Бэби, я твой - Сьюзен Андерсон

Бахрома обрезанных джинсов касалась бедер, а сметанно-белые груди, прижатые коленом, выпирали холмиками почти у шеи. Сэм увидел, как капля воды соскользнула с волос и покатилась к ключице, а потом ниже, по развилке между грудями. От холодной капли по ее коже побежали мурашки, Сэм даже увидел сосок, который напрягся и острием уперся в сеточку топика. Кэтрин вздрогнула всем телом, но рука осталась твердой и провела ровную полоску кисточкой.

Сэм вдруг вскочил с кровати, от удивления Кэтрин дернулась и расплескала лак.

– Эй, ты! – нахмурилась она и подняла голову, чтобы послать его к черту, но почувствовала, что не может произнести ни слова. Она открыла рот и закрыла. Во рту пересохло, когда она увидела, как он, не сводя с нее глаз, тремя нетерпеливыми движениями расстегнул рубашку. Что это он?..

Сердце Кэтрин гулко забилось, она поймала себя на том, что, не отрываясь, смотрит на его оголенный торс. Это было нечто. Большой. Мускулистый. Без видимых узлов мышц, как у культуристов. Кожа гораздо темнее ее, вроде утреннего тоста, черные, такие же, как на голове, волосы были под мышками и на груди. Они бежали от ключиц до самой талии, по животу, исчезая за поясом низко сидящих брюк.

Она почувствовала, как глаза ее расширились, они становились круглее с каждым шагом, который Сэм делал в ее сторону. В его янтарных глазах было что-то пронзительное и нервное. Когда он потянулся к ней, Кэтрин отпрянула. Но Сэм взмахнул своей белой рубашкой, как парусом, у нее над головой и накрыл ей плечи.

– Тебе холодно, – пробормотал он. И убрал руки. Сэм отвернулся, вытащил из сумки майку, а Кэтрин смотрела, как перекатываются мышцы у него на спине, когда он просовывал голову в вырез.

– Да, я немного озябла, ты, похоже, умеешь читать мысли. – Голос ее был слегка хрипловатым от смущения, и она откашлялась. – Спасибо.

Осторожно засунув в бутылочку с лаком кисточку, она отставила ее в сторону, продела руки в рукава рубашки и медленно закатала их.

Ткань все еще хранила тепло его тела и запах. Впервые за все время с тех пор, как она оставила свою блузку на автобусной станции в Грэйхаунде, Кэтрин почувствовала себя прилично одетой. Она убрала волосы из-под ворота рубашки, незаметно потянулась и понюхала правый рукав, наблюдая за Сэмом, который возвращался к своей кровати. Рубашка пахла мылом и мужчиной. Владелец рубашки, как она заметила, даже не глянул в ее сторону, он взял какую-то деталь пистолета из голубоватой стали и снова принялся за дело. Он чистил оружие. Она потянулась за флаконом с жидкостью для снятия лака, чтобы оттереть замазанный палец.

Боже милостивый, Кэтрин никак не могла понять этого парня. То он угрожал кляпом и наручниками, то снимал с себя рубашку только потому, что ему показалось, будто она замерзла. Кэтрин могла бы назвать это раздвоением личности. А что тогда сказать про себя?

Она в общем-то ничего особенного не делала, бунт всегда был любимым занятием Кейли, как раз то, чего Кэтрин обычно избегала. Однако сейчас она вела себя с такой же безрассудной свободой, которую испытала в ту ночь, когда они с сестрой решили сделать татуировку на заднице, а если этот пример не является прекрасной иллюстрацией того, что здравомыслие не самая заметная черта ее натуры, то тогда она не знает, какой аргумент можно привести.

Даже не будь татуировки, все равно Кэтрин никого да не забыть ту ночь, когда ни по какой другой причине, а только из чувства солидарности Кэтрин, вдруг восстав против материнских нотаций и стонов о том, что Кейли постоянно крадет дешевое вино из-под носа отца, предложила сделать наколку «поцелуй меня в задницу». И словно не высказанный вслух протест против бесконечных материнских предостережений, маленькие красные целующие губы казались очень забавными и к месту. Именно этот случай продемонстрировал, что произойдет, если Кэтрин даст волю своим порывам. На следующее утро, проснувшись с больной головой и саднящей болью в ягодице и «зарубкой» на всю жизнь, она уже не смеялась.

Кэтрин мрачно напомнила себе: если она не заставит себя следить за каждым своим шагом, то обязательно вляпается во что-нибудь подобное.

И все-таки…

Все-таки в глубине души татуировка ей нравилась. Как надоело быть все время хорошей, правильной… А эти красные губки на белой коже – награда за все. Если честно, бесшабашность Кейли, ее нежелание отвечать за свои поступки в глубине души нравились Кэтрин. Сама Кэтрин никогда не решалась вести себя, как сестра, но частенько думала: как здорово, наверное, взять и послать все к черту! Что именно? Да все, что нравится окружающим! Были острые моменты и в жизни Кэтрин, когда она спасала сестру. Но это ведь не ее собственная жизнь, а исполнение роли, притворство. В игре нет чувства свободы, оно возникает, когда ты живешь как хочется.

Это разные вещи.

Ну что ж, возможно, ей никогда не испытать полной свободы. Но черт побери, если она не попробует извлечь все возможное из ситуации, в которую попала. Кэтрин. поклялась помешать Сэму быстренько домчаться до Майами. И она это сделает. Молясь в душе, она вспомнила про свой отпуск. Да, поездка по Европе сорвалась, но… Что ж, она порадуется поездке в Майами. Ну вот, одно дело сделано: она покрасила ногти на ногах!

Наряжаться и краситься, как Кейли, дело для Кэтрин непривычное, ну и черт с ним, у нее пропасть свободного времени и целый чемодан косметики. Так почему бы ей не развлечься? Кэтрин взглянула на свои ногти сперва на левой ноге, потом на правой. По правде говоря, здорово.

Даже бесконечные споры и стычки с Сэмом ее не тревожили. Она знала одно: его все время надо держать в напряжении. Кэтрин посмотрела в сторону своего пленителя, который собирал пистолет, мускулы на загорелых руках перекатывались. Чересчур высокомерный тип. И дело не в том, что ей нравилось пререкаться с ним, Боже упаси, просто она считала не правильным позволять ему быть настолько самодовольным.

Взглянув снова на его руки – большие, загорелые, с царапинами от ее ногтей, такие мускулистые, с выпирающими венами, Кэтрин ощутила, как у нее в животе что-то сжалось, а между ногами возникло напряжение. Она тут же торопливо отвернулась.

Она просто должна дождаться своего часа, уверяла себя Кэтрин. А пока он не настал, нет ничего плохого, если она развлечется с косметикой Кейли. Так быстрее пролетит время до того мига, когда Мак-Кэйд наконец полностью расслабится и утратит бдительность. А она, исхитрившись, удерет от него.

– Кейли сегодня снова не появилась на репетиции.

Гектор Санчес, прижав наманикюренным пальцем счет, чтобы не потерять строчку, поднял глаза на говорившего. Джимми Чейнз стоял в дверях в сшитом на заказ пиджаке, застегнутой до середины груди рубашке, увешанный гирляндой тяжелых золотых цепей, от которых и произошла его кличка [Чейнз – цепи (англ.). – Примеч. пер]. Гектор свободной рукой потянулся за сигарой, дымившейся в пепельнице, взял ее, засунул в рот и с удовольствием затянулся.