Северный пламень - Михаил Голденков

Кароль встал. Большей наглости и дерзости он даже и придумать не мог! «Вот тебе и раз!» — оскорбился Кароль… Во время первого серьезного конфликта, под Брестом, проблема была именно в Огинских, которые далеко не сразу шли на мировую. Сейчас же все было наоборот — Сапеги даже слушать не желали литовского канцлера…

— Прошу, пан, — указал на выход Радзивилл. Сапега встал, коротко кивнул и вышел.

А вот Огинские приняли Радзивилла как раз очень даже радушно, ни слова не сказав ему про его «освободительный поход». Вскоре начавшийся сейм лишь обострил противоречия. Кароль, видя, что конфликта не избежать, требовал созвать посполитое рушение, но шляхта не поддержала Несвижского князя… Хатняя война назревала. Силы собирал Сапега, силы собирали Огинские и Вишневецкие. Кароль решил не участвовать в кампании против знаменитого рода Сапег, но помог Огинским, выделив для борьбы с враждебными магнатами три хоругви панцирных кавалеристов, хоругвь гусар, татарскую и две слуцких хоругви, а также целый полк пехоты. Во главе войска встали Вишневецкие, точнее, двадцатилетний малоопытный горячий Михал Серваций Вишневецкий. Эта генеральная конфедерация шляхты объявила себя Речью Посполитой Литовской, упраздняла Люблинскую унию, что крайне воодушевило Кароля…

Не знали ослепленные злобой литвины, что не свободу Литве творили, а сколачивали эшафот для нее, своими же собственными руками! Эх, забыли за жаждой мести, как вместе бились под Грюнвальдом и Оршей, как освобождали страну в тяжелые годы войны с царем Алексеем Михайловичем, как вместе ходили на турок!.. Все забыли!.. Из сундуков и шкафов доставалась дедовская и отцовская зброя: короткие корды, булатные сабли-карабелы, трофейные выгнутые, как серпы, ятаганы турецкие, литвинские приднепровские дзиды, иклы, короткие мечи с широким лезвием, длинные граненые панцеропробойники, снимались со стен мушкеты и расчехлялись новые фузеи, пистолеты…

В общей сложности под Вильно у противников Сапег собралось двенадцать тысяч человек — армия! Ими командовал молодой, еще безусый Львовский князь Михал Серваций Вишневецкий. И всего три с половиной тысячи ратников привели Сапеги под командованием тридцатилетнего конюшего великого литовского, генерала артиллерии Михала Франциска Сапеги. Под Олькениками, к югу от Вильны, оба войска сошлись.

То был черный день, черный день для всей Литвы, для всей литвинской шляхты, даже не осознающей этого: тысячи шляхтичей шли на тысячи шляхтичей, на тех, с кем еще вчера встречались и мило расшаркивались на балах, общих свадьбах да поминках, с кем целовались и пили горелку на Каляды, Деды и Пасху. Из-за капризов нескольких ясновельможных человек брат шел на брата…

18-го ноября 1700 года по небу плыли хмурые рваные снизу облака, словно дым пожарищ, предвещая недобрые события. Дул холодный ноябрьский ветер, голые деревья словно с

Михал Серваций Вишневецкий

мольбой возносили в серое пространство черные руки-ветки, моля небеса о пощаде. Но пощады не было. Не небо, а преисподняя правила в тот день бал на грешной земле многострадальной страны…

Отчаянную попытку примирить обе стороны предпринял епископ Вильны Константин Казимир Бростовский, который, будучи противником узурпации власти Сапегами, тем не менее, считал, что война — это намного хуже, чем неограниченная власть знаменитого полоцкого рода. Бростовский в сопровождении епископа Яна Миколая Згерского встретился с Михалом Франциском Сапегой в таверне, в соседних Лейпунах.

— Панове, нет хуже греха, чем брату идти на брата. Покайтесь и примиритесь, — говорил епископ, но Михал Сапега не шел на мировую. Он отверг все условия мира, предложенные Бростовским.

— Вот что я вам, святой отец, скажу, — говорил Сапега на все предложения епископа, — тут уже ничем не повлиять на этих упрямцев Огинских и их сябров Вишневецких. Конфликт может быть урегулирован только саблями…

В войске Михала Вишневецкого, куда шляхта съезжалась разодетой в парчу, новые блестящие доспехи и в мундиры с золотыми галунами, словно на парад, собрались люди из Менска, Мстиславля, Пинска и даже Полоцка — пан Пац. Приехали Огинские, представители Жмайтии. Также приехали и нанятые молдавские вершники. Из Вильны, Великомира, Ковно и Мозыря пришла шляхта и татары поддержать Сапег.

