Боксер - Юрек Бекер

— Минуточку, минуточку, ты рассказывал, как она возмущалась по поводу сброшенных на Японию бомб. Иными словами, возмущалась Америкой. А ведь она пользовалась услугами американцев. Уж не подумала ли она, что впредь не следует принимать от них помощь? Или она решила, что Марку у русских было бы лучше?

Редкостное событие: Арон меня похвалил, сказав, что я задал очень хороший вопрос. Он и сам об этом думал, но не пришел ни к какому выводу.

— Может, это было чистой случайностью, хотя, с другой стороны, любопытно, что она предложила обратиться к русским именно в этот день. Сам я, как ты понимаешь, об этом не спрашивал, но твое подозрение мне кажется не таким уж и нелепым, если учесть ее сверхщепетильность.

Устройство Марка в новый детский дом с помощью русских прошло настолько без сучка без задоринки, что Арон даже рассердился на себя, поскольку раньше не подумал об этой возможности. Он пошел в комендатуру — адрес ему раздобыла все та же Паула, и это, собственно, была последняя услуга, которую оказал ему «Джойнт» (если не считать, конечно, ежемесячных продовольственных пакетов, отказываться от которых он не видел ни малейших причин). После недолгих поисков он уже сидел перед дежурным офицером, который принял его более чем сдержанно. Однако когда он услышал, о чем просит Арон, да вдобавок на родном языке офицера, то начал вести себя так, словно встретил наконец-то своего горячо любимого брата. По словам Арона, на него просто хлынули волны сердечности, даже бутылку водки офицер, подмигивая, извлек из письменного стола, после чего обещал всяческое содействие. Он сказал, что вообще все это не по его части, однако нет сомнений, что Арон не позже чем через три дня получит положительный ответ. «Уж раз мы спасли вашего сына от фашистов, только нечистая сила может помешать нам вырвать его из лап американцев».

Они просидели примерно с час и выпили бутылку до дна, первую рюмку — за удачу, остальные — за разное, например за Одессу, потому что оба они говорили на одном языке, а также просто из взаимной симпатии.

Спустя неделю Арон получил бумагу, согласно которой Марку предоставлялось место в детском доме отдыха, к северу от города, среди леса. В тот же день Арон съездил посмотреть этот бывший помещичий дом. Он собирался навещать Марка почаще, поэтому в первую очередь хотел выяснить, как туда можно добраться. Электричка проходила довольно близко, но от вокзала все-таки был час ходьбы, а потому он решил обзавестись велосипедом и держать его где-нибудь неподалеку от станции.

— Его привезут послезавтра утром, — сказала Паула, — ты куда хочешь, чтоб его привезли? Сюда, в квартиру?

— Да, сюда.

Арон направился к Тенненбауму, который теперь принимал его в любое время, и сказал, что на послезавтра ему нужна машина. Тенненбаум скривился и спросил, уж не считает ли его Арон фокусником.

— Мне нужна машина, — повторил Арон.

— Зачем?

Арон объяснил зачем, после чего Тенненбаум больше ни единым словом не пожаловался на трудности, а, напротив, даже сказал:

— Ну разумеется, машина у вас будет. Я еще не знаю, откуда она возьмется, но послезавтра утром она будет стоять перед вашим подъездом. А почему вы до сих пор не говорили мне, что у вас есть сын?

— И еще одно, — сказал Арон, — я не умею водить.

На другое утро он сунул в карман всю свою наличность — за это время успела набраться весьма значительная сумма — и отправился в «Гессенский погребок». Как и ожидал, он наткнулся там на Кеника и спросил:

— А когда ты, собственно, торгуешь?

— Когда меня здесь нет.

— Так ты ж всегда здесь.

— Вовсе не всегда. Тебе просто так кажется, потому что ты редко сюда заходишь. Ну, чего будем пить?

— Сейчас ничего. У тебя не найдется для меня немножко времени?

— Сколько угодно.

— Мне нужно кое-что купить, но я не знаю, где это продается. А ты знаешь все ходы и выходы.

— Ты что, спятил? — испугался Кеник. — Ты хочешь покупать на черном рынке? По-моему, ты лучше других знаешь, какие цены заламывают эти гады. На черном рынке не покупают, на черном рынке только продают. Неужели я должен тебе это объяснять?

— Твои, что ли, деньги?

Кеник попытался убедить Арона, что уж коль скоро он решил делать покупки таким безответственным образом, то, по крайней мере, ни за что не платить наличными, а попросить у Тенненбаума или поискать у себя в квартире товар для обмена, только так можно покупать по мало-мальски сносному курсу, не то обдерут тебя как липку, сам увидишь.

