Самоцветы для Парижа - Алексей Иванович Чечулин

Вернувшись домой, он, сдерживая голод, направился на кухню, но по дороге воровато отщипнул мякиша. К своему изумлению, выковырнул наружу и клочок бумаги. Это была записка, наполовину составленная по-русски, наполовину по-французски. Одно слово было не совсем обычным. Рассохи. Похоже на росомаху. Гошка так и застыл на месте — от записки веяло тайной. Нет, не случайно мальчишка побывал в ЧК, и сейчас его увезли... Но времени на размышления у Гошки не оказалось: из прихожей послышались шаги матери. Ну, сейчас начнется! Что да откуда, да стыдно ребенку из приличной семьи подбирать на улице всякую дрянь...

Гошка толкнул первую попавшуюся дверь и очутился в отцовском кабинете. Сунул бумажку в огромный фолиант на столе, но этого показалось недостаточно, и он костяным ножом для разрезания страниц утолкал записку под корешок книги, надеясь после, в одиночестве, вернуться к находке.

В испуге только успел пробежать взглядом по названию тома: буквы большие, рисованные, что-то про Русь.

А хлеб?

Гошка завертелся волчком и опрокинул корзину для мусора. «Прости меня, боженька!» — шевельнулось в мозгу, и краюха затерялась среди ненужных, скомканных бумаг.

Мать пришла не одна. Вместе с ней явился худощавый подтянутый человек. Глаза у него были холодные, стального цвета. Гошка не сразу узнал в нем поручика Голубева.

— Собирайся, сын. Юрий Михайлович отвезет тебя в Самару к тете Марине.

— Я не хочу в Самару...

— Твое желание не имеет значения. Так надо, Георгий, я тоже здесь не задержусь.

(4) Париж. Август 1944 года

Так началась долгая одиссея екатеринбургского мальчика Георгия Кузнецова.

В Самаре поручик Голубев, ставший мужем тетки Марины, зверствовал в контрразведке. Потом, когда красные перешли в наступление, они целый год бежали на восток.

Опомнился Гоша только в Китае, в переполненном беженцами Харбине, странном русско-китайском городе, собравшем в своих стенах петроградских аристократов, уральских промышленников и сибирских купцов.

Отец, как к тому времени выяснилось, был убит. Но не красными, а обычными грабителями, которых привлек толстый бумажник адвоката-заговорщика. Мать на пути в Самару умерла от сыпного тифа.

В Харбине попечители мальчика не поделили оставшиеся капиталы и расстались. Голубев пошел довоевывать с Советами под знамена барона Унгерна, а тетка с золотом украдкой от племянника перебралась в Австралию.

Там, в Сиднее, Георгий ее отыскал, но тетка, скупившая несколько овцеводческих ферм, не захотела признать бедного родственника и сдала его в полицию.

Настали трудные дни.

Рано повзрослевший Георгий был грузчиком в Бомбее, продавцом мороженого в Бразилии, носильщиком в Марокко.

Судьба занесла его в Югославию, где он учился в русском кадетском корпусе, — белая эмиграция готовила офицерские кадры для армии отмщения. Но Георгию эти игры порядком надоели.

Кузнецов поморщился от боли и замолк, собираясь с силами.

— Рванул я тогда в Париж, там мне неслыханно повезло — устроился шофером такси. Со многими бывшими офицерами, разочаровавшимися в белой идее, подружился, а когда в Испании зашевелились фашисты, тайком перебрался туда, в интернациональную бригаду.

После поражения республиканцев он попал в лагерь для интернированных, чудом бежал — помогли французские друзья.

Целыми днями кружил Кузнецов вокруг особняка на Рю де Гренель. В этом особняке располагалось советское представительство. И не решился переступить порог. Да и был он тогда уже Жоржем Менье...

Слабел голос Кузнецова-Менье. Они, Воронков и Кузнецов, должны были встретиться дома в восемнадцатом году, а судьба свела их через четверть века на чужбине...

— Вернешься на Урал, поклонись...

Догорела третья свеча.

ТАКАЯ ПРОСТАЯ ВЕЩЬ

(1) Камнегорск. Июль 1988 года

Совершенно неожиданно Димыч попал в больницу. Он возвращался домой, срезая путь через пустырь, и прямо на него из-за стены тополей вылетел мотоцикл. Удар пришелся скользом, но, падая, он стукнулся о бордюр и разбил голову.

Мотоциклист даже не остановился.

Случайность? Или месть банды Лысого? Саня и Даша были уверены — это Хорек.

В вестибюле травматологического отделения шел ремонт, доступ в палаты был запрещен. Ходячие больные спускались к посетителям, но Димыч к их числу не принадлежал.

Будь Саня один, ушел бы несолоно хлебавши. Но Даша не умела останавливаться перед запретами. Дежурный врач, дядька уже старый, лет тридцати, не устоял перед сногсшибательной улыбкой юной особы.

Победительница, а как иначе назвать Дашу, бросила Сане не первой свежести халат.

— Накинь. Валерий Петрович нас проводит.

Ого, и познакомиться успела!

Валерий Петрович предупредил, что засиживаться нельзя, больному нужен покой и вообще сотрясение мозга дело серьезное. Говорил он тихо, спокойно, и Саня осознал свою неправоту. Валерий Петрович вполне приличный товарищ, даже симпатичный, и нужна ему Дашина улыбка как собаке пятая нога.

В палате было трое. Один из них, дедушка в очках, лежа читал газету, Димыч спал, а третий больной осваивал костыли. Увидев посетителей, он присел на кровать. Один костыль грохнулся на пол, и Димыч от этого проснулся. Глаза его засияли.

— Как ты? — спросил Саня. — Болит?

— Потихоньку, — поморщился Димыч. Он будто извинялся, что застали его в таком неприглядном виде: — Да вы садитесь, ребята, садитесь.

Больница не самое подходящее место для общения, но Даша и здесь чувствовала себя как рыба в воде. Она подробно изложила всем окружающим свои взгляды на современную медицину, похвалила экстрасенсов — «представляете, тычет пальцами, а ткань сама по себе расступается», — попутно поделилась теорией «черных дыр» в своем оригинальном толковании. Наконец спросила, настойчиво глядя на Димыча:

— Как же так вышло?

— Не знаю. Задумался сильно, а он тут как тут... из-за деревьев вылетел. Затормозить, наверное, не успел. — Димыч притронулся к свежему шву на лбу. — Останется теперь память на всю жизнь.

Саня собрался его утешить, но появилась сестра, и по ее грозному виду стало ясно, что время свидания истекло. Ребята на цыпочках двинулись к выходу.

— Сань! — позвал Димыч. — А знаешь, о чем я тогда задумался? Ну, по нашему делу... Надо найти Соловьева, может, у него какие-то следы отыщутся?

(2) Камнегорск. Июль 1988 года

Простую вроде бы, но очень разумную вещь предложил Димыч. Соловьев — это фигура, известный краевед, все на свете знает. Он и книгу о Камнегорске написал, и в школах — нарасхват. И как это сразу не догадались к нему обратиться!

Молодец Димыч! Вот что значит получить сотрясение мозга.

Но где искать Соловьева? Через «Горсправку»?

Даша нашлась быстро: в историческом музее должны знать адрес краеведа, и