Поцелуй осени - Ольга Карпович

— Ба, ты дома? — удивилась Лика. — А я тут грабителя задержала…

— Кто кого задержал, вопрос спорный, — весело заметил незнакомец.

Он наконец оторвался от Лики, откатился в сторону, и девушке удалось приподняться.

— Ты совсем, я гляжу, очумела, какой это грабитель. — Бабка бросилась почему-то не к любимой внучке, а к парню, и принялась тащить его вверх за рукав футболки, приговаривая: — Вставай, вставай, Андрюша. Не убила тебя эта оглашенная? Это же квартирант мой, — обернулась она к Лике.

— Откуда ж мне было знать? — грубовато, чтобы не выдать смущения, ответила Лика, поднимаясь на ноги. — Ты меня не предупреждала…

— А ты уж сама должна понимать, что я деньги не печатаю, а жрать нам с тобой надо, — сурово парировала бабка. — Пенсия у меня не резиновая, стипендия твоя тоже. А тут добрые люди, спасибо, присоветовали — сдай, мол, третью комнату, что она пустует. И парня хорошего подсказали — сам из Ленинграда, доктор будущий, сюда приехал в ординатуре учиться. Так, Андрюша? — заискивающе обернулась она к отряхивавшему джинсы парню.

— Так, — покивал тот. — Но вы, Нина Федоровна, меня не предупредили, что у вас тут обстановка такая… напряженная. Придется вам теперь плату мне снизить за моральный ущерб.

Голос его звучал серьезно, в глазах же — Лика это видела — плясали озорные искры. И, к ее удивлению, железобетонная продмагша рассыпалась мелким хрипловатым смехом, погрозила квартиранту пальцем — мол, шутишь все, озорник, потом обернулась к Лике:

— Извинись хоть перед человеком, скаженная.

И Лика, хмуро потупившись, обратилась к Андрею:

— Извините, пожалуйста, я не знала, что вы наш квартирант. Я внучка Нины Федоровны, меня Лика зовут.

Она по привычке резким мужским жестом сунула ему узкую маленькую ладонь. И Андрей обхватил ее своей могучей лапищей и деловито потряс с едва заметной добродушной издевкой.

— Очень приятно завести такое полезное знакомство. С вами, Лика, сразу видно, не пропадешь.

— Это верно, — поддержала шутливый тон она. — Если что, обращайтесь за помощью. Я буду рядом! — И скрылась в своей комнате.

Несмотря на легкую потасовку, состоявшуюся при знакомстве, Лика с Андреем быстро подружились. Двадцатитрехлетний их с бабкой постоялец как-то незаметно вошел в ее повседневную жизнь, сделался обязательным неотъемлемым элементом. И вскоре уже казалось, что он жил здесь всегда — испокон веку насвистывал по утрам в ванной «В бананово-лимонном Сингапуре», безбожно фальшивя, по субботам приносил по Нинкиной просьбе сетки с картошкой и луком с рынка, по ночам наглаживал в кухне на столе свой белый врачебный халат. Словно неожиданно вернулся домой долго отсутствовавший старший Ликин брат, или, чем черт не шутит, объявился вдруг тот, о ком столько было передумано, перечувствовано, нафантазировано — папа. Как бы там ни было, а друг, настоящий друг — не приятель, перехватить рубль до стипендии, — человек, с которым можно было разговаривать обо всем на свете, хохотать, часами упражняться в словесном фехтовании и обращаться за помощью в любой момент, появился у нее впервые. И Лика, уже не первый год воспитывавшая в себе стойкость и выдержку, даже самой себе боялась признаться, как дорого ценит она эту дружбу.

Они вместе выходили из квартиры по утрам, когда морозная темень даже и не думала еще отступать, давая дорогу хмурому короткому дню, шли через пустынный занесенный снегом парк к автобусной остановке, чтобы ехать из отдаленного летного микрорайона в центр, учиться. И Лика каждый раз удивлялась: — Ты-то зачем выгребаешься в такую рань? Тебе ж сегодня к одиннадцати…

— С Нинкой не хочу пересекаться. Она вздумала меня по утрам овсянкой пичкать, — отшучивался Андрей и, лукаво прищурившись, вопрошал: — А ты думала, я специально тащусь тебя провожать ради твоих прекрасных глаз. Какая самонадеянность, ма шери!

— Неа, я думала, ты боишься один через парк идти, хочешь, чтоб я тебя, в случае чего, от хулиганов отбила, — парировала Лика.

— Не без того, — с комической серьезностью кивал он. — Рука-то у тебя тяжелая, мне ли не знать.

Он дергал ее за рукав куртки, заставляя остановиться, разворачивал к себе и сильнее натягивал на уши вязаную шапочку.

— Смотри, уши продует, возись потом с тобой!

В дни сессии, когда Лика целыми днями просиживала над учебниками, Андрей, возвратившись с учебы, непременно просовывал голову в ее комнату, хмыкал, подходил к столу и насильно вырывал из ее рук книгу. — Так, что это у нас? Угу, английский. А ну-ка, расскажи мне, — он наугад открывал страницу, вчитывался в заголовок текста. — Расскажи про вооруженные конфликты на Ближнем Востоке за последние 10 лет.

Важно кивая, выслушивал Ликин ответ, захлопывал книжку и сдергивал ее со стула:

— Кончай зубрить, мать, ты все знаешь. Рванули на озеро купаться, пока не стемнело, а то ты от науки уже позеленела совсем.

Иногда он пропадал на несколько дней, не являлся ночевать. И Лика, обнаружив вечером, что в комнате его темно и пусто, чувствовала, как что-то неприятно колет внутри. Когда же Андрей возвращался, она вышучивала его особенно ядовито. — Кого на этот раз покорили, благородный дон? Дай угадаю. Муж очередной санитарки в командировку уехал?

— Это все грехи молодости, дорогая моя, — томно отмахивался Андрей. — Вот повзрослею, остепенюсь, заведу жену — и прощай, все прелестные санитарки мира.

— Жену? Это кого же? — хохотала Лика.

— Да вот хоть бы и тебя. — Андрей смеялся, но где-то в глубине глаз, на самом дне, брезжило, как казалось Лике, что-то серьезное, что-то, что одновременно пугало и странно волновало ее.

— Меня? — закатывала глаза она. — Это еще зачем? Думаешь, я, как верная супруга, буду тебе каждый день халат гладить?

— Ну нет, — фыркал Андрей, — доверить мой халат твоим кривым ручонкам — никогда!

Спокойное дружелюбие и непрошибаемый оптимизм Андрея покорили даже подозрительную, как разведчик во вражеском стане, Нину Федоровну. Продмагша обрушила на постояльца лавину своей хлопотливой заботы — пичкала его полезными продуктами, советовала теплее одеваться, следила, чтобы тот не проспал на учебу. И, стоило ей остаться наедине с внучкой, принималась зудеть: — Что ж ты, растяпа, ушами хлопаешь? Такой парень, а? Плечи богатырские какие, а глазищи-то синие! И ведь воспитанный какой, вежливый, внимательный. Другая б на твоем месте уж не упустила случая, а ты на него и не глядишь…

— Я гляжу, бабуль, — отшучивалась Лика. — Я во все глаза гляжу. Особенно когда он твои пельмени уплетает. Куда нам с тобой такой прожорливый?