Итальянская новелла Возрождения - Джованни Боккаччо

— Черт вас побери, что вы делаете? Вы с ума сошли?

Данте отвечает ему:

— А ты что делаешь?

— Занимаюсь своим делом, а вы портите добро и разбрасываете его по улице.

Данте говорит:

— Если ты хочешь, чтобы я не портил твоих вещей, не порти мне моих.

На это кузнец:

— Что же я вам порчу?

А Данте:

— Ты поешь мою поэму и произносишь не так, как я ее сотворил. У меня нет другого ремесла, а ты мне его портишь.

Кузнец надулся и, не зная, что возразить, собрал свои вещи и принялся за работу. И с тех пор, когда ему хотелось попеть, он пел о Тристане и Ланцелоте[24] и не трогал Данте. Данте же пошел к экзекутору, как и собирался. Когда он пришел к экзекутору, он задумался над тем, что рыцарь из семейства Адимари, попросивший его об этой услуге, был высокомерным и малоприятным молодым человеком; во время прогулок по городу, в особенности когда он был на коне, он ехал с широко растопыренными ногами и занимал всю улицу, если она была не очень широка, так что прохожим приходилось начищать носки его сапог. А так как Данте такого рода поведение всегда крайне не правилось, он сказал экзекутору:

— В вашем судебном присутствии лежит дело такого-то рыцаря по обвинению его в таком-то поступке. Я за него перед вами ходатайствую, хотя он и ведет себя так, что заслуживает большего наказания, ибо я полагаю, что посягать на общественный порядок есть величайшее преступление.

Данте сказал это не глухому, и экзекутор спросил его, в чем состоит это посягательство. Данте отвечал:

— Когда он разъезжает по городу верхом, то сидит на лошади, растопырив ноги так, что каждому, кто с ним встречается, приходится поворачивать обратно, будучи не в состоянии идти своей дорогой.

Экзекутор сказал:

— Это не шутка, это большее преступление, чем первое.

Данте продолжал:

— Так вот. Я его сосед и перед вами за него ходатайствую.

И он вернулся домой, а там рыцарь спросил его, как дела.

Данте сказал ему:

— Он дал мне хороший ответ.

Прошло несколько дней, и рыцарь получил вызов, предписывавший ему явиться и оправдаться в предъявленных обвинениях. Он приходит, и после чтения первого обвинения судья приказывает зачитать ему второе обвинение — в том, что он слишком привольно сидит на лошади. Рыцарь, чувствуя, что наказание будет ему удвоено, говорит сам себе: «Нечего сказать, хорошо я заработал! Я-то думал, что после прихода Данте меня оправдают, а меня накажут вдвойне». Сколько он себя ни обвинял и сколько ни оправдывал, но, вернувшись домой и увидев Данте, сказал ему:

— Клянусь честью, и удружил же ты мне! Ведь экзекутор хотел засудить меня за одно дело до того, как ты к нему ходил, а после твоего посещения он уже хочет засудить меня за целых два дела. — И, вконец рассердившись на Данте, он добавил: — Если он меня засудит, у меня хватит чем заплатить, но, как бы то ни было, я сумею вознаградить того, кому я этим обязан.

И Данте сказал:

— Я ходатайствовал за вас так, словно вы мне сын родной. Большего сделать нельзя было. А если экзекутор поступит иначе, я не виноват.

Рыцарь, покачав головой, отправился восвояси. Несколько дней спустя ему присудили уплатить тысячу лир за первое преступление и еще тысячу за широкую посадку. Однако этого никогда не могли переварить ни он, ни весь дом Адимари.

Из-за этого, ибо это была главная причина, Данте как белый[25] в скором времени был изгнан из Флоренции и впоследствии умер в изгнании в городе Равенне, к немалому позору его родной флорентийской коммуны.

Новелла CXXI

Находясь в Равенне и проигравшись в кости, магистр Антонио из Феррары попадает в ту церковь, где покоятся останки Данте, и, сняв все свечи, стоявшие перед распятием, переносит и прикрепляет их к гробнице означенного Данте

Магистр Антонио из Феррары[26], человек в высшей степени одаренный, был отчасти поэтом и имел в себе нечто от придворного шута, но в то же время обладал всеми пороками и был великим грешником. Случилось так, что однажды, находясь в Равенне во времена правления мессера Бернардино да Полента[27], означенный магистр Антонио, который был азартнейшим игроком, играл целый день напролет, промотал почти все, что у него было, и, находясь в отчаянном состоянии, вошел в церковь братьев миноритов, где помещается гробница с телом флорентийского поэта Данте[28].

