Борьба без проигравших - Памела Бэрфорд

— Теперь ты знаешь мою тайну. А какие тайны у тебя? Чего ты боишься?

Он помолчал несколько секунд, потом коснулся рукой ее щеки. Его лицо было нежным и печальным. Прочел ли он ее мысли?

— Лиззи, ты должна знать: я никогда не причиню тебе зла.

Неожиданно небо разорвали вспышки молний и раздались сильные раскаты грома. Калеб вздрогнул, притянул Элизабет к себе и прижался губами к ее виску, щекоча своим дыханием. Она едва дышала. Нервы ее были напряжены до предела. Даже легкое прикосновение его носа и колючего, небритого подбородка вызывало у нее беспомощную дрожь. Уже знакомый ей запах его тела действовал на нее как наркотик, лишал ее разума.

Растревоженная, Элизабет попыталась отодвинуться от Калеба, но он крепко держал ее. Запустив свои длинные сильные пальцы в ее волосы, он запрокинул ей голову. Перед тем как он захватил своими губами ее губы, она успела посмотреть ему в глаза… и почувствовала, что ее сердце замирает. Никогда она не видела такого страстного взгляда!

Его горячие губы с грубой настойчивостью разжимали ее губы. Так как она упрямо отказывалась послушаться, он раздвинул их своим грубым пальцем, и его сильный, гибкий язык ворвался в ее рот.

Элизабет пронзала дрожь, она ощущала какую-то странную тяжесть внизу живота. Калеб застонал, его стон отозвался в ней, заставив ее вытянуться на цыпочках. Гроза продолжала бушевать, но он не замечал этого.

— Калеб! — выдохнула Элизабет, отнимая свои вспухшие губы от его губ.

Он нетерпеливо дернул завязки халата и распахнул его, явив свету ее белую шелковую ночную рубашку. Он окинул тело Элизабет жадным взглядом, от груди до темного треугольника, который, как она знала, просвечивал сквозь тонкий белый шелк.

Калеб коснулся пальцами ее груди, и Элизабет застонала. Тогда он взял ее грудь в ладонь и стал ласкать с неожиданной нежностью. Кончиками большого и указательного пальцев он сжал тугой сосок, который, казалось, невидимой нитью был связан с ее нутром. Элизабет внезапно вскрикнула и схватила его за запястье, испугавшись тех чувств, что овладели ею.

Калеб притянул ее к себе за талию и прошептал:

— Лиззи, люби меня… Пустишь меня к себе?

— Да…

Никогда она не чувствовала себя такой неопытной, такой беззащитной, такой уязвимой, как в этот момент, когда она перестала сопротивляться и уступила своим желаниям.

Калеб повернул голову и взглянул на кровать, скрытую предрассветным сумраком. Он, стянув нее халат, подвел к кровати, и они оба уселись на нее. Он нежно и ласково поцеловал Элизабет в губы, а потом осыпал быстрыми поцелуями ее лицо и шею. Затем повернул ее спиной к себе, и она почувствовала, как он приподнимает ей волосы и целует плечи, затылок и шею сзади. Его пальцы коснулись ряда крошечных, покрытых шелком пуговиц на ее ночной рубашке. Он начал расстегивать их — одну вторую, третью… Элизабет закрыла глаза.

Ее сердце бешено колотилось, она ждала, что будет дальше. Он медленно спустил рубашку с ее плеч и неожиданно замер.

В смятении она взглянула на него через плечо и похолодела. Калеб смотрел на маленькое солнце, вытатуированное у нее на плече. Когда Калеб поднял глаза, взгляд его был испытующим и жестким.

— Знаешь, ты была очень убедительна, — произнес он ровным голосом, и Элизабет ощутила, как холод растекается по всему телу. Калеб дотронулся до татуировки, затем быстро отдернул руку, словно испачкался. — А с Дэвидом у тебя начиналось так же? Ты так же сыграла на его слабости, на его неуверенности в себе? Вот так ты и подобралась к нему?

Его слова пронзили ей сердце.

— Калеб, перестань!

— Только с ним тебе не надо было ждать грозы, не так ли?

Он вздрогнул, когда раздался удар грома, как бы подтверждавший его слова.

— Наверное, Дэвидом нетрудно было управлять?

Элизабет попыталась встать, но он опрокинул ее на спину, схватив обе ее руки одной своей, и прижал к кровати.

Он навис над ней, и лицо его приняло хищное выражение. Маленький серебряный крестик поблескивал в смутном свете нарождающегося утра.

— Да, милочка, ты была чертовски убедительна, — с горьким смешком произнес Калеб. — Я-то знаю твою историю, и то почти вляпался. Разумеется, ты можешь плакать и стонать, изображать невинность, но есть вещи, которые и лучшим актрисам не по плечу.

Элизабет была в таком шоке, что не могла даже шевельнуться, когда он сунул руку под рубашку и раздвинул ей ноги. Его прикосновения были быстрыми, точными и бесстрастными. Когда же его пальцы коснулись ее влажной, возбужденной плоти, у нее из груди вырвалось рыдание.

Затем она увидела его широко открытые от удивления глаза и выдохнула ему в лицо:

— Ты, сволочь!

Собрав все силы, Элизабет взбрыкнула ногами, вывернулась из-под Калеба и тяжело шлепнулась на пол.

— Лиззи!

Она вскочила, натянула на плечи рубашку и побежала вон из комнаты. Калеб попытался ухватить ее за рубашку сзади, но не успел.

— Лиззи, постой!

Элизабет бежала вниз по лестнице в холл, но, сбежав вниз, она остановилась. Нет. В этом доме нет такого места, где бы он ее не отыскал, а она не может взглянуть ему в лицо после такого унижения. Ноги сами понесли ее через прихожую к входной двери. Она сражалась с замками, ее руки тряслись. Она услышала, как он зовет ее из холла. Эта проклятая дверь никогда не откроется!

С отчаянной настойчивостью Элизабет вертела замок то в одну, то в другую сторону. Она налегла на замок, всхлипывая от бессилия. Его голос послышался уже в прихожей.

— Лиззи, не надо!

Она глянула через плечо и увидела, что Калеб приближается. Ее влажные руки все вертели замок, толкали дверь… И она открылась!

Элизабет вылетела из дома как сумасшедшая. Мгновенно волосы и рубашка намокли от ледяного дождя и прилипли к телу. Калеб что-то кричал, она не поняла, что. Она осмелилась обернуться и увидела темный силуэт с поднятым вверх лицом в момент, когда сверкнула молния.

Элизабет споткнулась о корень и растянулась на мокрой траве, но быстро встала и побежала к домику на дереве. Она схватила веревочную лестницу и начала выдергивать колышек, прикрепляющий нижнюю ступеньку лестницы к земле. Бормоча проклятия, Элизабет раскачивала и дергала колышек до тех пор, пока он не выскочил. На секунду она остановилась, оглянулась, но в кромешной тьме ничего не было видно, и она начала взбираться вверх.

Лестница без крепления раскачивалась, и Элизабет ободрала до крови костяшки пальцев о кору дерева. Наконец она забралась в домик и втянула за собой лестницу. Совершенно обессиленная, она опустилась прямо на мокрый пол. Вода просачивалась в щели вокруг плохо пригнанного люка в потолке, потому что теперь там не было кирпича, который раньше прижимал люк. В домике не было сухого места.