Из ворон в страусы и обратно - Анна Яковлева

– Ты пока осмотрись, а я сейчас, – бросил коварный Вадим и растворился в толпе.

Оставаться одной в незнакомой обстановке Нилка ненавидела.

Ей почему-то сразу вспомнился двор военкомата, с которого Веня отбыл на рубежи Родины. Только там она стояла под взглядами его родителей, как ведьма перед судом инквизиции, а здесь… Здесь, в своем красном, она привлекала взгляды мужчин, как одиноко стоящая смоковница взгляды палестинских паломников.

Совсем пасть духом не позволил респектабельный субъект среднего возраста, в изящных очках, с легкой проседью в густых полудлинных волосах и с серебряным кольцом в ухе. За глухой черной водолазкой на поджаром, длинном теле и черных дизайнерских джинсах угадывался солидный счет в банке.

Он подвалил с вежливой улыбкой и, поблескивая оправой, мягко произнес:

– Мадам здесь первый раз? – Акцент выдавал иностранца.

– Мадемуазель, – внесла поправку Нилка.

– О-о, мадемуазель! Пардон. Желаете напитки?

– Нет.

– Здесь фуршет, – просветил собеседник.

– Вижу.

Даже через стекла очков Нилку пробирал насквозь настойчивый, ожидающий взгляд, от которого она вся зачесалась.

– Проводить вас к столу? – не унимался субъект.

– Я жду своего спутника.

– О, окьюпэ!

– Окьюпэ, окьюпэ, – подтвердил, материализовавшись, Вадим.

Нилкина рука нашла спасительный локоть и проскользнула в него: вот с кем я, – красноречиво говорил этот жест.

– Нила, это Рене Дюбрэ, мой партнер и друг, – почтительно представил Валежанин типа, – а это Неонила, моя подруга.

С печальной улыбкой Дюбрэ констатировал:

– О-о, я опоздал, как всегда. Мадемуазель Ненила – приспособил к своей артикуляции чужое имя француз, – уже участвовала в показах за рубежом?

– Еще нет, – за Нилку ответил Валежанин, – в будущем году будет участвовать.

– По-моему, ты скрываешь от меня бриллиант. – Рене по-свойски погрозил Вадиму пальцем – блеснуло серебряное широкое кольцо.

– Стал бы я вести бриллиант сюда, если бы хотел скрыть, – возразил партнеру Валежанин, – и потом: скрывать что-то от тебя – себе дороже.

Мужчины перешли к столу, разговор перетек в деловую плоскость, а Нилкино воспаленное воображение унесло ее на подиумы Парижа.

Из глубокой задумчивости ее вывел Вадим, который играючи жонглировал магическими словами: прет-а-порте, пати и приват-пати. Боже, неужели это все происходит не во сне?

Нилка почувствовала, что ей срочно нужно заесть впечатления.

Глаза разбегались от изобилия, но из опасения проглотить лишние калории она не могла ни на что решиться. Очень привлекала крошечная корзинка, украшенная креветкой, но что скрывала креветка, было непонятно, в этой связи посчитать калории не представлялось возможным. Чтобы не рисковать, Нилка остановила выбор на бутерброде с белой рыбкой, отсвечивающей перламутром, – на вид очень вкусной, прицелилась и уже протянула руку, но голос Вадима, пленяющий и тихий, остановил ее:

– Это жирная рыба.

Нилка отдернула руку, как будто увидела жало змеи, притаившейся между блюдами.

– Расслабься, – сквозь улыбку шепнул Валежанин, – ты же в модельном бизнесе подвизалась, а трясешься, как пейзанка. Спокойней, спокойней.

– Легко тебе говорить, – с завистью покосилась Нилка на своего гуру.

Гуру был явно в своей среде и чувствовал себя превосходно, в отличие от нее.

Может, ну ее к черту, эту закуску? Вадим пообещал этому чучмеку, что на следующий год она покажется на мировых подиумах, так что надо немного сбросить вес. Она весит, как детеныш гиппопотама, пятьдесят пять килограммов, а у главной конкурентки, Полинки Голохвостовой, только пятьдесят три, правда, Полинка ниже ростом – всего метр семьдесят три. Карлица.

Так и не решив с закуской, Нилка продолжала греть в руке бокал и старательно отводила глаза от стола. И снова пришел на помощь Вадим.

– Закуси креветкой, – прикрываясь улыбкой, шепнул он.

От переполнившей Нилку благодарности глаза увлажнились. Что бы она делала без своего богочеловека? Кто бы направил ее в этом мире соблазнов?

Нилка еще переживала приступ благодарности, а Вадим уже опять с кем-то трепался, до Нилкиного слуха долетали непонятные термины – «лук-бук», «обтравка» и еще масса новых слов.

Ни о чем, кроме зарубежных дефиле, Нилка думать не могла и еле дождалась, когда Вадим, наконец, перестанет окучивать очередного собеседника.

– Это правда? – задала она вертевшийся на языке вопрос.

– Что? Ты о чем? – не понял гуру. Они уже направлялись к выходу.

– О моем участии в показах за рубежом, – Нилка смотрела преданными глазами уличной собаки, – ты сказал, в следующем году.

– Там видно будет.

– Что будет видно?

– Еще рано говорить об этом, – осадил Нилку Вадим, и у Нилки от холодного тона сердце укатилось в пятки.

Какая же она дура! Вечно лезет со своими вопросами и желаниями. То ей одно, то ей другое. Почему ей все время что-нибудь нужно?

В детстве ей все время что-нибудь нужно было от родителей, теперь от Вадима. Что она за идиотка? Просто тихо стоять рядом и чувствовать его тепло – разве этого мало?

Нилке безудержно захотелось все исправить, загладить свою вину, убедить своего покровителя в любви и преданности, и она со сдержанной страстью сказала:

– Вот увидишь, я буду много работать. Я тебя не подведу.

Вадим поднял чуть раздраженный взгляд:

– Ты себя не подведи, солнце мое. О себе я сам как-нибудь позабочусь.

Нилка так стиснула кулачки, что пальцы побелели, а ногти впились в кожу.

– Да, конечно, – прошептала она. Нос предательски захлюпал.

– Только соплей твоих не хватало, – поморщился Вадим и оглядел стоящие на площади такси.

– Я не буду, – выдохнула Нилка и зажала рот ладонью. Рвущаяся изнутри любовь саднила горло. Она не позволит себе все испортить. Не-по-зво-лит.

Школа моделек, как ласково называл ее Валежанин, осталась в прошлом.

На руках у Нилки был сертификат, подтверждающий ее окончание, а в сердце огромное желание угодить любимому мужчине.

С этим багажом Нилка и оказалась в модельном агентстве Look.

Сразу начались первые разочарования. Стало ясно, что школа почти ничего не дала. Как и то, что на встречи с Вадимом времени нет. Его просто не оставалось физически.

В агентстве откровенно злых взглядов Нилка не встречала, может, потому, что на ней были розовые очки, может быть, потому, что часть девушек помнила ее по конкурсу в техникуме и не считала чужой.

Со всей неистовостью первой молодости Нилка окунулась в работу, которую, строго говоря, и работой-то назвать было сложно – это была бесконечная смена причесок, нарядов и макияжа. Взрослая игра в дочки-матери – девчоночья «Зарница».