Вторая невеста - Инна Бачинская

Леше хотелось болтать, он соскучился без общества. Федор молча внимал.

— Все театры мира рыдают! — журналиста несло. — И ни в какую! Нет, я всегда говорил, они не от мира сего, эти великие! С прибамбасами! Я сейчас пишу статью! Хочу накропать ее биографию, это будет бомба! Оставлю тебе экземплярчик! Уламываю, она пока ни в какую, но ты меня, Федорыч, знаешь! Я, если что задумал…

Федор внимал Лешиной болтовне, поглядывая в сторону столика, за которым сидели Майя и Стелла. Он испытывал неясное разочарование: кто они? Подруги? Любовницы?

— Кто она такая? Ты давно ее знаешь? — перебил он журналиста. Он видел, как Майя схватила диву за руку и как та выдернула ладонь. Лицо ее больше не походило на маску — оно исказилось, на нем была написана такая ненависть, что Федор опешил. Дива подскочила, отшвырнув стул, и почти побежала к выходу. Майя тоже встала и смотрела ей вслед.

— Кто? — спросил прерванный на середине фразы Леша, вытаращив глаза. — Кого я знаю?

— Извини, Леша, я позвоню! — бросил Федор и поспешил к Майе.

— Я хочу домой, — сказала Корфу, завидев Федора. — Уведите меня, пожалуйста.

Они вышли из шумного клуба в ночь — всепрощающую, прохладную, безмятежную. Прохожих на улицах было мало, машин тоже. Майя зябко поежилась, и Федор набросил ей на плечи свой пиджак. Она поблагодарила его кивком.

Несколько желтых такси в ожидании клиентов кучковались у «Белой совы».

Федор усадил Майю, собирался сесть сам, но она сказала умоляюще:

— Нет! Нет, Федор, я страшно устала. Приходите завтра обедать, я приглашаю вас… Идрия придумает что-нибудь, она прекрасно готовит. Придете?

Часы на площади хрипло отбивали время. Городское эхо, оживающее по ночам, повторяло и уносило удары куда-то вверх.

Федор задрал голову и посмотрел на небо. Подсвеченное городскими огнями, оно казалось белесым, но Алексееву тем не менее удалось рассмотреть там несколько неярких звезд.

Сунув руки в брюки, он неторопливо побрел домой. Ему было о чем подумать. Как мы уже знаем, ему прекрасно думалось на ходу.

Около дома ожил мобильный телефон. Удивленный, он понял, что вызывает его капитан Астахов.

— Не спишь? Ты… один? — спросил Коля, проявляя несвойственную ему деликатность.

— Нас много, — ответил Федор. — Еще вопросы будут? — Ему было не до капитана.

— Тут такое дело… — Коля замялся. — Зинченко умер.

— Убит? — вырвалось у Федора.

— Неясно пока. Я с ребятами у него.

— Мне приехать?

— Ну… если хочешь. Адрес помнишь? 

Глава 12. Смерть жениха

…В квартире Зинченко царил страшный беспорядок. Вывороченные ящики письменного стола, разлетевшиеся бумажки, квитанции, брошенные на пол одежда и обувь; подушка с дивана, оборванная занавеска… Здесь, казалось, пронесся ураган. Двое понятых жались в прихожей на табуретках.

Хозяин сидел за столом на кухне, положив голову на сложенные руки. Перед ним стоял стакан, один, и почти пустая бутылка водки. Еще с десяток бутылок валялось по углам.

— Когда? — спросил Федор у Коли, сопровождавшего его.

— Лисица говорит, около трех дней. Точнее… сам понимаешь.

— Федя Алексеев! — воскликнул радостно маленький седенький судмедэксперт Лисица, известный своим неунывающим характером, на котором никак не сказалась «убийственная» профессия. — А я смотрю, ты или не ты! Соскучился?

— Соскучился, — признался Федор.

— А ты возвращайся! Работа найдется!

— Я подумаю, — пообещал Федор. — Как по-вашему, он… сам?

— Вскрытие покажет! — живо ответил Лисица. — Стакан один, во всяком случае. Ты в спальне уже был?

Отвечая на вопросительный взгляд Федора, Лисица кивнул в сторону спальни. Там тоже были люди — щелкали блицы, доносились громкие голоса. Федор перешагнул через порог и вздрогнул — на люстре медленно поворачивалось вокруг собственной оси на сквозняке длинное белое подвенечное платье…

Коля тронул его за плечо, сказал негромко:

— Одна из понятых — соседка Зинченко, поговори с ней, ты же у нас спец по разговорам с дамами. Зовут ее Мария Андреевна. Она что-то слышала…

Мария Андреевна поднялась с табуретки навстречу Федору. Была это женщина лет семидесяти с заплаканным лицом.

— Мы можем поговорить? — спросил Федор.

— Здесь?

— Давайте пойдем к вам…

— А можно?

— Вы уже подписали протокол?

Она кивнула.

