Базалетский бой - Анна Антоновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам удивляясь своей прыткости, Шадиман, не соблюдая правил царского замка, ворвался к Хосро:
— Царевич! Надо менять ход. Саакадзе снял с доски всех коней! Игра пока за ним!
И Хосро, предчувствуя необычайное, также без всяких правил, опустился на тахту. Беспокойный взгляд его соскальзывал с хрустального кальяна на шахматную доску, раскрытую перед ним и полную тайн, потом на возбужденного Шадимана. Только что Гассан рассказал ему сон, будто Хосро хотел вскочить на коня белоснежной масти. Конь фыркнул и сбросил его прямо в дорожную пыль. Но с неба слетел Габриэл, держа под уздцы золотистого жеребца. «Не подвергай себя опасности, — поучительно сказал ангел. — О Хосро-мирза! Зачем тебе траурная лошадь, когда твой удел скакать на царском коне? О Хосро-мирза, выбирай дорогу, не взрыхленную шайтаном, а застеленную бархатом. О Хосро…»
— Мирза, — живо подхватил Шадиман, — нам предстоит испытание, если… если не найдем выхода.
Нельзя сказать, чтобы завязавшаяся беседа была веселой, но казалось конца ей не будет. Оба собеседника не знали, как закончить разговор и как разойтись или как остаться.
Выручил Иса-хан. Он вошел, давясь от смеха: «О, он узнает остроумие Непобедимого! Это веселые шайтаны «барсы», ибо только они способны заставить княжеских дружинников охранять котел с пилавом для жен одряхлевшего дэви. Аллах видит, хищникам сейчас незачем тревожиться: помощь турок подоспеет как раз вовремя…»
Давно Метехи не переживал такого волнения. Даже царь Симон вышел из блаженного состояния и без устали гонял в покои Шадимана молодых князей.
Два дня совещались ханы и князья. Андукапар злобствовал, грозно сдвигал брови, похожие на колючие щеточки, доказывал, предупреждал: «С Саакадзе нельзя медлить!..»
Зураб почти не говорил, напряженно обдумывал что-то: «Неужели он не всему выучился у Саакадзе?», потом ворвался в разговор, как волк в овчарню.
— Ты, князь, подобен дятлу — только долбить умеешь! А почему сам не действовал? Почему сам медлил? Знаю почему! Все мы немало лишились дружинников, а ты хоть одним пожертвовал?
Ссору никто не поддержал, но и не пресек.
Назревало что-то решительное, тревога до предела натянула тетиву.
Как-то само собой вышло, что Иса-хан, обогнав собеседников, первый пришел к самому острому выводу: он заявил, что время бесед закончилось, пусть завтра каждый советник предложит твердое решение.
Ночь не всегда должна служить усладе, иногда она способствует углублению в мудрость. Лучше всех это знал Зураб, ибо вот уже третью ночь он предается раздумью. Будто все взвешено, все предрешено. Снова раскрыта шахматная доска. Игра продолжается! Власть над горцами — меньшего он не желает!.. Большего добьется! Если выйдет задуманное, то, может быть, уже случившееся — к лучшему!
Едва собрались советники, разговор их словно заскользил по острию бритвы. Выслушав предложение Андукапара: «Немедля послать гонцов обходной дорогой в Кахети, самим же в замках Верхней, Средней и Нижней Картли собрать дружины, а из деревень отозвать праздных сарбазов и, объединив силы, врасплох напасть на Саакадзе», — Иса-хан насмешливо бросил:
— Да сохранит тебя Мохаммет! Чем прогневил ты ночь, снисходительно укрывающую под своей шалью и злодеяния и милосердие? Почему не подсказала тебе новую мысль, сотканную из солнечных лучей и лунных сияний? Или ты неучтиво заснул у сосуда, не утолив жажды трепещущей розы? Или уподобился петуху, горланящему над воркующими голубками, когда учтивость требует притвориться уснувшим?
— Твои слова, о Иса-хан, восхитили мое сердце, ибо жемчуг остроумия сверкает в них. Но не удостоишь ли ты наш слух беседой об удаче твоей ночи?
— Удостою, о Хосро-мирза, ибо сладка беседа с умеющим схватывать на лету даже то, что тобою не высказано. Довольная моей учтивой бодростью, ночь подсказала мне выравнивать коня с днем, предначертанным небом, а не обгонять ветер. Да не будет сказано, что я уподобился петуху. Сулейман свидетель, я счел полезнее, убавив спесь, не искушать больше нашими набегами Моурав-бека. Еще опаснее выводить из Кахети хорошо сохранившееся войско, ибо Теймураз, когда на нем горят шарвари, спешит усладить ночь приятными на слух и ядовитыми на вкус шаири… вдобавок приправленными яростью схваченных за горло горцев и ревом войск трехликих князей.
— О Иса-хан, твое определение подобно янтарю в руке слагателя песен! Я лицезрел, как один князь трепетал перед «барсом» Носте, пел хвалу «льву Ирана» и осушал рог за здоровье «кабана» Кахети.
