Сыграй на цитре - Джоан Хэ

Цикада поддалась на мою провокацию. Каждое ее слово и действие способствовали достижению моих целей. Но я не могу насладиться тем, чего достигла. Я победила как стратег.

Я проиграла как сестра.

* * *

– Все прошло хорошо, – говорит Ворон, когда мы возвращаемся на нашу джонку.

При обычных обстоятельствах мы бы остановились в Шатре Найтингейла. Но объявление войны в лицо потребовало изменения места проживания. Пока я расхаживаю взад и вперед по палубе, глаза Ворона следят за мной. Знает ли он, что я провоцировала Цикаду? Разгадал ли он мой замысел организации альянса Жэнь – Цикада против Миазмы?

В любом случае это не имеет значения; у Ворона нет никаких доказательств, кроме того, что я сказала, а то, что я сказала, соответствует всему, что я говорила с тех пор, как моя голова склонилась перед Миазмой на горной поляне. Ему пока нечего сообщить обо мне. Несмотря на мою игру, я веду ее осторожно.

Я так больше не могу. Провокация заставила Цикаду поднять восстание против империи, но не заставит ее объединиться с Жэнь. Я должна подкинуть ей эту идею, склонить ее к этому. Но я не могу осуществить ни того, ни другого, находясь в этой джонке.

Мне нужно снова увидеть Цикаду.

Но все, что я вижу, – это Ку. Здоровая, счастливая Ку, берущая Цикаду за руку.

Ку, которую знала я, никогда не хотела держаться со мной за руки.

Я хватаюсь за борт джонки в поисках поддержки, зажмуриваю глаза, когда приближается Ворон.

– Эй. – Его голос звучит откуда-то издалека. Рука ложится мне на плечо. – Все в порядке?

Как будто ему не все равно. Продолжай, хочу сказать я. Спроси меня, почему я застыла там, во дворе Цикады. Он, должно быть, умирает от любопытства. Я бы на его месте уж точно умирала.

Но он не спрашивает. Просто повторяет вопрос еще раз. Я не могу сказать, искренна ли тревога в его голосе. С Вороном я о многом не могу поговорить.

Я прислоняюсь лбом к борту. Такая приятная прохлада.

– Просто оставь меня в покое.

– Ты всегда можешь обратиться к моему врачу.

– И закончить как ты? – Моя грудная клетка напрягается, легкие сжимаются. Отлично. Паническая атака. И не в какой-то другой момент, а прямо сейчас. – Нет, спасибо.

– Это моя собственная вина в том, кто я и где.

– С чего бы? – Не то чтобы меня волновал Ворон или то, как он приобрел свою чахотку. Но мои ноги дрожат. Я чувствую, как соскальзываю на палубу.

Ворон обхватывает меня рукой, останавливая мое падение.

– Врач распознал мой кашель на ранней стадии. – Он ведет меня к одному из чайных столиков; у меня не хватает сил сопротивляться ему, когда он усаживает меня на табурет. – При достаточном отдыхе я мог бы предотвратить переход болезни в хроническую форму.

– Тогда почему бы тебе не сделать это?

Ворон жестом подзывает слугу и отсылает его обратно с указанием, смысла которого я не улавливаю. Я едва слышу его, когда он говорит:

– Трудно отдыхать, учитывая состояние империи.

– Какая преданность. – Сарказм теряет свою пикантность, когда задыхаешься. – Все, что ты делаешь, это ради твоей леди?

– Да. Все, что я делаю, делается для моей леди.

– Потому что ты думаешь, что она самая сильная?

– Потому что я беспокоюсь.

За сохранность собственной головы. С таким большим количеством талантов на скамейке запасных Миазма может позволить себе убить любого в ту же секунду, когда они разочаруют ее.

Моя голова кажется огромной, как перезрелая дыня, которая вот-вот расколется. С моих губ срывается тяжелый стон.

– Поговори со мной, Зефир.

С какой стати я должна это делать?

– У тебя есть сестра? – Пусть личный вопрос заставит его замолчать.

– Нет, – отвечает Ворон. Он звучит как будто издалека. – Но у меня была подруга детства, которая мне как младшая сестра. Мы почти все делали вместе. Сочиняли пафосные стихи. Дискутировали о смысле жизни. Увивались за одними и теми же господами и дамами.

– Это мило. – Я бы хотела, чтобы моя сестра была похожа на не-сестру Ворона. – Это очень мило…

Слуга возвращается с бронзовым чайником. Ворон наливает.

– Вот, – говорит он, придвигая ко мне дымящуюся чашку. – Выпей чаю.

Чашка звенит, когда я кладу руки на стол, из последних сил поднимаясь на ноги.

– Мне нужно идти.

– Куда?

– К Цикаде. – Я осознаю, что мое тело держится только благодаря разуму, губы шевелятся, произнося слова, о которых я не думаю сознательно. – Война будет затратной независимо от того, кто ее ведет. Для империи будет лучше, если я смогу убедить Юг сдаться, не вступая в сражение.

– Я чуял, что мы слишком задержались с нашим визитом.

– Тогда оставайся здесь и жди моего возвращения.

Ворон хватает меня за локоть. Силой разворачивает меня по направлению к себе, и я наваливаюсь на него. Я хватаюсь за его руки и поднимаю взгляд.

Он не реагирует. Просто смотрит на меня сверху вниз, по его плечам рассыпаются его черные волосы, губы приоткрыты, когда он переводит дыхание. Он все еще выглядит болезненно – миска бульона из костного мозга пошла бы ему на пользу, – но и божественно, с этого ракурса. Красивый, думаю я, прежде чем осознаю, что, возможно, я больна, учитывая, что у меня троится в глазах.

– Тебе действительно стоит выпить чаю, – говорит он, и я отпускаю его.

– Я не хочу чаю.

Но я не успеваю далеко уйти, как чувствую, что мне нужно отдохнуть.

Я дрожу. Я не должна дрожать в эту летнюю жару.

Ворон догоняет меня.

– Может быть, не сейчас, но через час ты пожалеешь, что не сделала этого.

Через час. Моя рука, когда я ее поднимаю, по тяжести могла бы сравниться с бревном. Со мной что-то не так, и это не только потому, что я болезненно реагирую на встречу с Ку. У меня притуплены мысли, когда Ворон снова усаживает меня. Он наливает свежую чашку чая и обхватывает моими руками теплый фарфор.

Пей, говорят его глаза.

Пей, а иначе…

Апатия. Тошнота. Лихорадка. Он так настойчиво хочет, чтобы я пила.

– Ты отравил меня.

Это становится очевидно, как только я обвиняю его в этом. Конечно, он отравил меня. Если бы снадобье не добралось до моей головы, я бы поняла это раньше.

– Ты бы сделала то же самое, – говорит Ворон как ни в чем не бывало.

Умно, признаю. Отравив, он держит меня на привязи. Куда бы я ни пошла, мне придется вернуться за противоядием.

Я поднимаю чашку, руки