Казачьи сказки (Сборник) - Андрей Белянин

— Может быть двумя способами: с болью или без боли. И это зависит только от того, есть ли у тебя в голове что-то кроме опилок. Итак… откуда у тебя драгоценности?

Разумеется, опилки не заменили мне мозгов.

— Дракон сдох и оставил свою сокровищницу, — быстро ответил я.

Пусть забирают себе эти безделушки и отправляются с ними прямо в ад, там им самое место.

Подленькие глазки Равелна сузились.

— Вполне правдоподобно. Это собрание исключительно… эклектично, так что вполне вероятно, что ты говоришь правду. Интересно…

Что значит «эклептичный»?! Может, заржавевший?

— Ну хорошо, Стаборт. Я вижу, ты разумный человек. А где остальное?

У меня от удивления даже глаза на лоб полезли.

— Остальное? Да нет больше ничего. Это всё, что я нашёл.

— Ты меня за дурака принимаешь? Все знают, что драконы живут тысячи лет и собирают огромные богатства. Если ты и в самом деле наткнулся на что-то подобное, то наверняка взял с собой только ничтожную часть, а остальные сокровища лежат где-то надежно спрятанные и дожидаются, когда ты вернешься за ними.

— Ищите на Медянке, — желчно буркнул я. — Желаю успехов. Наверняка обогатитесь.

Хотел бы я увидеть их мины, когда они наткнутся на пресловутый плуг, гнусно стянутый когда-то у деревенских неподалеку от Медянки! Только хотелось мне этого очень недолго. Этот паршивец достал нож. И стал им поигрывать, а выражение морды у него было такое, будто задумал он что-то весьма паскудное. Кажется, его фиолетовый братишка о том же самом подумал и вмешался:

— Хочу напомнить, что он должен быть нашим проводником, а для этого не должен быть слишком изнурён. По крайней мере пока.

Огромное спасибо.

— Без ушей или там без ногтей вполне можно быть проводником, — зарычал Ойфинесс. — А уж как их отсутствие освежает память!

— Утонченности в тебе так мало, что вся она уместилась бы в яичной скорлупке, Ойфинесс. Если уж так любишь кровь, так купи себе бойню. Господин Стаборт будет гораздо охотнее вести разговор, если отдохнет слегка на солнышке. Часок-другой…

С дыркой в сердце жить можно, это я уже говорила. Что не означает, однако, приятных и радостных ощущений. Когда те маленькие штучки закончили ремонт, я была так слаба, что могла только ползти на брюхе. Необходимо было обновить запасы энергии. То есть попросту наесться, но как поймать что-то съедобное, когда находишься в таком состоянии? Тут я осознала, что чувствую запах крови. Мне повезло. Я принялась слизывать застывающие капли крови с растений — они отдавали пылью и были невероятно вкусны. Нос подсказывал мне, что где-то поблизости есть мясо. Кот бродил по лесу — я уже не управляла им, занятая более важными делами. Голод был так силен, что я чуть с ума не сходила. С трудом поползла я к источнику запаха, который оказался трупом, кое-как присыпанным тонким слоем земли.

Нет, обычно я не ем людей. Их мясо приторное, малоценное, и вообще не ясно, как относиться к этому действу: как к питанию или как к погребению. Сами понимаете: они ведь всё-таки мыслят. Возможно, это было не слишком нравственно, но у меня был выбор: подохнуть с голоду или слегка поступиться принципами, спасая и себя, и своего друга.

Не знаю уж, кто из них двоих был хуже. Похоже, оба шли на равных, голова к голове. Отдых на солнышке означал следующее: по приказу фиолетового братишки Равелна его прислужники растянули меня между двумя колышками, вбитыми в землю, — на самой середине полянки, на солнцепёке, так что у меня от жара мозг в черепе варился. У меня на кончике языка вертелись слова о том, что все эти труды напрасны. Достаточно было ещё немного полюбоваться на сладкую парочку братьев.

Цвета их одежды прямо-таки выжигали глаза. Наверняка под конец дня я бы просто умолял перерезать мне горло. А пока я себе поджаривался потихоньку. Жаром несло с неба точно от кузнечного горна. Солнце палило даже сквозь опущенные веки. Это и была та самая «утонченность», будь она неладна… умное словечко, видно, означало, что человека просто-напросто варили живьем. Я знал, что долго так не протяну. Они пытали меня, даже не утруждаясь при этом. Сидели себе в тенёчке под деревьями, попивали винцо. Я желал им подавиться и сдохнуть. Мне удалось только слегка повернуть голову и прикрыть один глаз плечом. Зато теперь мне припекало ухо. Время от времени я поглядывал на деревья и горько сожалел, что я не дуб… или хоть ничтожнейшая осинка. Стоял бы сейчас в холодке и ведать не ведал о всяких там сокровищах, драконах и человеческой подлости.

