Убежище - Реймонд Хаури

Однако Риму подобная религиозная терпимость пришлась не по нраву. Ватикан считал своим долгом положить конец сомнениям людей и заставить их слепо уверовать в единственного, истинного Бога, то есть христианского, и соблюдать установленные католической церковью обряды. Непримиримой политикой Рима воспользовались монархи Испании. В Испании инквизиция стала активно преследовать иноверцев в 1478 году, Португалия последовала ее примеру на полстолетия позже. Как и обычно, истинными причинами конфликта между представителями различного вероисповедания являлись алчность, стремление к захвату земель, так что по своим целям реконкиста и инквизиция практически ничем друг от друга не отличались.

Прежде всего началось насильственное крещение иноверцев. Население полуострова предстояло очистить — и обокрасть. Евреям и мусульманам предложили либо обратиться в новую веру, либо покинуть страну. Большинство тех, кто предпочел остаться на родине, были землевладельцами или преуспевающими торговцами, которым было что терять. И вот люди стали принимать крещение. Одни «новые христиане», уступая обстоятельствам, заставляли себя перейти в другую веру, другие лишь публично отказывались от нее, продолжая втайне, за закрытыми дверями своего дома исполнять ее обряды, самые же упрямые крещеные евреи, которых презрительно называли «мараны», даже посещали подпольные синагоги.

Вскоре инквизиторам стало не хватать тюрем, и они превратили в них и другие общественные здания. Во время допросов людей подвергали изощренным пыткам, растягивая на дыбе и выворачивая суставы рук и ног. Казалось, инквизиция питала особую страсть к ступням своих жертв. Палачи колотили по ним дубинками, рассекали и смазывали маслом кожу на них, после чего поджаривали на костре. Ложные доносы и фальсифицированные решения суда приводили к вынужденным признаниям. Тем, кто признавался в вероотступничестве добровольно, позволяли заплатить штраф и раскаяться на аутодафе, «акте веры», публичной церемонии наложении епитимьи. Особо упорствующих, признававшихся только на дыбе, лишали всего их имущества и приговаривали к тюремному заключению, зачастую пожизненному, или сожжению у позорного столба.

Новые христиане отправили своих послов в Рим умолять — и подкупить — папу и его приближенных обуздать инквизиторов. Однако король, стремясь удержать Рим на своей стороне, предложил папе еще больше. И в то время как в Ватикан стекались огромные богатства, живущие в постоянном страхе мараны вынуждены были выбирать одно из двух зол: покинуть страну и стать нищим или оставаться жить на родине, ежедневно подвергаясь риску оказаться в пыточных подвалах инквизиции.

Исаак предпочел остаться. И его последним земным приютом суждено было стать тюремной камере — в течение многих лет нависавшей и наконец разразившейся над ним опасности.

— Исаак, поверь, я не знал! — пылко говорил ему юноша. — Не знал, что они тебя преследуют.

— Не волнуйся, Себастьян.

— Как же мне не волноваться?! — вспыхнул тот. — Говорят, у тебя обнаружили какие-то книги. И якобы у них есть письменные показания, признание человека, который знает тебя и который подтвердил их обвинение. Что я могу сделать для тебя, Исаак? Пожалуйста, скажи, как мне исправить ужасную несправедливость?!

Себастьян Гуэрейро, искренний и глубоко преданный католик, никогда не думал, что служение Богу приведет его к такому несчастью. Он служил в инквизиции чуть больше года. Сам Великий инквизитор Франсиско Педросо, обладающий огромным авторитетом и властью, выбрал его для исполнения долга перед церковью. Но с каждым днем в душе молодого человека, ставшего невольным свидетелем бесчеловечных пыток, появлялось все больше вопросов и сомнений, и наконец, деятельность наставников заставила его усомниться в справедливости учения, в которое он когда-то так глубоко уверовал.

— Тсс! Ты сам знаешь, мне уже не вырваться отсюда. К тому же я действительно исповедую свою прежнюю веру, которую принял от своего отца, как и он от моего деда. А если бы даже меня обвиняли ложно, то желание завладеть моими тридцатью гектарами земли в Томаре заставили бы доносчиков поклясться на кресте, что все это правда. — Исаак слабо откашлялся и устремил на Себастьяна горящий взгляд, неожиданно живой для этого жалкого подобия человека. — Я не для того просил, чтобы тебя привели ко мне. Прошу тебя, сядь рядом. — Он похлопал по соломенной подстилке на полу. — Мне нужно тебе кое-что сказать.

Кивнув, юноша опустился на пол.

— Себастьян, я надеялся, мне еще долго не придется обращаться к тебе с этой просьбой. Собирался сам это сделать, но, видно, ждать уже нечего.

На лице Себастьяна отразились удивление и недоумение.