Заметив древнее распятие, наполовину выгоревшее и закопченное от великого множества светильников, которые передним ставились, и увидев, что в это время многие свечи были зажжены, он тотчас же подошел к распятию и, схватив все горевшие там свечи и огарки, направился к гробнице Данте, к которой он их прикрепил, говоря:

— Прими сие, ибо ты гораздо более достоин этого, чем он.

Люди при виде этого с удивлением говорили: «Что это значит?» — и переглядывались.

В то время по церкви проходил один из дворецких синьора. Увидев это и вернувшись во дворец, он рассказал синьору о поступке магистра Антонио, чему он был свидетелем. Синьор, как все прочие синьоры, весьма падкий до такого рода происшествий, сообщил о поступке магистра Антонио архиепископу Равеннскому с тем, чтобы тот его к себе вызвал и сделал вид, что он собирается начать дело против еретика, закоренелого в своей ереси. Архиепископ тотчас же его вызвал, и тот явился. После того как ему было прочтено обвинение, с тем чтобы он покаялся, ничего не отрицал и во всем признался, магистр Антонио сказал архиепископу:

— Даже если бы вам пришлось меня сжечь, я бы вам ничего другого не сказал, ибо я всегда уповал на Распятого, но он мне никогда ничего не делал, кроме зла. К тому же, видя, сколько на него потрачено воска и что он уже наполовину сгорел (уж лучше бы целиком), я отнял у него все эти светильники и поставил их перед гробницей Данте, который, как мне казалось, заслуживает их больше, чем он. А если вы мне не верите, взгляните на писания того и другого, и вы признаете, что писания Данте чудесны превыше человеческой природы и человеческого разумения, писания же евангельские — грубы и невежественны; если в них и попадаются вещи возвышенные и чудесные — не велика заслуга, ибо тот, кто видит целое и обладает целым, способен раскрыть в писаниях небольшую часть этого. Но удивительно, когда столь маленький и скромный человек, как Данте, не обладающий не то что целым, но и частью целого, все же увидел это целое и его описал. И потому мне кажется, что он более достоин такого освещения, чем тот, и на него отныне я и буду уповать. А вы занимайтесь своим делом, блюдите свой покой, так как все вы из любви к нему избегаете всякого беспокойства и живете как лентяи. А если вы пожелаете получить от меня более подробные разъяснения, я это сделаю в другой раз, когда не буду в столь разорительном проигрыше, как сейчас.

Архиепископ чувствовал себя неловко, но он сказал:

— Так, значит, вы играли, и проигрались? Приходите в другой раз.

Магистр Антонио сказал на это:

— Если бы проигрались вы и все вам подобные, я был бы очень рад. Я еще посмотрю, вернусь ли я. Но вернусь я или не вернусь, вы всегда найдете меня в том же расположении духа или еще хуже.

Архиепископ сказал:

— А теперь идите с богом или, если хотите, с чертом. Ведь если я за вами пошлю, вы все равно не придете. По крайней мере пойдите к синьору и угостите его теми плодами, которыми вы угостили меня.

На этом они расстались.

Синьор, узнав о происшедшем и оценив доводы магистра Антонио, наградил его, с тем чтобы тот мог продолжать игру; и много дней потешался он вместе с ним, вспоминая о свечах, поставленных Данте. Потом синьор отправился в Феррару, находясь, пожалуй, в лучшем настроении, чем магистр Антонио. А когда умер папа Урбан V[29] и его портрет, написанный на доске, был помещен в одной из знаменитых церквей одного великого города[30], Антонио увидел, что перед картиной поставлена зажженная свеча весом в два фунта, а перед распятием, находившимся поблизости, — жалкая грошовая свечка. Он взял большую свечу и, прикрепив ее перед распятием, сказал:

— Не к добру это будет, если мы вздумаем перемещать и менять небесное правительство так же, как мы на каждом шагу меняем правительства земные. — И с этим удалился из церкви.

Поистине самое прекрасное и примечательное слово, какое только можно было услышать в подобном случае.

Новелла CXXV

Карл Великий думает, что обратил некоего иудея в христианскую веру, но иудей этот, находясь с ним за столом, заявляет ему, что он сам должным образом не соблюдает христианской веры, после чего означенный король оказался побежденным