Когда отдыхают ангелы - Марина Аромштам

— Она вывалилась.

— Что значит — вывалилась?

— Ну, она все время вываливается.

— Надо дверцу закрывать. Тогда не будет вываливаться.

Вера встала, засунула шапку в шкаф и прижала дверцей.

Дверца тут же снова распахнулась и снова выпустила шапку на пол, будто кто-то ее заколдовал. Марсём нахмурилась и внимательно оглядела шкафчики. Они сегодня выглядели очень странно. Почти все дверцы были приоткрыты. Некоторые — широко распахнуты. И от этого класс имел вид неприбранного гардероба.

— Я что-то не пойму… Что происходит?

— Маргарита Семеновна! У меня дверца не закрывается. Вчера закрывалась, а сегодня не закрывается. Вот! Смотрите! — Вера продемонстрировала обнаружившийся дефект.

— И у меня!

— И у меня!

Класс загудел, выражая жалобщикам солидарность. Гул перекрыл чей-то тоненький голос:

— Это Егор!

— Что — Егор?

— Он магнитики скрутил.

— Что сделал?

— Магнитики скрутил. Со шкафчиков.

— А Илюшка с Жорой ему помогали! — кто-то решил, что справедливости ради надо уличить сразу всех.

— Ничего не понимаю! — что-то мешало Марсём вникнуть в происходящее. Ромик решил объяснить:

— Ну, Егор хотел добыть магниты. Чтобы сделать дома машину. А магниты есть на шкафчиках. И он стал скручивать магниты. А Илюшка с Жориком как раз пришли. Он говорит: во, ребя, где магниты! Хотите? Тогда приносите завтра отвертки. А то ножницами неудобно.

— И что — принесли? — ошарашенная размахом преступления, Марсём все-таки не могла скрыть любопытства.

— Угу! — Егор сидел, насупившись и уставившись в парту. — Принесли.

— Они все трое принесли, — мягко пояснил Ромик. — И вчера свинтили. Вот тут не свинтили. Это мой шкаф. Я не дал. Мне магниты самому нужны.

— И эти люди победили Дрэгона! — Марсём с трудом сдерживала негодование. — Садитесь. Решайте примеры на сто двадцать первой странице. А я пока подумаю, что делать.

Все тихонько сели и открыли учебники, чтобы не мешать Марсём думать. Она тоже села и стала смотреть куда-то мимо нас. Когда прозвенел звонок, она все так сидела. Мы на цыпочках вышли в коридор, а потом вернулись.

— Давайте на ковер! Поговорить надо, — Марсём приняла решение.

Мы сели в кружок, поджав ноги. Все молчали, потому что сказать было нечего. Все понимали: дело плохо.

Я расскажу вам историю, сказала Марсём. Нет, две истории. Первая — из реальной жизни. В одном селе ребята решили устроить дискотеку. Настоящую. Как в большом городе. Когда кругом разноцветные круги вибрируют. Для этого нужны были специальные стекла. Цветные. Ребята стали думать, где их взять. И какой-то умник вспомнил: цветные стекла есть на станции, у светофора. Красное и зеленое. Все взяли отвертки побежали на станцию за стеклами, а вечером устроили дискотеку — как в городе, с цветными кругами. Но утром следующего дня в районе этой станции пассажирский поезд столкнулся с товарняком, и погибло много людей. Об этом писали в газетах. Это первая история.

А вот вторая. Как-то я встретила человека, который каждый день перед заходом солнца начищал до блеска свою лопату. Лопата сияла так, что в нее можно было смотреться — как в зеркало. Я спросила, зачем он это делает. «У каждого из нас есть ангел, — сказал человек. — Тот, что отвечает за наши поступки. Но ангелы не могут заниматься только нами. Если мы что-то делаем правильно — хоть что-то делаем правильно, они улетают по другим важным делам. И тогда одной бедой в мире становится меньше. Если же мы пакостим, ангелы должны оставаться рядом — исправлять наши пакости. Мой ангел знает: вечером я всегда чищу лопату.

В это время он может быть за меня спокоен, может от меня отдохнуть. И он летит спасать кого-нибудь — от бури, камнепада, землетрясения. Летит туда, где нужны усилия многих ангелов. И если хоть один из них не явится в нужный момент, последствия могут оказаться самыми печальными».

Так сказал мне тот человек. Подумайте об этом, ладно?

19

Это очень важно — узнать про ангелов. Но слова должны за что-то зацепиться. За что-то внутри. Иначе они скользнут мимо.

Как ветер.

Как шум проезжающего автомобиля.

Как чужая кошка, бегущая через двор. Она, такая мягкая и пушистая, бежит по своим делам и не имеет к тебе никакого отношения. Ты, конечно, можешь ее погладить — если она не испугается. И если ты не испугаешься погладить чужую, неизвестную кошку, только что выбравшуюся из подвала, — вдруг она заразная? Но даже если ты ее погладишь, это ничего не изменит в твоей жизни. И в жизни кошки тоже. Она все равно побежит дальше, по своим делам. И ты пойдешь дальше, будто бы никого не гладил.

