Лоран. – Да вы бредите, Дюкло!

– Мальчик прав, мне кажется, – вмешался Шамфор. – И что вы так удивляетесь, не пойму. Ведь это вполне человеческие качества. А ваш Мишель не машина.

– Думаю, что вы фантазируете и неверно оцениваете некоторые рассуждения Мишеля, – сказал профессор Лоран. – Я примерно понимаю, о чем идет речь: что я разбрасываюсь, устаю, плохо сосредоточиваюсь…

– Да. Что вы слишком много помните… детство, войну и так далее.

– Ну, это уже зависть неполноценного существа. Ему-то что помнить, бедняге, кроме лаборатории да книг, которые он читал? Но это не значит, что он жаждет власти и славы… Ладно, мы еще поговорим об этом… Ну, Шамфор, так в чем же особенность вашего робота?

– Пластические нейроны, – сказал Шамфор. – Они способны изменять свои логические свойства в зависимости от того, чем занимается в данное время робот. Мне-то он нужен прежде всего как конструктор, и я вовсе не собираюсь много экспериментировать с ним. Но эти пластические нейроны удивительно емки, нервные сети, составленные из них, невероятно сложны. И Сократ может обучиться чему угодно. Я могу сделать его физиологом, специалистом по древнегреческой литературе или железнодорожным диспетчером. Он выучится всему гораздо быстрей и прочней, чем человек. Он сможет действовать, как я говорил, в изменчивой обстановке, приспосабливаясь к ней, на ходу меняя свое решение или выбирая новые пути для его осуществления. Селективная способность у него развита даже сильней, чем у человека: он очень экономно отбирает то, что ему нужно, из потока внешней информации.

– При такой сложности у него, конечно, бывают неожиданности в поведении?

– Бывают. Но сказываются они куда более безобидно, чем у ваших питомцев. Был случай, когда Сократ целый день говорил только по-русски. Он свободно владеет еще английским и немецким: на этом я проверял его способность обучаться, а кроме того, он должен следить за литературой по специальности. Читает он очень быстро и делает для меня сводки. Да, я знаю, так же как Мишель – для вас… Так вот, он начитался русских технических журналов и почему-то на время разучился говорить по-французски. По-русски я не понимаю, так что день был испорчен. Потом я сообразил: он-то ведь меня понимает. Дал ему задание, он начал чертить и проработал до вечера. К утру у него все наладилось.

– Сократ, почему ты говорил по-русски? – спросил профессор Лоран.

– Этого я не знаю, – сказал робот. – Это случайность.

– Конечно, он не знает. Не задавайте таких нелепых вопросов, Лоран. Лучше скажите: какое впечатление производит на вас Сократ?

– Великолепное создание, что и говорить. Но это все же другой путь…

– Конечно, другой… Но согласитесь, что те успехи, о которых вы мечтаете, достигаются на этом пути быстрей и верней, чем на вашем…

– Дело в принципе, а не в наличии успехов, – хмуро сказал профессор Лоран. – Вы же знаете, в каких условиях работал я, особенно в последние три года. А если б у меня была такая лаборатория, как у вас, с таким штатом? Хотя, честно говоря, для моих дел и такой лаборатории мало. В конце концов, Шамфор, вы идете по проторенному пути. Электронных роботов в наши дни делают повсюду. Помните, мы с вами читали о роботе, которого в Советском Союзе сделали школьники? А мои опыты…

– Господи, Лоран, не считайте меня дубиной! Разве я не понимаю? Да, вы человек подлинно гениальный, вы далеко обогнали современную науку. Да, вы ведете жизнь героя и мученика, вы губите себя, работая сверх сил и искусственно подхлестывая мозг. Но во имя чего? Лоран, человек есть человек. Он прекрасен, да, он гениален, он все глубже проникает в тайны природы. Но он и силен, и слаб. Стремления его духа далеко превышают его физические возможности. Ему понадобилось умение добывать огонь и делать орудия из камня. А потом ему понадобились колеса, рычаги, самолеты, и электричество, и ядерная энергия, и полупроводники, и кибернетика. Как ни тренируй руки, они не поднимут такого груза, который шутя поднимает башенный кран. Как ни упражняйся в беге, поезд не обгонишь. И летать не будешь без самолета, и на расстоянии не поговоришь без телефона или радио. Нет, Лоран, не вам бы шарахаться от нашей кибернетики, вы ей слишком многим обязаны.

– Да, я знаю… – пробормотал профессор Лоран.

– Вы знаете, да… Вся беда в том, что у вас архаическая психика, Лоран. Вы из тех, кто считает в глубине души, что человеку унизительно происходить от обезьяны. Вот вам и хочется во что бы то ни стало помочь человеку превзойти машину…

– Не говорите чепухи, Шамфор! – вспыхнул профессор Лоран. – Совсем не в этом дело! Разве вы не понимаете, что если мы научимся воздействовать на мозг, развивать его способности в нужном направлении, то это откроет путь к созданию идеального человечества, содружества мудрецов и поэтов, избавленного от всех моральных уродств и несовершенств духа!

Шамфор взмахнул руками и уставился на профессора Лорана. Его смуглое, негритянского типа, лицо потемнело от прилива крови.

– Мой бог, что за идеи! Лоран, не будьте олухом, вы же воевали, вы были в маки!

Профессор Лоран, наоборот, побледнел еще больше, так что даже губы побелели.

– А при чем тут маки? – спросил он сдавленным голосом.

– Да при том! Гитлер, например, в юности рисовал, правда, говорят, довольно паршиво. Так что ж, по-вашему, если б усилить его способности к рисованию и сделать его хорошим живописцем, то второй мировой войны и не было бы?