Новые забавы и веселые разговоры - Жак Ивер

Послушайте же, что вышло из их затеи. Никого из мужей дома не оказалось: Ганс-немец сидел в кабаке вместе с мужем другой женщины, и они вдвоем пили и пировали, а третий муж, тот самый скупердяй и выжига, о котором уже была речь, прилежно работал в поле. Вечером все трое вернулись, и первым пришел с поля скряга, Ганс же с приятелем задержались в кабаке допоздна.

Когда скряга вернулся домой, жена встретила его приветливо и радостно и, притворившись веселой, села с ним рядом у камина и принялась рассказывать, чего сна навидалась в Меце: какие там красивые церкви, дома, улицы, какие люди, лошади; сочинила, будто видела в монастыре торжественную службу в честь святого Гонория, и прибавила, что в Меце накануне был сильный дождь и гроза, почему они и не смогли вернуться в тот же день. Она трещала без умолку, пока наконец не стало совсем поздно, и муж, видя, что она и не думает собирать на стол, весьма удивился. «Постой, – воскликнул он. – Ты мне совсем голову заморочила своей болтовней. А ужинать-то мы что, не будем?» – «Как ужинать? – говорит жена. – Уж не бредишь ли ты? Да ведь мы уже ужинали!» – «Уже ужинали? Когда же это?» – «Новое дело! Ты что, хочешь еще раз поужинать?» – «Тебя послушать, получается, что так, но мне кажется, я еще и одного раза не ужинал». – «Ну, так спроси у сына». А мальчугана она накормила загодя, еще до прихода мужа, так что он подтвердил ее слова и сказал, что ужин и правда уже был. «И все же, – говорит муж, – не знаю почему, но мне страсть как хочется есть, и не верится, что мы уже ужинали». – «Ты просто забыл», – говорит жена. И снова принялась ему зубы заговаривать, так что бедняга поверил ей и в конце концов пошел спать без ужина, а женушка таким образом выгадала денежки в возмещение тех, что растранжирила в кабаке.

А вот что сделали другие кумушки. Та, что купила в Меце краски, развела их и натерла ими себе ладони, а когда вечером пришел муж, встретила его, заговорила как ни в чем не бывало, но вдруг умолкла, тревожно глядя ему в лицо и притворившись удивленной и испуганной, а затем шагнула к нему и заботливо спросила: «Ой, муженек, здоровы ли вы, у вас все лицо в пятнах и вид совсем больной!» Тут она подошла еще ближе, провела руками по его лицу и шее, и красками, которыми были натерты ее ладони, так размалевала ему рот, нос и все остальное, что он стал похож на прокаженного. Муж был под хмельком и потому не почувствовал, что с ним сделали, а жена заголосила, запричитала, скривилась так, что смотреть страшно, и окончательно уверила его, что он болен и что ему осталось недолго жить. Тут же она постелила ему поближе к очагу, раздела его догола и, натирая его разогретыми у огня ладонями, разукрасила всего, с ног до головы. Бедный муж, увидев, на кого он похож, решил с пьяных глаз, что дело его совсем худо, и по совету жены призвал священника и наспех исповедался. После этого жена позвала соседей и соседок, а те при виде его подумали, что он при смерти, и стали спрашивать, что у него болит. Простофиля муж, все еще плохо соображая, отвечал, что болит все. Наслушавшись притворных охов и вздохов жены больного, все разошлись, с нею же осталась только одна соседка; дождавшись ночи, жена дала мужу какого-то снадобья, от которого он, и без того одурманенный, заснул так крепко, что не почуял бы, даже если б его сожгли живьем прямо На кровати. Тогда жена, только этого и дожидавшаяся, взяла простыни и куски полотна и вместе с соседкой завернула в них мужа и зашила, как мертвого, в саван. А когда рассвело, позвала священника и церковного старосту, велела принести гроб, в который положили зашитого в саван мужа, и выставила гроб на козлах посреди дома. В тот же час принялись, как положено по обряду, звонить в колокола, и новость о том, что кто-то умер, разнеслась по всему селению и всех взбудоражила.

Когда эта весть дошла до немки, жены Ганса, и она узнала, что новопреставленный давешний собутыльник ее мужа, она побежала в дом и нашла мужа еще спящим – накануне он явился в стельку пьяным и даже не спросил жену, что она делала в Меце, да и теперь еще не совсем протрезвел. Жена стала тормошить его, крича: «Эй, Ганс, Ганс! Будет тебе валяться! Пошел бы посмотрел, как хоронят твоего приятеля, с которым ты вчера напился!» – «Как так хоронят? – говорит Ганс. – Разве он умер?» – «То-то и оно, что умер», – говорит жена. «Кто же его убил?» – «О святой Иоанн! – воскликнула жена. – Он умер в собственной постели, и если ты хочешь поглядеть на него в последний раз, поторопись!» Ганс вылез из кровати и давай искать одежду, но женушка ее заранее припрятала, а теперь все торопила, чтобы он шел поскорее. «Иначе, – говорит, – опоздаешь». – «Что за черт, – говорит Ганс, – никак не найду одежду». – «Одежду? – говорит она. – Господи, смилуйся над этим олухом! Да разве ты, дурень, не одет?» – «А разве одет?» – спрашивает муж. «Ясно, одет», – говорит она. «А по-моему, я, черт подери, голый». – «Одетый, тебе говорят! И если идешь, так пошевеливайся!» Она так настаивала и теребила его, что в конце концов он поверил ей, выскочил за порог и, жмурясь спросонья и прикрывая срамные места рукой, так и побежал нагишом. Он поспешал вовсю и успел в церковь, когда гроб с его приятелем уже собирались опускать в землю.

