Движение - Нил Стивенсон

Элиза почти не сомневалась, что он говорит о Лейбнице. Доктор не прибыл на похороны. Редкие замечания придворных касательно его отсутствия, как дымок, выдавали тлеющее пламя сплетен. Кто же этот человек? Старый англичанин, знающий её, друг Лейбница.

— Доктор Уотерхауз?

Он опустил веки и поклонился.

— Сколько же…

— Если судить по наружности, сто лет для меня, полчаса для вас. Если вы предпочитаете календарь, ответ — примерно четверть века.

— Почему вы не заехали ко мне в Лестер-хауз?

— До того, как получить ваше приглашение, я принял приглашение другой дамы, — Даниель взглянул на вход в церковь, — и оно не оставило мне времени ни на что иное. Надеюсь, вы простите мою неучтивость?

— Которую? Что вы не заехали ко мне? Или что одолеваете меня деловыми предложениями?

— Если они и впрямь вам неприятны, считайте, что я действую от имени самого доктора.

— Когда я впервые с ним познакомилась, он носился с прожектом ветряного двигателя для откачки воды из гарцских рудников, — с нежностью проговорила Элиза. — Надеялся добыть столько серебра, чтобы построить логическую машину.

— Удивительное совпадение. Когда я с ним познакомился, по меньшей мере на десять лет раньше вас, он работал над самой машиной. Потом отвлёкся на дифференциальное исчисление.

— Я пытаюсь в мягкой форме намекнуть вам…

— Что прожекты доктора безумны? Да, я сразу вас понял.

— Как бы я ни любила доктора и его философию и как бы ни любили их вы…

— Разумеется. — Старик дружески улыбнулся, старательно не разжимая губ, чтобы не показывать плохие зубы.

— Если он не может осуществить свои прожекты при всей финансовой помощи русского царя, то что ему проку от меня?

— Об этом-то я и хотел с вами поговорить, — начал Даниель, но тут двери церкви распахнулись. Гроб Софии несли короли, курфюрсты и герцоги. Его поставили на лафет, запряжённый вороной лошадью. Из церкви вышли остальные члены семьи. Лафет с гробом тронулся по центральной аллее к большому фонтану, за ним — те из провожающих, кому позволяли силы и возраст. Даниель пристроился в хвост процессии. Там его и отыскала Элиза.

Даниель сказал:

— Вы, наверное, догадались, что отсутствие Лейбница связанно с его работой у русского царя. Я полагаю, что доктор сейчас в Санкт-Петербурге.

— Тогда его отсутствие вполне объяснимо, — заметила Элиза. — За такое время получить известие и проделать обратный путь при том, что русские воюют со шведами…

— Невозможно, — согласился Даниель. — И вы даже не удосужились спросить, отпустят ли его.

Пауза и несколько шагов по гравийной дорожке, прежде чем Элиза ответила, уже совершенно другим голосом:

— Почему его могут не отпустить?

— Царь не отличается терпением. Он хочет получить нечто и впрямь работающее.

— Тогда наш друг действительно в опасности.

— Не совсем. Я этим занимаюсь.

— В Лондоне?

— Да. Маркиз Равенскар изыскал средства для строительства Двора технологических искусств в Клеркенуэлле.

— Зачем? — спросила Элиза, показывая, что немного знает маркиза.

— Долгота. Он надеется, что люди, которые там трудятся, найдут способ её определять.

— Что за люди?

— По большей части искусные часовщики, органные мастера, ювелиры, механики и создатели театральной машинерии со всего христианского мира.

Процессия достигла большого фонтана. Многие гости уже, вероятно, обдумывали, как опишут его сегодня вечером в своих дневниках: стенающий от горя, омывающий небеса током горючих слёз. Процессия медленно двинулась вкруг водоёма и назад ко дворцу. Элизина кружевная наколка поникла от водяной пыли.

— Если Лейбниц оказался между Петром Великим и Роджером Комстоком, боюсь, ему не поможем ни я, ни вы.

— Всё не так мрачно. Нужен не капитал, а финансирование.

— Нечто вроде переходного займа?

— Пожалуй. Или, скажем, независимое вложение в смежный проект.

— Я слушаю, — сказала Элиза голосом человека, закусившего пулю в ожидании, когда цирюльник будет ампутировать ему ногу.

— Вы славитесь своими познаниями в товарах.

— Простите?

— Вы знаете о Брайдуэлле — месте, куда падших женщин отправляют трепать пеньку и щипать паклю?

— Да?