«Дуэлянты» расположили свои пехотные полки, вооруженные мушкетами, в центре своих войск, тогда как большая часть конной шляхты сконцентрировалась на флангах либо в резерве. Михал Вишневецкий поставил свое войско между Олькениками и Лейпунами, в то время как Григорий Огинский должен был повести свои войска через лес, в окружной маневр. Сапеги, выставив по центру опытную пехоту, слева и справа расположили татарские войска.

Начались боевые действия под веской Липнишки, перестрелкой на реке Ошмянка. Хорошо обученные мушкетеры Сапег частыми и точными залпами и метким пушечным огнем разорвали нерегулярную разодетую в пух и прах конницу и пехоту шляхты Вишневецкого, заставив тех спешно ретироваться.

Желваки заиграли на молодом бледном лице Михала Сервация.

— Неужто и сейчас нас побьют, когда силу втрое больше собрали?! — гневно обратился к своим шляхтичам рыжеволосый командир, в сердцах бросая шлем об землю.

— Готовиться к атаке, Панове! Сейчас мы им покажем, что значит русский шляхтич на коне и с карабелой в руке! Григорий! Веди своих в обход!

— Покажем зарвавшимся Сапегам где раки зимуют! — кричали в ответ шляхтичи.

— Наперад! Атакуй! — выхватил саблю Михал Вишневецкий.

— Наперад! — прокричал своей кавалерии Григорий Антоний Огинский, славный потомок Рюриковичей. В обход лесом рысью устремлялась его тяжелая конница с длинными хоругвиями с развевающимся на них Георгием Победоносцем на гербе «Брама»…

Были славные геройские дни, когда неслись гусары и пятигорцы, громыхая латами, с пиками наперевес, громя и сметая с пути чужеземцев, очищая от захватчиков Речь Посполитую либо защищая христианскую Вену от нашествия магометян-турок… Сейчас эти овеянные славой старших братьев, отцов и дедов панцирные товарищи шли друг на друга, покрывая свою собственную землю своей же собственной кровью, покрывая себя и всю эту «хатнюю бойку» позором, позором несмываемым, ибо сосед шел на соседа, а брат шел на брата…

— Огня! — кричал своим мушкетерам Казимир Сапега, а вперед навстречу неприятелю устремлялись в шлемах и кирасах Михал, Бенедикт и Юрий. Славные потомки полоцких князей громко кричали:

— Руби!

Громыхали залпы фузей, падали из седел гусары, летели через головы коней сраженные седоки, со свистом разрубали воздух сабли, длинные копья впивались в лошадиные крупы, крошили латы граненые панциропробойники, летели со свистом татарские стрелы, с шипеньем падали на землю гранаты… Вновь, как и сорок пять лет назад, под Вильно грохотали взрывы и выстрелы, клубился серый пороховой дым, кричали люди, испуганно ржали кони, звенела сталь… Только нынче не о защите Вильны шла речь: свои били своих…

Сапеги не уступали, дружно и метко отстреливались из мушкетов… Отбросив атаку Вишневецкого и Огинских, они сами шли в кавалерийскую атаку силой татарской конницы, рубились, бросались под пули и на закованных в железо гусар, сквозь рой драгунских пуль вновь шли вперед, очертя головы клинками… В это время корпус Григория Огинского обогнул-таки лесом меньшее вчетверо войско Сапег с фланга и обрушился с тыла. Ожесточенно рубились литвины и татары под хоругвиями с гербом «Лиса». Но меньше было у Сапег людей, а тут еще схватили Юрия Сапегу, порубали его гусар и рейтар, смяли и покосили пулями и длинными копьями татар, обратив оставшихся в бегство… К вечеру кровавый бой был закончен. Более четырех тысяч человек с обеих сторон пало в братоубийственной рубке. С трудом прорвав кольцо окружения, бежал разбитый Ян Казимир Сапега с небольшим отрядом. Многие из его войска пали, многие были захвачены в плен, включая Михала Франциска. Пленных бросили под замок в соседний монастырь…

Торжествовали победители, хотя впору плакать да рыдать было. Горелка да крамбамбуля лились рекой в Олькениках всю ночь, а по местечку шаталась ватагами пьяная шляхта.

Гой-гой, сядзем у кола ды вясела,Выпiвайма, разлшўляйма,Пра ўсе забудзем,Хай нам добра будзе…

— слышалась то тут то там пьяная песнь…

«Хай нам добра будзе»… На заре озверелые и вдрызг пьяные победители ворвались в монастырь, где томились пленные.

— Сапеги моего брата, когда нас разбили, пленили, и в прошлом году казнили! — кричал виленский каноник Крыштоп Бяллозор. — Давай, Панове, казним и Михала Франциска тоже! Кровь за кровь!