С ангелами так нельзя. Нельзя поступить с ними так Же, как с этой неизвестной кошкой: все узнать — и пойти по своим делам. Ты должен будешь с этим жить. Дальше — жить с этим.

Вечером я сломала своих лебедей. Достала тихонько с полочки в шкафу, принесла домой и сломала. Внутри меня было тихо и грустно. Я знала: теперь мы не сможем играть с Егором в магнитики. Магнитики теперь нужны для другого. Для шкафчиков. Чтобы шкафчики снова стали закрываться. Я попросила дедушку пойти со мной утром в школу и починить дверцы — мою и Наташкину. Потому что у Наташки, я точно знала, никаких магнитиков нет. И Наташка не знает, где лежит отвертка. Наташкин папа знал, а Наташка не знает.

Когда мы с дедушкой на следующий день пришли в класс, там уже было полно народу: папа Егора, и Илюшкин брат, и еще папы Жорика, Веры, Насти. Даже Петин папа приехал, хотя ему это было очень трудно. Все чинили шкафчики. А мальчишки подавали отвертки и винтики, потому что привинчивать труднее, чем отвинчивать, и у них это плохо получалось, слишком медленно. А девочки просто смотрели или аккуратно складывали вещи — чтобы не вываливались.

Марсём появилась в классе, когда мужчины складывали инструменты и готовились расходиться. Егор собирал в коробку винтики.

— Это запасные, — сказал он вместо «здравствуйте» и показал Марсём несколько магнитных защёлок. — Если отлетит, можно приделать.

— Доброе утро, Маргарита Семеновна! — поздоровался Петин папа. — Работайте спокойно. Ангелы сегодня отдыхают.

Дневник Марсём

…Сегодня во время рабочего дня меня преследовала навязчивая мысль: «Убила бы!» Убила и развесила бы по фонарям: инициатора проекта — в центре, и двух сподвижников — по бокам. В назидание оставшемуся в живых детскому человечеству.

Вот как меня разозлили. И даже думать не хочется, что можно иначе. Без убийств.

Вот Корчак старался. Он придумал в своем интернате специальный орган — детский суд. Чтобы дети жаловались друг на друга в законном порядке и разбирались друг с другом по закону, а не посредством мордобоя. Большая часть корчаковского судебного кодекса кончается словами: «Простить, потому что виновный сам уже раскаивается в содеянном».

Но есть одна запись в его дневнике. Одно место, где он записал: порой мне кажется, надо ввести для детей уголовное наказание. Для некоторых.

В учебниках, конечно, про это не пишут. Чтобы не портить Корчаку посмертную славу. А Корчак, когда писал, об этом не думал — о том, что придется совершить подвиг и погибнуть в Треблинке. Что каждая оброненная им фраза, даже фраза из дневника, будет причислена к разряду святых истин. Он написал так в сердцах. Потому что его разозлили.

Он сидел в своем кабинете, в Доме сирот, и смотрел в окно. Кругом такое дерьмо — фашисты и полицаи, дети болеют, и нужно где-то добыть мешок гнилой картошки, чтобы они не умерли с голода. От всего этого пухнет голова. А во дворе Марыся и Янек строят из песка домик. Песок грязный, сероватого цвета. Откуда взяться чистому песку в Варшавском гетто в разгар войны? Марыся и Янек долго трудятся, прихлопывают песок ладошками, укрепляют камешками, чтобы стенки домика не обвалились. Им нет дела до полицаев и до фашистов. Пока есть песок и возможность строить домики.

А потом они уходят, ненадолго, чтобы съесть свою порцию гнилой картошки. Или зачем-нибудь еще.

В это время появляется еще один, имя которого вылетело у меня из головы. Совершенно вылетело. Он по-воровски оглядывается вокруг, а потом бежит туда, где Марыся и Янек строили домик, и топчет его каблуками. Одним каблуком, потом другим: вот так! Вот так! Без всякого смысла. Исключительно по злобе, чтобы навредить. А потом убегает, прячется. Марыся и Янек возвращаются и видят — домика больше нет. Только безобразная яма. Как на месте того дома, на который упала большая бомба. Там еще была лавка зеленщика. Они жили как раз напротив, пока мама и папа были живы. И потом они еще ходили туда — посмотреть на яму, пока Дом сирот не перевели в гетто.

Марыся и Янек решают: ничего! Еще можно все поправить — пока есть песок и возможность строить домики. И снова начинают копать, и прихлопывать, и укреплять стенки камушками. А наутро их домик опять окажется раздавленным. Потому что тот, чье имя я не запомнила, дождется вечера, придет и опять все сломает.