И вот тогда я увидел кота. Сначала-то я решил, что это моя разогретая головёнка сдаёт, но котик не исчезал. Полз себе потихонечку по высохшей траве и неуклонно приближался. Жара сказывалась даже на моих мучителях. Все задремали, никто не заметил маленькую зверюшку. А котишка тем временем очутился уже совсем рядом со мной. Осматривался, внюхивался. Потом влез мне на грудь и защекотал усами шею!

— Кыш! — прошептал я. — Пошёл прочь! Проваливай!

Но кот не собирался оставлять меня в покое. Зуб, найденный в логовище дракона, я давно уже обмотал ремешком и носил на шее как талисман. Каракуле почему-то не пришло в голову проверить, что у меня под рубашкой. Может, потому, что он слишком был увлечен содержимым моих карманов. Я почувствовал, как котёнок осторожно прикусывает зубками этот ремешок. Потом зверёк совершенно бессовестно пропутешествовал по моему лицу, таща ремешок за собой. Таким образом он через голову снял драконью подвеску с моей шеи и поволок её прямо к моей руке, привязанной к колышку. Да этот кот был просто чудом, посланным мне Господом Богом! Драконий зуб, может, и не был слишком велик, но края у него были острые, с желобками, как пила. Если б Каракуля с братишкой велели подвесить меня на дереве, руки у меня уже полностью онемели бы, но на земле они ещё сохраняли некоторую чувствительность. Я умудрился ухватить зуб пальцами и принялся старательно перепиливать шнур.

«Как же я люблю этого кота, — в то же время беспорядочно проносилось у меня в голове. — Просто обожаю. Возьму его с собой. Куплю ещё одного кота. Десять котов… у меня будет множество котов. Люблю котов…»

Котик притаился в зарослях травы и следил своими зелёными глазищами за тем, что я делал.

Мой организм быстро переваривал мясо, которым я загрузила свой желудок. Я отяжелела от сытости, но чувствовала себя всё лучше и лучше. И последовала кошачьей стежкой, ощущая, как с каждой минутой сил у меня прибывает. Где-то впереди поблескивали эманации человеческих мыслей — там находились те, кого я намерена была истребить. И Эрил, по счастью, всё ещё живой, но обездвиженный — в самом сердце вражеского стада. Прежде всего надо было позаботиться, чтоб он не пострадал в результате несчастного случая.

Котёнок с легкостью позволил управлять собой. Это оказалось даже легче, чем я ожидала.

Я прибыла на место уже после того, как Эрил освободил себе руки. И понадеялась, что теперь он сам справится. А мне нужны были мои прежние зубы, мощные челюсти и когти. Я притаилась в густом подлеске и принялась за работу.

Уступая моей воле, связи между клетками лопались. Тело, высвобожденное из прежней формы, принимало форму праокеана, из которого мы все вышли. Я впитывалась в землю, поглощала её всей своей массой, захватывала и принуждала стать мной. Разве животные, растения, вода и камень не родственны друг другу? Я сама придавала себе желаемую форму, взаимно приспосабливая и размещая миллионы миллионов элементов так, чтобы каждый занял свое место. Тело моё я брала у земли, влагу крови из воздуха, а когда наконец открыла глаза… всё вокруг уменьшилось.

Я был не так глуп, чтобы сразу вскакивать. И украдкой растирал себе запястья, чтобы вернуть чувствительность. Напрягал мышцы. Собственно говоря, у меня ничего не болело, кроме ушибленной головы и рёбер — там, где пришёлся сапог Каракули. Какой толк срываться и наудалую удирать в лес, меня наверняка тут же снова поймали бы и избили. Очень хотелось добраться до Каштана. Я оглядывался по сторонам и ждал удобного момента. Эта чёртова жара лишала сил даже тех, кто был в тени. Вместе с Каракулей и его братишкой на поляне собралось человек десять. Больше половины уже спали, а остальные вскоре последуют их примеру.

Башка у меня болела, и порой мир виделся слегка размытым. Но только когда увидел вылезающего на полянку дракона, я сообразил, что всё-таки тяжко болен. Любопытно, какие странные вещи происходят в покалеченной голове. Я присматривался к дракону, он выглядел как-то очень знакомо. Видно, в последнее время мне слишком много пришлось иметь дело с драконами, вот они мне и мерещатся повсюду.

Драконище распустил крылья, сгорбился и глухо заворчал, обнажая клыки. На этот рык отозвался какой-то страшный звук — как будто поблизости медленно резали осла. Я невольно вскочил с земли. Два прислужника стояли неподалеку. Глаза у них вылезли из орбит, рты раскрыты, как двери амбара. Один из них и визжал, точно его резали. Другой перевёл дыхание и завопил: