Боишься ли ты темноты? - Светлана Пономарева

Зачем снова было всё вспоминать? Сергей постучал костяшками пальцев по стене. Прочь. Все воспоминания прочь. Что вы держитесь за меня? Как будто вспомнить нечего больше, кроме этого! Сергей напрягся и всё-таки извлек воспоминание — как он уезжал от жены в этот вот дом. По непролазной мартовской грязи они со старым армейским другом сначала искали нужное строение среди одинаково ветхих двухквартирных домов, потом долго договаривались с бабулькой-владелицей насчёт оплаты и порядка, насчёт того, что из мебели она оставит ему, а что он должен помочь ей вывезти. Потом бабулька укатила в центр к дочери, а Сергей перевёз свои вещи и стал учиться жить один. Получалось из рук вон плохо…

Но куда делся Ярослав? Обещал ведь недолго. Или это у нынешних подростков и называется недолго? Сергей вышел во двор, выглянул за калитку — пусто. Он подошёл к соседскому окошку, стукнул:

— Андреич, ты мальчика не видел? Такого, в жёлтой футболке.

Андреич распахнул окно, дыхнул на Сергея запахом табака:

— Видел. Он к леску ушёл. Чё, из твоей конторы? Трудновоспитуемый?

— Угу, — Сергей вздохнул. — Ладно, пойду, поищу.

— Брось, — посоветовал сосед, — жрать захочет — вернётся. Знаю я их.

— Вернётся, — согласился Сергей задумчиво. Сел на лавочку. Всё получалось как-то странно и нелепо. Не так, как он ожидал. Он ведь звал Ярослава в гости, а тот сразу куда-то исчез. Не поговорили как следует, ничего… А теперь вернётся и сразу спать. Как и не был. А зачем он его звал? Сергей поковырялся в себе и понял, что его просто достало одиночество. Он устал от того, что в доме никого, кроме него самого. Не с кем слова сказать. Получается, он не лучше Веры Ивановны. Та тягает детей копать грядки, а он — развлекать себя. Хорошенькое дельце! А что это за история с Алей? Неужели он, Сергей, выглядит так, будто между ними что-то есть? Не может быть! Девушка она, конечно, милая, но от этого до женитьбы… Детишки напридумывали, или Вера Ивановна? Может, пытается пришить ему аморальное поведение на работе? Да нет, чепуха…

По пустынной улице мимо прошла женщина из соседнего дома, покачивая в коляске малыша. Малыш был пухленький, розовощёкий и дремал, пуская слюни на белый воротничок распашонки. Сергей подумал, что совсем недавно его Сашка был таким же, а ещё чуть раньше — таким был Ярослав, ещё раньше — он сам. Все когда-то были такими, все спали в колясках, не подозревая, что им предстоит дальше… Сашка уже в Москве. Новый дом, новый садик, новый папа. А у Сергея нового сына не будет. К чему? Производить на свет, не зная, что ждёт ребёнка потом… Эгоизм. А он, Сергей, эгоист. Чудовищный эгоист. Думает только о себе. Копается в себе… Ничего вокруг не видит из-за своих страданий. Смешно.

Сергей и правда усмехнулся. Тут из-за поворота появился Ярослав в мокрой насквозь футболке.

— Ну, где ты ходишь! — вырвалось у Сергея. — И чего мокрый?

— Я нашёл колонку и полез под неё. Вообще холодная вода освежает, особенно когда о чухне думаешь… — мрачно сказал Ярослав. — Все мысли начисто вымораживает.

— Ага, ты простынь ещё, — заворчал Сергей. — Тоже мне — мозги у него вдруг закипели.

— Ну закипели и что, у Вас как будто никогда не кипели! — огрызнулся Ярослав неожиданно зло. — Может тоже под холодную воду голову совали.

— Сравнил! У меня здоровье, как у быка.

— А я значит дохляк?

— Ты не дохляк, ты ребёнок. Можешь простыть и заболеть, а я за тебя сейчас отвечаю.

— Ну хотите я скажу, что простыл в Веры Ивановны смену? — ехидно спросил Ярослав. — И вы не при чём, и ей гадость сделаем.

— По-моему всё это ерунда, — сказал Сергей, — то, что мы сейчас друг другу говорим.

— По-моему тоже, прикопались не из-за чего, — Ярослав сел на скамейку рядом с Сергеем. — Жарко же, можно голову намочить.

— Но почему так долго?

— Мечтал.

— А-а, ясно…

Они молчали минут пять. Сергей даже подумал, что пора встать и идти в дом. А то вот сцепились из-за пустяка. Вдруг Ярослав повернулся к нему и спросил:

— А Вы на войне людей убивали?

— Тебе это зачем?

— Просто интересно, как это — людей убивать, — пожал плечами Ярослав. — Вон, водила тот пьяный как себя чувствует? Убил двоих и живёт себе дальше? Я бы не смог. Я бы и одного человека убить не смог. Любого. Даже себя самого… Когда сказали, что там не волнуйся сильно, только ты теперь сирота — я хотел таблеток наглотаться, только побоялся. Хотя, на самом деле умирать не сильно больно. Я вот умирал. Ну когда там, в машине лежал. Мне потом сказали, что я почти умер. А было не очень больно. Я даже помню почти всё.

