Мнимая смерть - Томас Энгер

Он уверен, что 6тиермес7 ухмыляется каждый раз, когда они общаются, ведь он или она полон ехидства.

МаккаПакка:

Не был уверен, что ты по-прежнему существуешь.

6тиермес7:

Я тоже. Мы по тебе скучали.

МаккаПакка:

Спасибо.

6тиермес7:

Значит, ты вернулся? Слышали, ты был сегодня на пресс-конференции.

МаккаПакка:

От кого это?

6тиермес7:

От Гру Харлем Брунтланд.[6] За кого ты меня принимаешь?

Хеннинг отправляет смайлик.

6тиермес7:

Что нового?

МаккаПакка:

Хенриэтте Хагерюп. За кого ты меня принимаешь?

Снова смайлики. Возможно, они действительно соскучились друг по другу.

6тиермес7:

Что ты хочешь знать?

МаккаПакка:

Все. Что у вас есть и чего нет.

6тиермес7:

Ты не тратишь время впустую?

МаккаПакка:

У меня его не так много. Есть ли у вас хороший материал о… как, кстати, его зовут?

Некоторое время ответ не появляется. Может быть, я действовал слишком быстро и прямолинейно, думает Хеннинг. Проходит минута. Проходит две. Он поеживается. Но вот наконец приходит сообщение.

6тиермес7:

Сорри. Надо было в туалет.

Смайлики.

6тиермес7:

Его зовут Махмуд Мархони. Ее любовник. Сбежал из своей квартиры, когда пришли Элла Сандланд и Бьярне Брогеланд. Сжег свой компьютер. Кажется, ссорился с XX в тот вечер, когда она была убита. Она посылала ему компрометирующие эсэмэски.

МаккаПакка:

Вам удалось спасти компьютер?

6тиермес7:

Пока не знаем.

МаккаПакка:

Хорошо. Хагерюп забили камнями?

6тиермес7:

Забита камнями, исхлестана кнутом, отрублена рука. На шее след от «СтанГана».

МаккаПакка:

«СтанГан»? Электрошоковый пистолет?

6тиермес7:

Да.

Это не слишком похоже на убийство на почве поруганной чести, думает Хеннинг. Больше на шариат и худуд. Но в то же время что-то тут не так.

МаккаПакка:

У вас есть что-нибудь на ММ?

6тиермес7:

Нет.

МаккаПакка:

Что думает Йерстад?

6тиермес7:

Пока немного. Скорее всего, он рад, что дело движется.

МаккаПакка:

У ММ есть родственники?

6тиермес7:

Брат. Тарик. Они живут вместе.

МаккаПакка:

Ты упомянул компрометирующие эсэмэски. Что именно в них компрометирующего?

6тиермес7:

По всей видимости, она ему изменяла.

МаккаПакка:

И поэтому ее убили? Вы поэтому подумали об убийстве для восстановления чести?

6тиермес7:

Не знаю.

Этого Ивер Гундерсен наверняка не знает, думает Хеннинг и кивает. У него начинает вырисовываться план. Ему нравятся планы. Но он не любит коротких путей.

А у Хеннинга есть чувство, что полиция находится сейчас именно на таком пути.

Глава 20

Сны. Ему хотелось, чтобы существовала кнопка, на которую можно было бы нажать, чтобы отключить канал, дающий по ночам доступ к подсознанию. Хеннинг только что проснулся, лежит неподвижно, чтобы дать глазам возможность привыкнуть к темноте, и делает быстрые вдохи. Он разгорячен. День еще не начался. Но он уже полностью проснулся. И ему снова снились сны.

Ему снилось, что они на игровой площадке в парке Софиенберг, он и Юнас. Стоял морозный зимний день. Хеннинг сидел на скамейке, свободной от снега и льда, пил горячий вкусный кофе из пластмассовой кружки, смотрел на белые зубы, не исчезающие с лица сына благодаря улыбке, на румяные щеки, на пар, идущий от голубой шапки, слишком низко надвинутой на лоб, на глаза, которые все время искали его. И он видел, как Юнас забирается на самые высокие этажи игровой конструкции. Он был так занят поисками своего отца, что не смотрел вниз и провалился ногой в сеть, натянутую между двумя пластмассовыми туннелями, потерял опору, упал вперед и вбок и ударился лбом и губой о решетку. Хеннинг вскочил, подбежал к нему, повернул его голову, чтобы оценить масштаб повреждений, но все, что он увидел, — это почерневшее от копоти лицо. Рта на нем не было. Зубов тоже.