Арон не принял это предложение, он не желал менять, он желал покупать, и покупать по старинке. Огорченный Кеник не стал больше спорить, он лишь сказал:

— Только чур потом не жаловаться.

И они двинулись в каком-то известном Кенику направлении. Вдруг Кеник остановился:

— Вот мы все идем да идем, а ты мне до сих пор так и не сказал, чего тебе, собственно, надо.

— А разве не все равно?

— Нет, для всякого товара есть свое определенное место.

— Ну раз так, — согласился Арон, — то для начала мне нужен шоколад.

Кеник, по словам Арона, так на него поглядел, будто Арон сказал, что желает купить зеленый самолет в желтую крапинку, он даже схватился за голову и прошептал: «Шоколад!»

И тут у Арона лопнуло терпение. Помощь, на которую он рассчитывал, мало-помалу превращалась в тормозную колодку. Поэтому он сказал:

— Выслушай меня. Одно из двух: или ты хочешь мне помочь, или ты не хочешь мне помочь. Стоит мне только открыть рот, как ты уже падаешь от удивления в обморок или пытаешься убедить меня в обратном. Слушай, перестань. Ну что такого необычного в шоколаде? Покажи, где его можно купить, или я буду искать один.

— Ладно, — сказал Кеник, — я молчу. Но клянусь тебе: я молчу только из благодарности. Только из благодарности я буду молчать насчет твоего безумия.

— Вот и молчи. Итак, где можно купить шоколад?

— Хоть убей, не знаю. Мне надо пораскинуть мозгами.

После чего он решил пойти в обратную сторону, завел Арона на маленькую улочку, которая на первый взгляд смотрелась вполне обычной и даже нежилой. Впрочем, это впечатление сразу исчезало, стоило заглянуть в какой-нибудь подъезд. Во всех подворотнях, во всех подъездах стояли спекулянты и люди, желавшие что-то купить, они говорили вполголоса и провожали каждого, кто проходил мимо, зорким, недоверчивым взглядом, причем пустых подъездов здесь практически не было. Кеник схватил Арона за руку, остановился и сказал:

— Подожди меня, я сейчас вернусь.

Он вел себя так, словно был нянькой при Ароне, а тот ребенком, которого в таких местах нельзя бросать одного. Арон подождал несколько минут — слишком долго, по мнению людей в соседнем подъезде, они покинули свой пост и переместились в подъезд через два дома, а некоторые так и вовсе ушли. Здесь каждый фланер означал возможную опасность, каждый мог оказаться полицейским шпиком и предвестником грозящей облавы. Арон даже позволил себе недоброе развлечение. Он встал в подчеркнуто безразличную, то есть для этих мест особенно заметную, позу перед ближайшей подворотней, чтобы проверить, как поведут себя тамошние продавцы и покупатели. Опыт удался на славу, Арон вполне мог разогнать всю улицу, но предпочел этого не делать, чтобы не навредить собственным делам, а не то и вовсе получить взбучку. По его словам, ему хватило и злобных взглядов.

Кеник вернулся с молодым человеком, одетым в жалкие лохмотья, с пилоткой на голове и сумкой в руках. Арону подумалось, что этот молодой человек, как и он, чувствует себя неуютно в такой обстановке. Когда с ним заговаривали, он заливался краской и опускал глаза от смущения.

Кеник сказал:

— У него есть то, что тебе надо.

— Сколько плиток вы можете мне продать? — спросил Арон.

— У меня их всего-то восемь, — ответил молодой человек, да так тихо, что понять его можно было лишь с большим трудом.

— Может, мы сперва уйдем с улицы? — спросил Кеник. И в самом деле, куда ни глянь, они были единственной группой на улице, а потому тотчас проследовали в ближайшую подворотню, которая как раз только что опустела.

— Восемь, говорите? А сколько стоит одна плитка? — спросил Арон.

— Это голландский шоколад, — сказал молодой человек, опять почти беззвучно.

Арону теперь стало его жалко, но шоколад все равно был нужен.

— Голландский шоколад очень хороший. Значит, сколько?

— Голландский отродясь не был хорошим, — вмешался Кеник.

Молодой человек прокашлялся и, собравшись с остатками духа, сказал:

— Ну, я думаю, одна плитка примерно сто пятьдесят марок.

Цена показалась Арону довольно высокой, но других цен, кроме старых, он не знал и потому вопросительно поглядел на Кеника. Тот закатил глаза, энергично помотал головой и воскликнул:

— Идем отсюда, он просто сошел с ума, найдем и других, он не один на свете!