На похороны собралось много народу, мужчин и женщин, и при виде голого Ганса одни принялись смеяться, другие – издеваться над ним, женщины закрывали лицо и отворачивались. Кюре же, увидев его в таком виде, притворился разгневанным и строго сказал ему, что он оскорбляет самого Господа. Бедняга Ганс растерялся и не знал, что ответить, но видя, что все стыдят и ругают его, он сослался на жену и поклялся, что считал себя одетым и что его убедила в этом жена. Здесь же был и знакомый нам скряга, и услыхав, что говорит Ганс, вспомнил, как его собственная жена давеча уверяла его, будто он сыт, и послала спать не евши. «Черт возьми, – воскликнул он во всеуслышание, – а ведь так же и моя жена внушила мне вчера, будто я уже ужинал». Тут поднялся такой смех и шум, что покойник, которого уже поднесли к могиле, проснулся, пришел в себя и тоже услыхал, о чем говорят вокруг. И в тот самый миг, когда гроб опускали в землю, он поднял голову и сказал: «Вот дьявольщина, а меня жена вчера убедила, будто я умер, но теперь-то я, слава богу, чувствую себя совсем здоровым». Все, кто был на кладбище, а кюре самым первым, сначала испугались было не на шутку, когда же все выяснилось, принялись хохотать до упаду.

И тогда наши кумушки попросили народ рассудить, кого из мужей больше всех надули. Было решено, что больше всех обманут тот, кто остался без ужина, и вот почему: этого ужина ему уже никогда не съесть; именно скупердяю и пришлось платить по счету. Говорится же: тороватому бог дает, а у скупого черт таскает. Напоследок остается подивиться честности всех трех кумушек. Ничего не скажешь: каждая постаралась на совесть, выполняя обещанное.

Новелла 98-я,

повествующая о том, как кюре из Лессе, близ Меца, и его приятель отправились в Рим и как их одурачили по дороге

Я поведал вам множество самых разнообразных, занятных и славных историй, от иных бывал прок, от иных – един вред да позор тем, с кем они случались, а от иных – и» того ни другого, как в новелле о крестьянине и его осле. Теперь же я поведу речь о том, что стряслось однажды с мессиром Николем, кюре из Лессе, близ Меца, и архипресвитером округа Во. Выгоды из этою приключения он не извлек никакой, а убыток потерпел изрядный, и хоть поначалу радовался, да недолго, как вы сами услышите, коли будет охота слушать.

Этот самый кюре, по имени Николь Соваж, был в ту пору еще молодым клириком без места и должности, и вот как-то раз он да еще один такой же клирик – тот со временем стал капелланом в Розериеле – надумали идти в Рим. Вышли они из Сент-Эньяна под Мецем, родной деревни мессира Николя. А было это вскоре после кончины папы римского Павла.[49] Долго ли, коротко ли, двое приятелей добрались до Ломбардии и тут, миновав город Павию и переправившись через реку По, повстречали одного человека, поджидавшего попутчиков, который назвался уроженцем Марвиля[50] и легко говорил и по-французски, и по-итальянски, и дальше пошли они втроем. Новый спутник рассказал им, что он тоже направляется в Рим, где раньше живал на службе у одного кардинала, которого будто бы коротко знал. Оба друга обрадовались, что им попался такой человек, который будет им вожатым и наставником как по дороге, так и в самом Риме, – а уж он обещал услужить землякам. Ох, и горько же пришлось им потом пожалеть об этой встрече – ведь не прошло и нескольких дней, как новый знакомый ловко околпачил их; но об этом речь впереди.

День или два путники шли без особых приключений, пока не дошли до Кастельфранко, местечка близ города Плезанс,[51] и тут увидали, что навстречу им скачет человек грозного вида, разгоряченный, словно от долгой погони. Всадник приветствовал их, они отвечали тем же. Он спросил, куда и откуда они держат путь, и все трое отвечали, что идут из Лотарингии и прилежащих мест и хотят, если будет на то божья воля, попасть в Рим. «В таком случае, – говорит верховой, – сделайте милость, ответьте мне без утайки на мой вопрос». – «Извольте. Ежели что знаем, не утаим». – «Дело вот в чем, господа, – говорит этот мошенник. – Я скачу прямо из Рима, а вы, коли не лжете, как раз идете туда. Так вот, скажите по совести, не попадался ли вам в пути невысокий человечек, пробирается он, должно быть, тайком да крадком и держится в стороне от дороги». И описал им, как он выглядит и во что одет.