Восемь голубых дорожек - Софья Могилевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А двойка?
— Хорошего, конечно, мало. Но ведь всякое бывает.
А Костя между тем бежал и кричал:
— Нашлось! Нашлось!
— Дедушка, — с беспокойством сказала Маринка, кинув взгляд на бегущего Костю. — Значит, мы с Костей к Антону пойдем?
— А ты как думаешь?
— Лучше бы вдвоем, дедушка.
— И я так считаю…
Костя их догнал. Вид у него был счастливый.
— Все нашлось! И мочалки. И оба мыла с мыльницами. И полотенце тоже.
— Теперь-то дома голову не оторвут? — шутливо спросил дедушка.
— Теперь за что же? — удивился Костя. — Теперь все рады будут.
Они перешли на другую сторону Ленинградского проспекта, и Костя заспешил. Сказал, что ему стало так тяжело нести свой чемоданчик! Столько набралось всякого разного. Одних мочалок три штуки!
— Я дворами побегу, напрямик, — проговорил он и тут же исчез за углом большого серого дома. Видно, очень не терпелось ему показать домашним, что вся пропажа нашлась.
А Маринка с дедушкой повернули в переулок, где жил Антон Черных.
Ты здоров ли, парень?
Антон лежал на диване. Мысли у него были самые горькие. Все забыли о нем. Никому он не нужен. До него нет дела ни одному человеку на всем огромном земном шаре.
Чуть ли не два дня он не ходит в школу, а вспомнил ли про него хоть кто-нибудь из ребят? И сама Евгения Львовна — классный руководитель пятого «Б»? И в бассейне вряд ли обратили внимание, что он пропускает тренировку за тренировкой. Наверно, Зоя Ивановна даже не заметила. Эх!
И отец с матерью, похоже, о нем забыли. Сами не едут, писем не шлют. Конечно, на Алтае горы и вообще всякая невероятная красота. А он-то о маме и о папе думает день и ночь, день и ночь. И так о них скучает!
Слезы горечи и обиды навернулись Антону на глаза. Он с негодованием их смахнул. Вот еще! Нюни распускать!
Но против воли он снова думал о школе, о ребятах, о бассейне. И опять о маме («перед сном она всегда меня целовала, хотя теперь я совсем большой…») и снова о папе («он говорил: «Теперь уж скоро мы с тобой вместе, Антоша, будем лазать по горам»).
Слезы то и дело навертывались на глаза; сердясь на себя, Антон вытирал их рукавом куртки. И есть хотелось как!
А из кухни доносился такой вкусный запах, что даже сосало под ложечкой. Картошку, что ли, жарит Людмила Васильевна? Да, конечно. Пахнет жареной картошкой.
За те дни, пока Антон сидел дома, подъелись все припасы, оставленные мамой, — и крупа, и вермишель, и сахар. Даже соли почти не осталось. Черный хлеб с сольцой — тоже вкусная штука!
А куда ушли деньги, этого он до сих пор сообразить не может.
Перед самым отъездом мама ему сказала: «Если тебе не хватит этих денег, тут еще лежат». Но он тогда ей ответил: «Хватит, хватит. Куда мне такую кучу?» — и даже не поглядел, куда мама положила запасные деньги. А теперь она пишет, чтобы он тратил эти запасные, но он никак не может вспомнить, где лежат эти деньги.
Возле двери послышалось шарканье шлепанцев, и раздался голос соседки:
— Антон, ты дома?
Антон досадливо поморщился: ну ее! Но дверь, скрипнув, приоткрылась, и Людмила Васильевна заглянула в комнату. Спросила:
— Ты все-таки почему в школу не ходишь?
Антон не ответил. Уткнулся носом в подушку на диване. Не ходит и не ходит… Ей какое дело?
Но Людмила Васильевна, решительно распахнув дверь, вплотную подошла к дивану:
— Ты здоров ли, парень?
Она положила руку на лоб Антону. Рука была мягкая, теплая, и от нее невыносимо пахло чем-то вкусным.
Что за издевательство такое!
Антон вскочил с дивана. Крикнул:
— Вам-то какое дело! Болен ли, здоров! Никого не касается!
— Дурень ты, дурень! Как же не касается? Иди жареной картошки поешь. Ведь голодный. Что, я не вижу? Жалко смотреть.
Уж этого Антон вынести не мог. Совсем взвился. Ей жалко смотреть?! Еще чего не хватало: его из жалости собираются кормить!
— Не нужно мне вашей картошки! Сами ешьте.
— Эх, дурень, дурень! — укоризненно покачала головой Людмила Васильевна и, по-старушечьи шаркая своими шлепанцами, вышла из комнаты.
Что с таким упрямцем станешь делать? Лежит голодный, отощал. Одни глаза остались. Сегодня и каши не варил. Надо думать, все свои запасы израсходовал. А уж она-то ему кашу маслила, молока тайно подливала. Чуть он из кухни выйдет, она живо в кастрюльку комок масла. Не жалела! А вот с картошкой нынче не вышло. Гордец! Скорей бы родители приезжали, ведь неладное творится с парнишкой.