— О чем ты говоришь, Исаак?

— Я должен доверить тебе тайну. Она может оказаться для тебя чудовищным бременем. Из-за нее тебя могут убить или до конца дней бросить в такую же клетку. — Исаак пытливо вглядывался в лицо молодого человека, стараясь понять его реакцию, затем сказал: — Мне продолжать, или я ошибаюсь, считая тебе все тем же Себастьяном? Каким ты всегда был?

Себастьян поймал его взгляд и смущенно потупил глаза.

— Я все такой же, Исаак, каким ты меня помнишь, только не уверен, что стою твоего доверия, — с сожалением сказал он. — Я видел такие ужасы, которых человек не должен допускать, но все равно оставался на службе и ничего не говорил. — Он осторожно поднял голову, опасаясь увидеть порицающий взгляд старика, но лицо узника выражало лишь любовь и беспокойство. — Я опозорил память отца, опозорил тебя!

Исаак прикрыл руку юноши своей изуродованной рукой:

— Мы живем в ужасное, жестокое время. Не вини себя за злодеяния тех, кто обладает властью, дающей им право поступать неправедно.

Подавленный глубоким состраданием, Себастьян кивнул:

— После того, в чем я принимал участие, никакое бремя не покажется мне слишком тяжелым, Исаак.

Тот задумался, как будто в последний раз взвешивал свое решение.

— Твой отец хотел, чтобы ты знал об этом, — наконец заговорил он. — Я обещал ему рассказать тебе, когда настанет время. И боюсь, если я не сделаю этого сейчас, больше мне не предоставится такой возможности. А тогда все будет потеряно.

— Мой отец? — заинтересованно спросил Себастьян.

Исаак коротко кивнул.

— Много лет назад мы с твоим отцом кое-что нашли. Здесь, в Томаре, в подземелье монастыря. — Он впился в Себастьяна пристальным взглядом. — Книгу, Себастьян! Самую удивительную и чудесную книгу на свете! Книгу, которая когда-то могла содержать великий дар для всего человечества.

— Что значит когда-то? — озадаченно нахмурился юноша.

— Ты знаешь, в монастырских склепах, в сундуках и клетях, хранятся подлинные сокровищницы знаний в виде пергаментных свитков и рукописей, написанных много веков назад. Они остались от умерших в стране иноземцев или были привезены в качестве добычи крестоносцами и все еще ждут, когда их разберут и переведут. А это громадная задача, требующая многолетней кропотливой работы. Мне с твоим отцом очень повезло — монахи пригласили нас помочь им перевести документы, но когда мы стали разбирать эти горы, оказалось, что по большей части это записи светских диспутов или личная переписка людей, не представляющая научного интереса, — словом, ничего особенного.

Как-то мы рылись в покрытой пылью корзине, и одна книга сразу привлекла наша внимание. Она была заткнута между другими трактатами и древними свитками и оказалась поврежденной плесенью, кроме того, в ней не хватало нескольких последних страниц и задней обложки. Зато передняя обложка сохранилась относительно хорошо. На ней был вытиснен символ, которого мы никогда не видели, — изображение свернувшейся в кольцо змеи, пожирающей собственный хвост.

Книга была написана на одном из древнеарабских языков, трудно поддающемся переводу. Но название мы перевели довольно легко. — Он снова откашлялся и кинул настороженный взгляд на дверь, желая убедиться, что их никто не слышит. — Она называлась «Китаб эль Вазифа», «Книга предписаний».

Старик придвинулся поближе к юноше и еще больше понизил голос:

— Мы с твоим отцом решили не говорить монахам об этой книге. Однажды ночью мы тайком вынесли ее из монастыря. Мы потратили на ее перевод несколько месяцев. Она была написана алфавитом наски, очень древним. И хотя книга была арабской, в ней то и дело встречались персидские слова и выражения, что в научных документах встречается очень часто, но весьма затрудняет перевод. И все же мы ее прочли. И мы вчетвером — твои родители, я и моя дорогая покойная Сара — заключили договор. Мы решили испытать изложенное в ней учение на себе. Проверить, подействует ли оно. И если подействует, то сообщить о своем открытии всему миру.

Сначала все шло так, как и предсказывалось в книге. Себастьян, мы наткнулись на замечательное открытие, невероятно важное для человечества! Но постепенно, со временем мы стали сознавать значение недостающих страниц. И понимать, что если их не найти, то о нашем открытии нельзя говорить, потому что оно приведет к совершенно иному перевороту — к такому перевороту, который весь мир поставит с ног на голову, чего не пожелает ни один здравомыслящий человек. Поэтому нам пришлось и дальше хранить нашу тайну. — Голова Исаака поникла. — А потом нам помешала жестокая и неумолимая судьба.