Любовь Хасана из Басры - Шахразада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Глупо думать, – проговорил Георгий, – что Хасан боится своего отца и учится только из страха перед ним. О нет. Здесь что-то иное. И боюсь, мне нужно немедленно разобраться с этим. Если уж Валид услышал слова юноши…
Но выяснять, что же происходит с Хасаном, учитель все же решил начать с того, что побеседовать с Мехметом.
– Ибо кто лучше друга может знать, что происходит с Хасаном…
Георгий поймал себя на том, что рассуждает вслух, и усмехнулся.
«И ты, железный Георгий, стареешь… Теперь ты бормочешь себе под нос, как столетняя старуха…»
Учитель легко встал и вышел на залитую солнцем улицу, что вела к главному храму наук, библиотеке. Но сейчас путь Георгия лежал не в ее прохладные недра, а к обрыву над речушкой. Ибо Мехмет более склонен был к тренировкам тела, чем духа. А в школе всегда поощряли усердие учеников, считая, что лучше всего усваивается тот урок, который учится с радостью и удовольствием.
Конечно, Мехмет был там. Вместе с юным учеником из далекой Чины он вновь и вновь отрабатывал движения, более похожие на движения цапли. Оба уже изрядно раскраснелись, и потому Георгий рассудил, что можно ненадолго прервать занятия.
Оба ученика поклонились, увидев наставника.
– Здравствуй, Мехмет. Я хотел бы несколько минут побеседовать с тобой.
– Конечно, учитель.
Юноша вытер разгоряченное лицо и присел вместе с Георгием на лавку в густой тени платанов.
– Я должен поговорить с тобой, Мехмет, о твоем друге Хасане.
– Так, значит, учитель, этот глупец все же пришел к тебе?
– Пришел? Разве он хотел прийти ко мне?
– Я просил, я заставлял его сделать это.
– Но зачем? Что этакого произошло с Хасаном?
– О, учитель, он сходит с ума. И сам, похоже, понимает это.
– Остановись, Мехмет. Ты начал рассказ с вывода, а не с фактов. Начни еще раз, но выводы предоставь делать мне.
Мехмет почтительно кивнул, прикидывая, с чего же начать. Должно быть, не было смысла повествовать о том, каким жестоким и деспотичным отцом был визирь… И потому юноша начал свой рассказ так:
– Ты же знаешь, учитель, как усерден Хасан. Он вбил себе в голову, что он плохой рисовальщик, что ему следует изучить все науки, повествующие о природе и человеке, дабы вложить душу в каждое из изображений. Ему все время кажется, что животные на его картинах мертвы, и потому он с таким страхом берется каждый раз за изображение человека.
– О да, я знаю об этом.
– Вот поэтому и просиживает Хасан целыми днями в библиотеке, роясь в горах книг и наставлений. Знаешь ты, должно быть, и о том, что изваяния, присланные из страны Мероэ, буквально заворожили его.
– Но что в этом удивительного? Статуи прекрасны. Искусство древних величественно и необыкновенно реалистично. Мне они тоже нравятся.
– А Хасан настолько заворожен ими, особенно изваянием молодой женщины, что чувствует некую связь с ними. Он дал этой каменной девчонке имя, назвав ее Айной…
– Но и такое тоже бывает, мальчик… Ведь называют же воины свои мечи и копья, боевых коней и парадное облачение…
– О да, называют. Но Хасан разговаривает с этой каменной девчонкой, советуется с ней, словно с живой. И, о Аллах милосердный, слышит ее ответы.
– Слышит ответы? Это очень плохо, Мехмет.
– О да, я испугался, когда Хасан поведал мне об этом. И просил, просто умолял, чтобы он, не медля ни секунды, рассказал все это тебе, о мудрейший из учителей…
– Слышит ее ответы… – вновь повторил Георгий. – Ай, как нехорошо. А что еще рассказал тебе твой глупый друг?
– А еще, учитель, он утром рассказал мне, что, целуя Наринэ, почувствовал на губах не сладость девичьих губ, а холодные уста статуи…
Георгий замер. Ибо все то, что он услышал ранее, лишь обеспокоило его. Последние же слова Мехмета вселили в его сердце настоящую тревогу.
– И где же сейчас этот несчастный?
– Еще час назад мы были здесь, на площадке, вместе. Должно быть, он вновь отправился в библиотеку… Или рисует где-то. Ведь для него нет более радостного занятия…
Георгий неторопливо встал. О, он должен был бы вскочить и бежать сломя голову, дабы спасать ученика. Но пугать другого подопечного не хотел. И быть может, положение не так отчаянно, чтобы переполошить полшколы.
– Благодарю тебя, Мехмет. Теперь я понимаю, о чем так сильно беспокоится мудрец Валид. Приведи себя в порядок. И найди своего усердного друга. С ним я должен побеседовать. И чем скорее, тем лучше.
Мехмет кивнул. Он почувствовал, что давным-давно должен был привести Хасана к учителю. Но понадеялся на разум друга… Хотя, видимо, делать этого не следовало.
Георгий же, стараясь не сбиваться на бег, торопился в библиотеку. Похоже, сбывались худшие опасения мудреца Валида. Но обдумать все как следует учитель не успел. Он уже вошел в прохладу внутри каменных стен и сразу же услышал Хасана. Первые же слова ученика заставили его просто прирасти к месту.
Макама одиннадцатая
– Да, прекраснейшая, – кивнул Хасан, – я чувствую это. Но боюсь, что выразить пока еще не могу.
«Помни, юноша, что каждый из нас жив по-своему, – звучал в его голове холодноватый женский голос. – Тебя же не удивляет суета мухи под потолком или шелест листвы?»
– О да, Айна, меня это не удивляет. Но это же живые существа. И муха и дерево… Они живут!..
«Но живет и весь остальной мир. Живут твои рисунки, хорошие или дурные. Живут картины, живем мы, изваяния…»
– О да, я вижу это, прекраснейшая из женщин! Я это слышу. Поверь, я вижу, как бьется у тебя вот здесь, на виске, жилка, слышу твое дыхание… О нет, не смейся, удивительнейшая… Я чувствую это… Как чувствую холодную нежность твоих губ…
Георгий, стараясь ступать бесшумно, подошел совсем близко и наконец увидел Хасана.
Тот стоял рядом со статуей и нежно гладил пальцами лицо изваяния.
– О, как нежны твои ланиты, несравненная, как прекрасны черты… Позволь мне рисовать тебя, рисовать твое изумительное лицо, твою шею, плечи…
Георгий замер, замер и Хасан. Он к чему-то прислушивался, а потом кивнул в ответ.
– Конечно, Айна, ты увидишь плоды трудов моих. Думаю, мне понадобится не одна сотня набросков, чтобы отобразить на бумаге твою несравненную красоту…
Юноша вновь замер, и вновь Георгий увидел, что он внимает никому кроме него не слышным словам.
– Твою жизнь? О да, быть может, мне удастся отразить и твою жизнь… Аллах всесильный, какое бы это было счастье, если бы ты ожила, сошла с этого пьедестала, чтобы я смог насладиться когда-нибудь твоим прекрасным телом… Смог почувствовать тепло твоей руки, услышать биение твоего сердца…
