Подмастерье - Оксана Аболина

— Ограбили они нас, — кивнула Соня, и принялась подробно и горячо рассказывать про чечухов. Не забыла и спутника своего похвалить: мол, это он и вывих вправил, и через Овражину вывел. Мельник слушал внимательно, кивая головой и изредка переспрашивая, уточняя детали. Подозрительность слегка оставила его, но руки так и не подал, ограничился именем:

— Станислав, — буркнул, глядя на Сергея. — Меня Станислав кличут, на «и» ударение, а то — женщины мои.

— У него их четыре, — вставила Соня.

— Пять, — поправил мельник.

И совсем оттаял, даже пошутил неуклюже:

— Подрастай, балаболка, одно местечко для тебя держу.

Соня сострила в ответ дерзко, по-взрослому, но мельник не обиделся — лишь хохотнул громко, а Ерёмин натянул на себя такую же, как шутка, неуклюжую улыбку. С удивлением отметив, что ревнует к словам неотёсанного невежливого иззвена. Впрочем, тут же решил, что ревность совершенно ни при чём. Просто грубоватый мельник не глянулся, а Соня вроде как уже своя — вот и вся причина. Они ещё поговорили о делах, о погоде, о видах на урожай и о какой-то непонятной работе, которую Станислав исполнял для фермы, а затем, попрощавшись, отправились дальше.

До Звенигорода добрались поздно вечером. По дороге Ерёмин с удовольствием катал на языке новое слово: звени, город! Представлялись ему светлые и широкие улицы, высокие дома с цветущими садами, звонкие голоса красавиц и крепко сбитые мужчины с открытыми благородными лицами. В общем, нафантазировал целый мир, сам себе удивился. Когда подошли, даже расстроился: реальный иззвенский городок ничем не напоминал тот, из его фантазий. Ни широких улиц (дома были рассыпаны по посёлку, как того захотелось хозяевам), ни цветущих садов (большие дворы жители распахали под огороды), ни даже красавиц. Впрочем, у въезда в город вообще никого не было. Валялись сбитые с петель ворота, да прохладный вечерний ветерок лениво ворошил золу на пепелище сторожевой вышки. В городе явно побывали гости, и отнюдь не с добрыми намерениями. Следы их пребывания находились повсюду, пока Соня с Сергеем шли от ворот к базарной площади. Выбитые окна, поваленные заборы, вытоптанные огороды… Лишь ближе к центру города разрушения сошли на нет, а на дороге воздвигнута была преграда: большой завал из бревён. Едва путники подошли к неожиданному препятствию, как их тут же окликнули:

— Стой! Кто такие?

— Фермерские мы, — отозвалась Соня. — Что тут у вас случилось?

Увидев, что их только двое, из-за завала показалось несколько молодых парней. Одеты они были в холщовые штаны и свободные рубахи без рукавов и вооружены: кто цепью, кто дубинкой. Подошли поближе, внимательно осматривая незваных гостей.

— Ты, что ли, фермерский? — с недоверием спросил один из парней, разглядев в отблесках почти растаявшего заката одежду Ерёмина.

— Я, — коротко ответил Сергей и тут же поправился. — Мы.

— Девчонка точно оттуда, — заявил другой. — Видел я её у нас.

— И я, — подтвердил ещё один.

— Да с фермы мы, с фермы! — загорячилась Соня. — Это Сергей, новый ученик, я — Соня. Мы к бабе Рите на ночёвку идём проситься, не успели из города домой засветло. Что случилось-то? Чечухи напали?

— Дикие, — расслабился лучник, но в подробности вдаваться не стал. Просто приказал одному из парней проводить до дома да проверить на всякий случай, знает ли хозяйка своих гостей.

Проводник им попался молчаливый: как Соня ни пыталась его разговорить, не произнёс ни слова. Шёл позади, взвалив на плечо дубинку — кость широкая, высокий, руки, что те бревна из завала и молчал. Даже от комаров не отмахивался, а Ерёмин уже устал отбиваться от этих мелких кровопийц. Баба Рита — женщина лет пятидесяти, в широких мужских штанах и просторном свитере — сидела на крыльце, перебирая травы. Волосы её были сплетены во множество тонких косичек: такой необычной причёски Ерёмин ещё ни разу не встречал. Завидев гостей, она близоруко прищурилась, потом всплеснула руками и поспешила навстречу.

— Сонюшка! — воскликнула она, обнимая девушку. — Да каким же ветром тебя занесло?