После ухода Людмилы Васильевны Антон тотчас остыл. Устыдился: зря нагрубил человеку.
В комнату, мягко ступая, проскользнул Котикс. Сытый. Гладкий. Подошел к дивану, на котором сидел Антон. Нацелился вспрыгнуть, но раздумал. Поглядел на Антона презрительно и, чуть прищурив зеленые глаза, фыркнул: «Не стыдно тебе, брат, а?» И, подняв хвост трубой, с достоинством вышел из комнаты.
Антон вздохнул. Что там говорить: конечно, стыдно. Схватив со стола ломоть хлеба, он круто его посолил и с ожесточением принялся заедать свои горькие мысли.
В эту самую минуту он услышал, что входная дверь на кухне открылась и чей-то незнакомый голос спросил:
— Простите, Антон Черных здесь живет?
Первое, что пришло в голову, — это к нему, наверно, из школы. И почему-то Антон решил, что явился сам директор Степан Степанович. Узнал, что он, Антон, не виноват. Взял вот да пришел!
Но торопливо выглянув в кухню, он увидел перед собой Марину Голубеву и ее дедушку. Антон сначала был даже несколько ошарашен. Он молча стоял на пороге комнаты и переводил взгляд с Маринки на дедушку. И снова смотрел на Маринку. И опять на дедушку. А рот, как назло, был набит хлебом, который он медленно дожевывал. И в руке он держал ломоть хлеба, круто посоленный.
И Маринка смутилась. Тоже молча уставилась на Антона.
Зато дедушка ничуть не смутился. Поздоровался с Антоном и улыбнулся ему!
— Не ждал нас?
Поспешно дожевав хлеб, Антон наконец смог сказать сначала «Здравствуйте!», потом «Войдите, пожалуйста». И показал нежданным гостям на дверь в свою комнату. Но, по правде говоря, не очень-то ему хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, какой у него беспорядок.
Однако дедушка войти отказался. Сказал, что они на минутку и лишь затем, чтобы узнать, здоров ли Антон и почему не ходит в бассейн?
— Я здоров, — ответил Антон краснея.
— А тренировки почему пропускаешь?
Антон отвел глаза и уклончиво проговорил:
— Да так…
— Зоя Ивановна удивлена и даже беспокоится.
— Очень беспокоится, — тихонько подтвердила Маринка.
— Я завтра буду в бассейне, — решительно сказал Антон. — Непременно!
— Вот и отлично. А теперь мы уйдем. Не будем мешать тебе обедать.
— Да нет, — поспешно сказал Антон, — никакой у меня не обед…
И вдруг ему захотелось, чтобы и Маринка и Маринкин дедушка подольше не уходили. Ну пусть в комнате не прибрано, пусть холодно и грязно! Так надоело быть одному!
И, распахнув пошире дверь, Антон настойчиво принялся приглашать:
— Вы войдите! Пожалуйста, вы обязательно войдите! Очень я прошу…
Маринкин дедушка через плечо Антона обвел комнату внимательным взглядом и, чуть нахмурясь, спросил:
— Твои-то скоро собираются обратно? Как здоровье отца?
Антон сказал, что ничего не знает — давно не было от мамы писем.
— Вот что, дружок, — неожиданно сказал дедушка. — Пошли к нам обедать.
— К вам обедать? — удивляясь, переспросил Антон. — Прямо сейчас?
— У нас сегодня пельмени, — сказала Маринка. — Ты любишь пельмени!
Конечно, Антон любил пельмени. Да еще как!
— Не знаю… — проговорил он, неуверенно посматривая на дедушку.
— А тут и знать нечего. Собирайся и пошли, — сказал дедушка.
Тогда Антон перестал раздумывать, вмиг натянул зимнее пальто, несколько раз провел пятерней по своим взлохмаченным волосам; взяв шапку, запер за собой дверь в комнату.
— Пошли! Пошли! — весело закричала Маринка и, не дожидаясь дедушки и Антона, первая выскочила на улицу.
Едва они скрылись за углом, как к дому, где жил Антон, подошли школьники. Вся эта гурьба ребят остановилась у крыльца.
— Все к нему пойдем или кто-нибудь один? — спросила девочка.
— Пусть Зинка Лялина, — сказал мальчик. — Зинка, пойдешь?
— А чего ж? Пойду!
Зинка решительно шагнула на крыльцо и постучала в дверь. На стук никто не отозвался. Тогда она дернула дверь, дверь открылась, и Зина вошла в дом.
Отсутствовала она недолго, а выйдя из дома, развела руками и сообщила всем ребятам:
— А его нет дома.
— Нет дома? — удивился мальчик.
— Соседка сказала — в гости ушел.
— Ну, это, знаете ли… — пробормотал кто-то.
И Зина тоже возмутилась:
— В школу не ходит, а в гости — пожалуйста! А мы из-за него переживаем.