— Я знала Павлика еще ребенком, — начала соседка, когда они сидели за столом в ее небогатой комнате, — шустрый был, не передать! Все драки затеивал, родители других детей бегали жаловаться. Отец его строгий был, начальник автобазы, порол Пашу нещадно, мать заступалась, так и ей доставалось. Пил, конечно, да шофера все пьют, умер от сердца. А за ним и мать сошла. Все тогда думали, что Павлику прямая дорога в тюрьму, ан нет, выправился. Пошел учиться в автодорожный техникум, потом зарабатывать стал с дружком… Костик, вежливый такой. А потом, смотрю, у Паши и невеста завелась, и жить стали вместе, не помню, как ее звали. Оторва еще та была! Ему под стать, драки чуть не каждый день. Но любил ее сильно — каждый день летел домой с цветами. А перед самой свадьбой ее убили. Тут у нас все считали, что это Павлик ее. Знаете, на чужой роток не накинешь платок. А я так всем и говорила: «Не мог Павлик! Сердцем чую, не мог!»

Его тогда ох как потаскали, все думали, посадют, но как-то он вывернулся, не смогли ничего доказать, а убийцу так и не нашли.

Потом были всякие-разные бабы, жили по два-три месяца, да и съезжали. А он себя гробил работой, вечно в разъездах, вечно в дороге, приедет голодный, а дома никто не ждет. Я его к себе забирала — усажу, налью борщику да картошки с мясом дам, а он худой, щетина торчит, страшный… Думаю, лишь бы не запил. Да ничего, Бог миловал. Так и прошло… — она задумалась, вздохнула, — годков семь-восемь, поди. Ох, времечко бежит, не остановишь. Потом он перестал ездить, открыл свое дело. А тут и Алинка появилась. Хорошая, хозяйственная, всегда слово доброе скажет. И подружку ее знаю, тоже хорошая… не помню, как зовут. Я радовалась, думаю, повезло парню наконец. А тут такое горе… И аккурат накануне свадьбы, как проклятие какое. Не знаешь, что и думать. Павлик, бедный, страшно мучился, бегал, искал Алинку-то. К нему Костя все время ходил, дружок, и подружка Алинкина, а потом, смотрю, навещают его все реже и реже. Он запил, из дому перестал выходить… А теперь такое горе, такое горе! Сгорел! Как мором всю семью выморило… и тех, кто рядом был. Судьба! А за какие грехи, кто ж сказать может…

— Мария Андреевна, вы сказали, что к нему приходил кто-то недавно… Кто?

— Да я ж не видела! — всплеснула руками соседка. — Кабы знать! Я только слышала звонок, было уже поздненько, примерно одиннадцать, у нас тут слышимость… сосед сверху храпит, а мне слышно! А уж когда скандалы — весь дом в курсе. Слышала, как лифт прошумел и в дверь позвонили, потом она хлопнула, значит, открыл Павлик ему, а голосов не было слышно. Свой, значит, сейчас чужим не открывают. Кабы знать, так и выглянула бы… А вы думаете… Павлика убили? Подсыпали яду? — Она смотрела на Федора сизыми голубиными глазами.

— Трудно сказать, пока ничего не известно. А кроме Кости и подружки Алины, вы видели кого-нибудь? Может, кто-то из чужих крутился… за последние три недели?

Мария Андреевна рассмеялась невесело.

— У нас, почитай, тыща народу тут живет, уже и не разберешь, где свои, где чужие. Многоэтажки, проходные дворы, шантрапа всякая крутится — мат-перемат, по утрам бутылки пустые под всеми скамейками и чего похуже…

Они помолчали. Потом Федор спросил, подбирая слова, чтобы выразить внезапно мелькнувшую невнятную мысль:

— Мария Андреевна, вы женщина наблюдательная, с жизненным опытом, — она вспыхнула от похвалы, махнула рукой, — не припомните ли три недели назад примерно… Павел был в командировке, Алина приехала около одиннадцати, поднялась к себе, выгрузила продукты… Вы ничего не слышали?

Соседка смотрела настороженно.

— Может, вы говорили с ней в тот вечер?

— Пятнадцатого июля? — спросила Мария Андреевна, проявляя завидную осведомленность.

— Почему вы думаете, что это было пятнадцатое? — опешил Федор.

— После я ее больше не видела. Пятнадцатого она мне принесла крем для лица… — Мария Андреевна порозовела. — Я зашла, она выкладывала продукты, говорит, завтра Павлик приезжает. Такая веселая была, радостная… — Она всхлипнула. — Говорит, приходите через полчаса, я сейчас машину поставлю, будем чай пить, я пирожные купила. Я говорю, чуть не полночь, куда чаи гонять, а она смеется: я все равно не усну! Приходите, я вам… мне то есть, я вам, говорит, про выставку картин расскажу, обязательно сходите посмотреть!

Она побежала, а я вернулась к себе, думаю, отчего не попить, у меня все равно бессонница, стою у окна и вижу, как машина Алинкина мигнула фарами, она уселась и поехала со двора, у нас тут стоянка недалеко. А я стою, наблюдаю. Потом минут через двадцать вижу — бежит к подъезду и, вы не поверите, подняла головку и помахала мне рукой! Знала, что я там стою! Видеть меня не могла, я свет не зажигала, в темноте лучше видно… Помахала! Будто прощалась… — Мария Андреевна снова всхлипнула.