— Для логической машины нам потребуется много дешёвой рабочей силы, способной выполнять некие повторяющиеся операции. Мы провели негласные переговоры со смотрителями Брайдуэлла и рассчитываем, что часть этих женщин скоро удастся приставить к другому делу. Они не будут больше производить пеньку.

— И она вздорожает, — заметила Элиза. — Это не столько благоприятная финансовая возможность, сколько конфиденциальная информация, сэр. И напоминание — если я ещё в них нуждаюсь, — почему на бирже не часто встретишь натурфилософов, разве что их ставят там к позорному столбу как несостоятельных должников.

— Если конфиденциальная информация принесёт вам деньги, почему бы не вложить их…

— Стойте… не продолжайте… я уже знаю. Товарищество совладельцев машины по подъёму воды посредством огня.

— Да, мадам.

— Невероятно! После стольких лет мы совершили полный круг: доктор хочет, чтобы я инвестировала в замечательное новое устройство для откачки воды из шахт!

— По правде сказать, доктор очень мало знает о машине для подъёма воды посредством огня.

Тут беседа их снова оборвалась, поскольку в шествие начали вливаться те, кто ждал у дворца. Некоторые садились в кареты или портшезы, что удлиняло процессию и придавало ей более пёстрый вид.

Обогнув флигель, они вышли из сада. Дорога в Ганновер проходила по другую сторону дворца — к ней процессия и направилась, очень медленно, поскольку многие простые ганноверцы пришли сюда проститься со своей государыней. Элиза вновь отыскала Даниеля в толпе.

— Так это не прожект по добыче серебра? Потому что мне вполне хватило предыдущего.

— Мне тоже, мадам, — отвечал Даниель.

— О добыче олова я готова подумать, ибо Корнуолл им славится.

— И свинца, и много другого. Однако речь не о серебре, свинце, олове и других металлах, низких либо благородных.

— Уголь?

— Нет, речь вообще не о рудниках! Я говорю скорее о силе.

— Это частая тема для разговоров и средь сильных, и средь слабых мира сего, — заметила Элиза, косясь на короля Пруссии, шедшего под руку с Каролиной. Сейчас к ним как раз подошли две прусские дамы: они по очереди бросились Каролине на шею и приложились мокрыми щеками к её щекам. Каролина обменялась любезностями с обеими и заспешила вслед лафету, который как раз переехал через дорогу в маленький сад по эту сторону дворца. Толпа, следующая за гробом, сразу поредела. Каролина обернулась к Генриетте Брейтвейт, вытянула шею наподобие носовой фигуры корабля и закрыла глаза. Миссис Брейтвейт подскочила ближе и палочкой с наконечником из слоновой кости быстро провела сперва по одной принцессиной щеке, потом по другой, снимая комья смешанных со слезами белил и губной помады. Каролина открыла глаза, одними губами произнесла: «Данке шон» и вновь устремилась вперёд. Миссис Брейтвейт вытерла палочку уже изрядно выпачканной тряпицей.

— Я говорю о силе в особом смысле, — сказал Даниель, когда коловращение толпы вновь столкнуло его с Элизой. К этому времени он прошёл половину дороги, ведущей от парадного входа в Герренхаузен к исключительно приземистому и массивному дорическому храму под сенью красивых старых дерев.

Даниель продолжал:

— Я употребляю это слово в механическом смысле, разумея под силой способность производить вещественные изменения. Обладая такой силой, можно откачивать воду из шахт, но ей можно сыскать и другие применения.

— Например, трепать пеньку?

— Или двигать части логической машины. Или что-то ещё, чего мы пока не можем вообразить. После того как такая концепция силы вошла в ваше сознание, мадам, от неё трудно отделаться. Вы повсюду замечаете возможность приложить силу; видите, сколь многие роды деятельности страдают от её недостатка, и дивитесь, как мы без неё обходимся.

— Ваши слова, доктор, следует хорошенько обдумать, а сейчас у меня нет для этого времени. Я хотела бы остаться наедине со своей скорбью.

— И я, мадам, так что благодарю вас.

— А когда мы вернёмся в Лондон, я хотела бы посетить Двор технологических искусств и больше узнать о ваших намерениях касательно брайдуэллских женщин.

Процессия дошла до храма. Здание было без единого окна; двустворчатая дверь вела в крипту, но там складировали только усопших кузенов и мертворождённых младенцев. Сейчас её не открывали. В портике перед усыпальницей в пол были вмурованы две плиты с именами Иоганна-Фридриха — того самого, который пригласил Лейбница в Ганновер, и Эрнста-Августа, покойного супруга Софии. Недавно рядом с ними появилась свежая могила такого же размера. Рядом лежала наготове плита с именем Софии.