Дикая ночь - Джим Томпсон

Я вставил на место свои зубы. Думаю, без них мой рот действительно выглядит неважно — как будто это не моя часть тела. Но мне было наплевать, нравится ей это или нет.

Она вошла, зевая и расчесывая обеими руками голову.

— Господи, милый, — сказала она. — Почему ты так рано встал? Я так сла-а-а... ой, извини... так сладко спала.

— Уже десятый час, — ответил я. — Я и без того слишком долго провалялся в постели.

— А я нет. Ты разбудил меня своим шумом.

— Может быть, поставишь меня в угол?

Ее глаза вспыхнули. Потом она рассмеялась, но довольно раздраженно.

— Вот ворчун. Не надо цепляться ко мне по всяким пустякам. А теперь уходи отсюда и дай мне принять ванну.

Я вышел и освободил ей ванную. Я одевался, пока она плескалась и чистила зубы, а потом полоскала рот, наверно раз пятьсот, без конца отфыркиваясь и плюясь. Меня снова начало тошнить, вернее, тошнота стала сильней, чем была. Я торопливо допил остатки виски, и это помогло. Позвонил по телефону и заказал завтрак и еще одну пинту виски. Конечно, я знал, что спиртное не пойдет мне на пользу, — мне говорили, что я вообще не должен пить, — но сейчас я нуждался в выпивке.

Она все еще возилась в ванной, когда пришел официант. Я схватил бутылку и стал пить из горла, захлебнулся, закашлялся и выплюнул в платок полный рот крови.

Я снова вскинул бутылку. Потом слегка опустил, чтобы перевести дыхание, стараясь глотать без перерыва. На этот раз крови не было — точнее, я ее не видел, но я знал, что она там, внутри.

Один раз она уже видела меня больным. Если это случится снова, если она решит, что я качусь вниз... что я качусь на дно, как Джейк...

Глава 11

Она вышла из ванной, чувствуя себя гораздо лучше, чем раньше, и я, вылив в себя полпинты виски, тоже почувствовал себя неплохо. Мы вместе позавтракали, причем она съела больше, чем я. Потом я прикурил для нас две сигареты, и она снова улеглась на подушки.

— Ну как? — спросила она, прищурив глаза.

— Что — как? — сказал я.

— Как все было?

— Это лучший кофе, который я когда-либо пил, — ответил я.

— Мерзавец! — Она разразилась своим хриплым хохотом. Я уже ждал его заранее, как ночью ждал ее храпа. — Ладно, — сказала она. — Чем займемся? Не хочешь в постель к мамочке?

— Послушай, малышка, — вскипел я. — Мне, конечно, чертовски жаль, но... я думаю, тебе пора ехать.

— Что? — Она села. — В чем дело, милый? Ты же сказал...

— Я сказал, что мы останемся на одну ночь. Мы так и сделали. Какая разница, если мы...

— Очень большая разница! Ты же не сидел, как я, столько лет в этой богом забытой дыре! Почему мы не можем сделать так, как планировали раньше, милый? Я могу вернуться сегодня вечером, а ты — завтра... И мы будем вместе целый день. Я даже могу остаться еще... скажем, переночевать у сестры... а завтра, если ты захочешь...

— Послушай, малышка, послушай, Фэй, — сказал я. — Думаю, это была не очень хорошая идея. У меня сегодня уйма всяких дел, и я не понимаю, какой смысл, если мы...

— Что значит — какой смысл? Конечно, есть смысл!

— Ты должна уехать, — сказал я. — Сейчас. Или уеду я, а ты вернешься позже. Я не смогу ночевать дома, если там не будет тебя. Ты мне понадобишься, если появится Джейк. В конце концов, он не собирается все время вести себя так же, как первой ночью...

— Ну да! Можешь не сомневаться, дома он больше не появится.

— Это еще одна проблема. Он должен ночевать дома. Каждый день. И ты должна об этом позаботиться. Иначе выйдет так, что с ним что-то случится как раз в ту единственную ночь, когда он там окажется.

— Вот черт! — Она раздраженно погасила сигарету и потянулась к бутылке. — Как только подумаю, что собираюсь... Послушай, милый. Ты можешь вернуться домой завтра, а я — сегодня вечером. Что в этом плохого?

— Боюсь, так не получится. Меня ведь считают человеком небогатым. Всем покажется странным, если я потрачу здесь три дня только для того, чтобы забрать костюм.

Она со стуком поставила бутылку.

— Мне очень жаль, Фэй, — сказал я. Она ничего не ответила.

— Сейчас неподходящее время. Мы слишком много можем потерять...

Я продолжал объяснять и извиняться, но я знал, что лучше ей убраться побыстрее, если она вообще хочет вернуться в Пирдэйл.

Наконец она сдалась — наверное, почувствовала напряженную нотку в моем голосе.

— Хорошо, милый. — Она слегка надула губы. — Раз так, ничего не поделаешь.