Единственное, что не было черным, — это горящие глаза.

Хеннинг проснулся от того, что дул и дул в эти глаза, чтобы погасить пламя. Но оно не гасло. Глаза Юнаса похожи на свечи, которыми украшают торт, — дуешь на них, дуешь, а пламя не гаснет.

Этот сон всегда выводит его из равновесия. Хеннинг просыпается с учащенным пульсом, закрывает глаза, пытается заблокировать картинку, от которой ему становится плохо. Он думает о море, потому что этому его научил доктор Хельге: когда оказываешься в ситуации, пробуждающей дурные мысли или чувства, думай о чем-то приятном или о том, что доставляет радость.

Хеннингу нравится вода. У него много приятных воспоминаний, связанных с соленым морем. И море помогает ему снова открыть глаза. Он поворачивается на бок, смотрит на часы в мобильнике и выясняет, что проспал почти три часа. Не так уж и плохо в его случае. И он думает, что этого вполне достаточно.

По крайней мере сейчас.

Не так уж много Хеннинг может сделать посреди ночи. Он встает, не прикасаясь к спичкам, тащится в гостиную, смотрит на свое пианино, но проходит мимо. Бедро начинает побаливать, но для таблеток еще слишком рано.

Он усаживается на кухне. Сидит и прислушивается к холодильнику, который то свистит, то гудит. Хеннинг думает, что скоро этот аппарат развалится к чертям собачьим. И он тоже.

Постоянное ворчание холодильника напоминает ему о семейной даче, на которой он не бывал долгие годы. Она находится недалеко от города Ставерн, около кемпинга в Анвикстранде, и представляет собой небольшое спартанское строение площадью около 30 квадратных метров. Гостиная и две тесные спальни. Кухня с маленькой плитой. Потрясающий вид на море. Множество гадюк.

Дачу построил его дед сразу после войны с минимальными затратами, и с тех самых времен там стоит холодильник. Насколько известно Хеннингу, его никогда не меняли. И он ноет и плачет почти как его собственный холодильник сейчас.

С тех пор как Хеннинг стал взрослым, он не бывал на даче. Он думает, что Трине наведывается туда время от времени, но не знает наверняка. Может быть, тот холодильник все еще там. Высотой он был не больше метра. Им всегда приходилось придерживать ногой дверцу холодильника после закрытия, потому что в противном случае она снова открывалась. У встроенной морозилки не было крышки. Полочки на дверце расшатались и потрескались, из-за чего тяжелые предметы вроде пакета молока или бутылки приходилось класть в сам холодильник.

Но он работал. Хеннинг до сих пор помнит, каким холодным могло стать в нем молоко. И он задумывается о том, что можно состариться, но оставаться в рабочем состоянии. Он никогда не пил более холодного молока, никогда не морозил так часто мозг, как во время летнего отпуска на их тесной даче. Но там было хорошо. Там было уютно. Они ловили крабов, купались, играли в футбол на широкой равнине у кемпинга, ходили в походы по горам, учились плавать, а по вечерам жарили сосиски на костре на пляже.

Пора невинности. Если бы всегда было так.

Ему интересно, помнит ли Трине те летние каникулы.

Хеннинг снова задумывается о шариате. Аллах-у-акбар. И он вспоминает слова Захида Мухтара, руководителя Исламского совета Осло, произнесенные в 2004-м: «Будучи мусульманином, человек подчиняется законам ислама, а для мусульман законы шариата главенствуют над всеми другими законами. И никакое иное толкование ислама невозможно».

Сразу после этого выступления Хеннинг брал интервью у социоантрополога из Института Кристиана Микельсена,[7] и та объяснила, что у большинства людей, живущих на Западе, сложилось искаженное представление об исламе. Несмотря на то что существуют тысячелетние традиции и определенное согласие относительно того, как следует толковать Закон Божий, нет такого понятия, как однозначно толкуемое шариатское законодательство. В каждом случае религиозные мудрецы, толкующие Коран и тексты хадиса, определяют, что правильно, а что нет. Толкования их разнятся в зависимости от того, какая культура оказала на них влияние. Большинство людей, во всяком случае в Норвегии, вспоминают о шариате, когда слышат о вынесении смертных приговоров в мусульманских странах. И это незнание сознательно используется.