— Людей убивать мерзко и гадко, — сказал Сергей. — Даже на войне. Потом совесть жить спокойно не даёт. Потому что нет убийству оправдания. Даже если стреляешь в мужика с автоматом… А себя убивать ещё глупее…

— Скажите честно, — Ярослав посмотрел в глаза Сергею. — Вы о самоубийстве никогда не думали?

— Думал, — признался Сергей.

— А… Значит, я не один такой дурак.

— Нет, не один, хотя то, что дурак, это правда. Пойдём в дом, что ли? А то нашёл тему для разговора…

— А Вы только мужиков с автоматами убивали? — спросил Ярослав поднявшись. — Или мирных жителей тоже?

Сергей посмотрел на него недоуменно. Никто никогда не задавал ему таких вопросов. А тут вдруг этот пацан. И смотрит, как будто что-то знает… В глазах ожидание… Ну а если ответить “и мирных тоже”? Приравняет к тому водиле? Возненавидит? Ярослав ждал, не сводя с Сергея напряжённого взгляда. Ну что, что ему ответить? Сергей сжал голову руками и быстро пошёл в дом. Проскочил в комнату, где стояла идиотская бабкина кровать с металлическими шариками, закрыл дверь и сел возле неё на корточки. Нельзя было, чтобы сейчас Ярослав его видел. Он, конечно, не виноват, что такое спросил… Не виноват. Да и Сергей не виноват, что не может сказать правду про тот день… И тогда никто не был виноват: ни тот подросток в подвале, некстати зашуршавший, ни Сергей, бросивший на звук гранату… Мальчишке было лет тринадцать — по их меркам взрослый, но — всё равно ребёнок. Потом Сергею говорили, что у мальчишки было оружие, что он непременно напал бы на вошедшего, но Сергей не верил. Ему казалось — успокаивают. Ведь что такое тринадцать лет? Ярослав и то старше…

— Сергей Фёдорович, — раздалось из-за двери, — Сергей Фёдорович!

Сергей промолчал. Ярослав стоял совсем рядом, слышно даже было, как он дышит. Но встать и выйти к нему не было сил.

— Сергей Фёдорович, простите, — сказал Ярослав тихо и добавил: — Я поеду в детдом… До свидания.

Сергей стукнул кулаком по полу, поднялся и вышел. Приблизился к Ярославу, взял его за плечи и, глядя в глаза, сказал:

— Ярослав, я хочу, чтобы ты никогда меня больше не спрашивал о войне. Понятно? Всё, что хочешь. Любые вопросы. Только не о войне.

Ярослав сглотнул, глаза у него стали большие и испуганные.

— Я тебе скажу, — продолжил Сергей. — Я никому никогда не говорил. Тебе — скажу. Я виноват в смерти одного ребёнка. Он был чуть младше тебя. Всё. Я не оправдываюсь, я виноват. Мне всегда жить с этой виной. Это ничем не искупишь. Ни тем, что я воспитаю десяток своих детей, ни тем, что буду хорошим педагогом для вас… Это страшная вина, Ярослав… Человек должен жить. Никто не имеет права отнимать у него жизнь, да и сам он не имеет такого права. Поэтому я не хочу ничего слышать ни о войне, ни о смерти. Тем более — от тебя. Ты выжил чудом и ты должен оправдать это чудо. Поэтому — живи, а не думай о смерти. Ты меня понял? Понял? Не слышу!

— Да, — выдавил Ярослав, и Сергей облегчённо вздохнул. Впрочем, тут же заметив, что так сильно сжал плечи мальчика в своих руках, что у того, наверняка, останутся синяки. Он разжал пальцы и Ярослав испуганно попятился.

— Прости, — сказал Сергей, — прости, если напугал. Но ты сам… Если хочешь, я прямо сейчас отвезу тебя в детдом.

Ярослав прижался к стене и чуть слышно проговорил:

— А можно я останусь?

— Можно, — Сергей присел к столу и закурил, — тогда переоденься в сухое. Ты правда можешь простыть.

Ярослав послушно стянул футболку и пошёл в комнату за парадной рубашкой.

— Постой, — Сергей поднялся и принёс ему свою рубаху, — держи, рукава подвернёшь и пойдёт.

Ярослав натянул рубаху, принялся закатывать рукава, но руки у него дрожали, и ничего не получалось. Сергей смял сигарету, подошёл, присел перед Ярославом на корточки, подвернул тому рукава, и уже с улыбкой сказал:

— Ты чудовище, Ярик. Я сто лет ни с кем ни ругался. А ты меня раз — и раскрутил. Я аж сам испугался…

— Сергей Фёдорович, не отправляйте меня назад, — попросил Ярослав, — Вы же обещали — до завтра. Я буду хорошо себя вести. Я больше Вам ни слова не скажу.

— Обрадовал, — нервно рассмеялся Сергей, — и что я тут буду в гробовом молчании делать? Нет, друг, говорить ты будешь. Только с этой минуты — по-немецки, ясно? Так у тебя будет меньше шансов наговорить мне ерунды.