В плену у орбиты - Мартин Кейдин

За одним из столов кто-то тяжко вздохнул. Дегрофф усмехнулся.

— Должен вас предупредить, что это только начало.

Занятиям в аудитории отводится меньшая часть нашего учебного времени. Настоящая работа — трудная работа! — будет в кабине самолета.

Дегрофф встал и потушил сигарету.

— Надеюсь, джентльмены, вам понравится у нас.

До первой лекции в вашем распоряжении, — он взглянул на часы, — остается ровно двенадцать минут. Эти двенадцать минут будут, пожалуй, единственной передышкой за все шесть месяцев вашей учебы. Так что насладитесь ими.

Пруэтт с головой ушел в работу. Он не сомневался, что сумеет выполнить, а может быть, и превзойти требования, предъявленные к нему по части теории и практики. Он занимался и летал с уверенностью человека, за спиной которого был опыт многих жестоких испытаний его способностей. И все же его поражали высокие требования, которые предъявлялись к слушателям. Он догадывался — и не без оснований, — что их подгоняли намеренно, и каждое новое занятие было экспериментом насколько и какими методами можно выжать из человека максимум работоспособности. За долгие годы Пруэтт выработал для себя правило: обобщай, но не догматизируй. Оно пригодилось и на этот раз. Программа подготовки была, несомненно, очень напряженной, но он знал, что его успехи будут прямо пропорциональны затрачиваемым усилиям. Пруэтт из скромности не рассчитывал на быстрые успехи в летной практике; и в самом деле — даже такому опытному летчику, как он, здесь было чему поучиться.

Дегрофф летал с Пруэттом на сверхзвуковом истребителе F-100F, мощном тупорылом самолете, который летчики не без злорадства окрестили «свинцовыми санями», потому что он жестоко мстил недостаточно опытным или чересчур уверенным в себе пилотам. Усевшись на заднем сиденье машины, Дегрофф держал на коленях инструкцию для летчика, такую толстую и тяжелую, что она наводила страх даже на опытнейших летчиков. Майор проявлял бесконечное терпение к своим ученикам, видимо, потому, что считал — только блестящие и выдающиеся летчики могут быть удостоены тех мучительных испытаний, которым он подвергал их самым изысканным образом.

Инструктор Пруэтта сразу же отказался от стандартной программы по высшему пилотажу. Одного полета было достаточно, чтобы Дегрофф понял, что его ученик — летчик высшего класса и превосходит учителя (в чем Дегрофф признался сначала самому себе, а потом и Пруэтту) в искусстве высшего пилотажа.

Вечером, после первого полета, Дегроффу стало ясно, что его новый слушатель обладает огромными потенциальными возможностями. В разговоре с начальником школы он рекомендовал уделить самое серьезное внимание подготовке нового летчика. Правда, Пруэтт еще не удостоился чести быть допущенным в избранный круг летчиков-испытателей, ибо теоретические знания и мастерство в высшем пилотаже далеко не все, что нужно для настоящего летчика-испытателя.

Испытания самолетов требуют также бесконечного терпения, необычайной точности горизонтального полета, фиксации данных о температуре и давлении с соблюдением строжайших условий. Редко встречаются задачи сложнее, чем прямолинейный горизонтальный полет на большую дистанцию, когда на пути летчика стоят незримые скалы и рифы турбулентности.

Дегрофф немилосердно выжимал из Пруэтта все, на что тот был способен. Современный реактивный истребитель — это железный зверь с гидравлической мускулатурой. На сверхзвуковых скоростях человеку не под силу вручную сдвинуть элероны и рулевые плоскости — слишком велико сопротивление встречного потока воздуха и скачков уплотнения, свойственных такому полету. Поэтому в системе управления используются сложные усилители. Стоит летчику тронуть ручку управления — и электронная система улавливает это движение как заявку на дополнительную энергию. В работу немедленно включаются гидравлические мускулы. В результате силы пилота как бы удесятеряются, и он без труда может изменять положение элеронов и рулей.

Вместе с тем эта система создает и дополнительные трудности, особенно для летчика, потратившего годы на то, чтобы научиться инстинктивно чувствовать и понимать свою машину. Такой летчик постигает язык внешних сил, возникающих под ударами воздушных волн о самолет. Он понимает, что означает легкое дрожание самолета, понимает, о чем ведет с ним «разговор» машина. Когда летчик пересаживается на машину с бустерным[2] управлением, он перестает чувствовать самолет всем своим существом. На смену ощущениям приходят механика и гидравлика.

Летчику приходится приспосабливаться к новой системе, и он может сделать это, только совершенствуя свои инстинкты. Такая перестройка неизбежна и легко достижима, хотя многим летчикам она не по душе.

Только не в том случае, когда инструктором является такой человек, как Дегрофф, а учеником — подающий большие надежды Пруэтт. Однажды Дегрофф приказал механикам выкатить из ангара F-100F с особо усовершенствованной системой управления. Вместо обычной бустерной самолет был оснащен системой, чувствительность которой можно сравнить со смертоносной чувствительностью бутыли нитроглицерина, подпрыгивающей в кузове грузовика, который мчится по разбитой дороге. Это была дьявольская машина. Управление ее было настолько чутким, что легчайший нажим пальца вызывал мгновенную и подчас совершенно неожиданную реакцию самолета.

Дегрофф выполнял на модифицированном F-100F самые разнообразные фигуры высшего пилотажа, едва касаясь двумя пальцами ручки управления. Пруэтт же не мог удержать самолет даже в прямолинейном горизонтальном полете. Истребитель бросало в сторону, едва летчик касался ручки управления. Сначала это только удивляло Пруэтта. Но когда он попытался выдерживать горизонтальный полет, а самолет продолжал переваливаться с крыла на крыло вопреки его стараниям, чувство удивления уступило место недоумению и злости. Он летел точно по курсу, но не мог удержать плоскости в горизонтальном положении. Самолет в его руках напоминал лодку, медленно переваливающуюся с борта на борт.

Он все больше злился, скорее на себя, чем на норовистую машину, и эта злость грозила свести на нет все его старания подчинить самолет своей воле. И вдруг в памяти вспыхнуло едкое прозвище «Кипяток». Пруэтт усмехнулся и разжал пальцы, вцепившиеся в ручку. Он подтянул правое колено вплотную к ручке и осторожно поставил на него локоть правой руки. Затем вытянул большой и указательный пальцы и не тронул, а только погладил строптивую ручку. Качка сразу же уменьшилась, а через несколько минут и вовсе прекратилась.