— Попутным, — улыбнулась Соня. — На ферму из города идём. Это — Сергей, хотим сделать из него человека. А это — баба Рита, травница, какой на тыщу километров не сыщешь. А ещё она пояса лечебные из волков делает.

— Из волков? — удивился Ерёмин.

— Да слушай ты её! — обернулась к нему хозяйка. — Она такого набалоболит. Из волчьей шерсти я вяжу. Да ты проходи, проходи, милый, в избу-то, не гляди, что хозяйка одета странно: травки я за посёлком собирала, в мужской одёжке-то по лесам-косогорам удобнее. Проголодались с дороги, небось? Сейчас картошечку в печи разогрею да с маслицем коровьим, да с щавелем — знаете, какой у меня нынче щавель вымахал? С лопату шириной. И не улыбайся, Сонька, вот нисколько не вру! Ох… вы ж, наверное, и не слышали: у нас тут такое произошло, такое…

Но что произошло, Ерёмин так и не узнал. Сначала баба Рита готовила на стол, затем слушала Соню, рассказывавшую новости из городской жизни, затем они рассматривали шкатулку и семена в ней, а когда ужин был готов, то хозяйка, странно подмигнув Ерёмину, вытащила откуда-то бутыль из тёмного стекла и налила ему и себе мутноватой жидкости с резким неприятным запахом.

— Пей, пей, милок, — сказала она, залпом осушив маленький стеклянный стаканчик. — Это тебе нервы успокоит после приключений ваших.

В стакане явно было какое-то спиртное, причём самодельное, и хотя Ерёмин пил редко, он решил, на этот раз — можно. Вкус оказался отвратительным, и пришлось заедать горячей картошкой, обжигая губы, но нервы это действительно успокоило. Так успокоило, что через четверть часа, едва закончив ужин, Сергей заснул прямо за столом. Снился ему Звенигород. Тот, придуманный им по дороге. В нём были высокие светлые башни из камня и смеющаяся Соня, только что обнимавшая его за шею, а теперь убегавшая по усыпанной цветами вишни улице.

— Погоди! — прокричал ей вслед Сергей. — Погоди немного.

Но она не желала его слушать, она бежала и смеялась.

— Постой! — просил Ерёмин. — Хоть минутку постой ещё.

— Никаких погоди! Просыпайся!

Сергей резко открыл глаза и увидел, что девчонка трясет его за плечи.

— Утро уже давно! — обрушилась на него Соня. — А он развалился, как король какой. Опять хочешь, чтобы из-за тебя мы по чужим людям ночевали? Вставай да пошли, пока тебя баба Рита не напоила своей брагой. Тут осталось-то идти всего ничего…

11

От Звенигорода к ферме дороги не было. Никакой. Даже той, поросшей бурьяном, колдобистой тропы в ядовитом тумане, с которой Ерёмин и Соня день назад, обессилев, выбирались из овражины. Идти было нелегко, отчаянно болели ноги. Соня успокаивала Сергея и уверяла, что осталось совсем немного. И шла себе легонечко вперед. Ему казалось, что вчерашние передряги только придали ей сил. А Ерёмину с огромным трудом приходилось пробираться по бурелому, через чащобу поваленных деревьев, обходить глубокие овраги и поросшие густой колючей травой широкие ямы, наполненные неприятно пахнущей водой. Не сравнить с тем, что было позавчера, но он инстинктивно задерживал дыхание и замедлял шаг. А девчонка двигалась быстро и уверенно, только изредка останавливалась и словно прислушивалась к чему-то минуту-другую, а затем вновь неслась вперед быстрой, игривой походкой. Сергей еле поспевал за ней, то и дело спотыкался, падал — ходить своими ножками по чащобе — это не то же, что нестись на гравицикле в полуметре над землей. На гравицикле встретил препятствие — приподнимай руль, мчись поверху, только от твоих навыков и чутья машины зависит, насколько ровной, а значит, и быстрой будет езда. Ерёмин с неприязнью посмотрел на удаляющуюся спину девчонки, которой, казалось, всё нипочем. Не отстать бы. Если он потеряется, то едва ли найдёт дорогу обратно. Да и куда обратно? В ядовитую ложбину, в лапы к чечухам? Сергей прибавил шаг, но через минуту опять споткнулся и упал. Поднявшись, он посмотрел вперед — Сони не было видно, но между деревьев, метрах в трёх от земли, мелькнуло что-то белое. Слишком высоко для того, чтобы быть человеком.