Чтобы скрыть тревогу, Зураб, опираясь на парчовый подлокотник, преувеличенно заносчиво вскрикнул:
— Кого, благородный Иса-хан, и ты, Хосро-мирза, подозреваете? Клянусь, что не устрашусь даже гурийского владетеля! Обнажу меч и против дракона!
— Ты, князь Зураб, можешь без риска прибавить к сонму воображаемых противников и владетеля Самегрело, ибо он тоже тут ни при чем.
— Но, благородный мирза, — поспешил Шадиман повернуть разговор на интересующую его тему, — выходит, мы заперты в Тбилиси?
— О князь из князей! О болеющий за царство Шадиман! Зачем осквернять свой слух уродливой правдой? Не разумнее ли притвориться, что нам так удобнее? Ведь тот, кто заперт, свободен от того, кто запер. И неужели я забыл сказать, что ночь дала последний совет? А вновь назойливо щекотать истину, все равно что облизывать уже вылизанное блюдо. Да будет известно: как бы вам, князья, ни не терпелось погладить против шерсти «барса», я без повеления шах-ин-шаха не направлю против турок огонь мушкетов.
— Не замахнусь и я саблей, ибо шах-ин-шах с трудом сговорился с султаном. А час войны с криволунным Стамбулом еще не наступил. И разве не всем известно, чем угощает ослушников ниспосланный нам аллахом шах Аббас? И не опрометчиво ли полководцам возвратиться в Исфахан без войска?
— О аллах, не хочет ли Хосро-мирза вступить в Исфахан с воскресшими, подобно христианскому аллаху, сарбазами?
— Ты угадал, мой остроумный Иса-хан. Вернемся с уцелевшими, вымолим повеление, выпросим новое войско и, подобно львам, ринемся на турок.
— Да обогатится мой слух твоими мыслями! Тебе ночь подсказала или ты сам придумал, как избегнуть саакадзевских бешеных собак и разъяренных буйволов?
— Избегнем, иншаллах, с помощью меча. Клянусь чалмой праведника, всепредусматривающий Иса-хан, разметать хищников по лесам!
— О храбрейший! Это лучший подвиг воина, но не считаешь ли ты удобным впредь больше не уменьшать наше войско? Ибо путь из Арша слишком щедро усеян сарбазами и юзбашами.
— Мудрейший Иса-хан, с тобою беседа сладка, ибо ты, как ловкий охотник, на лету ловишь мои мысли. Кто не знает, что разумнее въехать в Исфахан с двумя живыми сарбазами, чем с тысячью мертвых.
— А почему хоть один сарбаз должен сейчас погибнуть? Не полезнее ли оставить Саакадзе наедине с его клыкастыми помощниками? Пусть друг друга растерзают! — рявкнул Зураб.
— Ты, князь, знаешь лечебные мази, которыми мы должны натереть сарбазов?
— Нет. Но вы забыли, что я знаю дорогу, которой вы невредимыми прибудете в Кахети, если твердо решили покинуть Картли.
— Ты хочешь, чтобы мы доверились твоим пяти десяткам проводников?
— Да сохранит меня бог от такой мысли, вас должны сопровождать не меньше двух тысяч дружинников, ибо сказано: драгоценности не вези открытыми.
— А чьих дружинников, Зураб, ты наметил? — благодушно спросил Шадиман, откидываясь на спинку кресла.
— Раньше всего тысячу арагвинцев, как уже рыскавших по этим дорогам, потом пятьсот марабдинцев, как змееподобных разведчиков, и пятьсот аршанцев, как отъявленных храбрецов.
— Опять моих увидел? Разве не знаешь: у меня остается в Тбилиси лишь тысяча.
— А разве ты собираешься в Тбилиси сражаться? К кому еще шах-ин-шах, да продлится его жизнь до конца света, так благосклонен, как к тебе, Андукапар?
Еще что-то кричал Андукапар, еще о чем-то спрашивал Иса-хан, а Зураб уже обеспокоенно думал: «Неужели догадываются, что веду двойную игру? Но помочь царю Теймуразу вернуть свой трон я должен, ибо это приблизит и меня к сокровенным целям. Или я, подвергая себя смертельной опасности быть разоблаченным Шадиманом и, что еще хуже, Иса-ханом, торчу здесь, подобно ржавому гвоздю в подгнившем бревне, ради блага глупого Симона? Нет, я всех их обману! Пусть персы в сладком неведении рассчитывают, что арагвинцы великодушно помогут им добраться до Телави; а на самом деле персы помогут моим тысячам добраться до царя Теймураза».
Шадиман, мягко проводя пальцами по надушенной бороде, в раздумье смотрел на повеселевшего Зураба: «Странно, снова мучают подозрения. Но почему? Своих почти всех уводит…»
Ханы встрепенулись — намекнули, что после совместного разгрома турок Зураб получит новые земли и богатые трофеи, и заверили, что шах Аббас никакой ценою не позволит султану овладеть Картли и Кахети, которые служат Ирану заслоном от Московии.