— Отлично. Умная девочка, — сказал я. — У нас еще будут хорошие деньки. Только ты, я и тридцать штук, а может быть, на пять или десять тысяч больше, если мы сделаем первоклассную работу.

— О, я знаю, Карл. — Она улыбнулась в ответ. — Все будет замечательно. Прости, если я... Просто я немного разочарована и...

— Все в порядке, — кивнул я.

Она хотела, чтобы я уехал в Пирдэйл первым. Она собиралась поболтаться тут еще немного и походить по магазинам. Я сказал, что не против. Только пусть вернется не позже вечера.

Мы еще некоторое время жевали эту жвачку, просто болтали о том о сем. Наконец она сказала: «Милый?» — и протянула ко мне руки; но я знал, что мне это не по силам. Не так быстро, не сейчас. Господи, я знал, что не смогу этого сделать.

Но я сделал!

Я напрягался и тянул из себя жилы, чувствуя, как все тело пронизывает боль; веки я держал закрытыми, потому что боялся, что она увидит выражение моих глаз. И это я был в той серой пустыне, где от солнца нет ни света, ни тепла...

* * *

А что потом? Если вообще могло быть что-нибудь потом. Что я мог о ней сказать?

Я смотрел из грязного окна лонг-айлендского поезда, сидя в полудреме, мои мысли блуждали туда-сюда и снова возвращались к ней. Что я мог о ней сказать?

Она была хороша. Она была мила. Она была всем, чем должна быть женщина, если вы стоите где-нибудь наверху или если у вас такой вид, словно вы там стоите.

Но я этого не чувствовал — я не ощущал той большой, веселой, бесконечной вечеринки, в которую должна была превратиться жизнь с такой женщиной, как она. Я этого не чувствовал и не принимал. Все, что я хотел... точно не знаю, но совсем не то, что было с ней. Я хотел быть самим собой. Может быть, с кем-то другим — например, с Руфи... с кем я мог бы чувствовать себя самим собой.

Руфь. Фэй. Руфь. Фэй. Или?.. Я не знал, чего я хотел на самом деле. Я не знал, хотел ли я вообще чего-нибудь. Например, я не хотел, чтобы меня втянули в эту историю, но, с другой стороны, я уже был сыт по горло своей жизнью в Аризоне. Я относился к этому спокойно, но мне там все давно осточертело. А за последний месяц у меня не было ни одной недели, похожей на другую. Каждый день случалось много всяких событий, и мне это нравилось. Но почему-то все, что со мной происходило, было не тем, чего мне хотелось, — чем бы это ни было.

Чем бы это ни было.

Мои глаза сомкнулись и остались закрытыми. У Босса, наверное, найдется что сказать о Фэй. Например, он прикинет, как можно будет использовать ее позже. Или решит, что с ней лучше вообще не рисковать. Разумеется, он мне об этом скажет. И если я хочу ее, если я чувствую за нее ответственность...

Я ничего не знал. Сейчас я ее не хотел — ни ее, ни кого-нибудь другого. Но это было и понятно. А вот завтра, на следующий день... потом? Я ничего не знал.

Моя голова прижалась к окну, и я заснул.

Я проснулся через час.

Поезд стоял где-то в депо, и меня тряс кондуктор.

Я с трудом удержался, чтобы не двинуть этого тупого ублюдка по физиономии. Мне пришлось заплатить штраф плюс деньги за билет обратно до Пирдэйла. Время у меня еще было. Я еще мог успеть в Пирдэйл раньше ее.

Я зашел в сортир, умылся, вернувшись на место, стал смотреть на минутную стрелку часов, спрашивая себя, какого черта мы стоим. Потом посмотрел в окно и выругался.

Мистер Тупица, то есть кондуктор, который должен был продлить мой билет и отправить меня обратно в Пирдэйл, преспокойно шел по улице в компании с другими проводниками. Похоже, они собирались как следует расслабиться и отдохнуть. Они пихались, мутузили друг друга и ржали, как стадо мулов.

Они вошли в ресторан.

Не знаю, что они там делали, потому что есть так долго невозможно. Они проторчали там, наверное, два часа.

Наконец, когда я уже был готов вскочить в локомотив и вести его сам, они вывалились гурьбой из ресторана и поплелись обратно к станции. Через какое-то время они до нее дошли. Но, разумеется, никто и не подумал лезть в поезд и трогаться в путь.

Они продолжали стоять на платформе, болтая и скаля зубы.

Я проклинал их на чем свет стоит, поливая самыми грязными ругательствами, какие только мог придумать. Они довели меня до белого каления.

В конце концов они разошлись и полезли в поезд.

В Пирдэйл я приехал уже затемно. От платформы только что отошел поезд из Нью-Йорка. Я посмотрел сквозь дверь вокзала и увидел на другой стороне такси — единственное на весь вокзал.

Шофер распахнул дверцу, и я сел внутрь. Но... вы, наверно, уже и сами догадались. Как я ни старался, она была здесь — мы оба были здесь и ехали домой вместе.