Этюд в багровых тонах (др.перевод+иллюстрации Гриса Гримли) - Артур Конан Дойл

В тот же вечер Джефферсон Хоуп явился с визитом в дом Джона Ферье и приходил еще много-много раз, покуда не стал своим в этом доме. Целиком и полностью поглощенный своими делами, Джон безвыездно жил в этой долине и не имел особых возможностей узнать, какие перемены произошли в мире за последние двенадцать лет. А Джефферсон Хоуп много знал об этом и рассказывал так, что это в равной мере было интересно и отцу, и дочери. Молодой человек был одним из калифорнийских пионеров и мог поведать немало необыкновенных историй о том, как в эти безумные годы сколачивались и обращались в прах огромные состоянии. Он был первопроходцем и охотником, а еще искал в горах серебро и работал на ранчо. Где бы ни затевали какое-нибудь захватывающее дух предприятие, Джефферсон Хоуп был тут как тут. Вскоре он стал любимцем старого фермера, и тот расхваливал его на все лады. Слушая эти похвалы, Люси помалкивала, но ее разрумянившиеся щеки и светящиеся от счастья глаза ясно говорили о том, что ее юное сердце ей уже не принадлежит. Возможно, ее прямодушный отец ничего этого не замечал, но такое никак не могло ускользнуть от внимания мужчины, который добился от девушки ответного чувства.

И вот однажды летним вечером Джефферсон Хоуп примчался верхом и спешился у ворот. Люси стояла подле дома и пошла встречать Хоупа. Тот бросил повод на изгородь и быстро зашагал по дорожке ей навстречу.

— Люси, я должен уехать, — сказал он, нежно глядя ей в глаза, и взял обе ее руки в свои. — Сейчас я не могу взять тебя с собой, но ты будь готова к отъезду, когда я вернусь.

— И когда же мы отъезжаем? — спросила девушка разрумянившись и с улыбкой.

— Меня не будет месяца два. Я приеду и сразу посватаюсь к тебе, моя милая. Никто не сможет встать между нами.

— А как же отец? — спросила Люси.

— Он уже дал свое согласие, при условии, что на рудниках дела у нас пойдут как надо. А в этом я совершенно уверен.

— Ах вот как! Ну, если вы с отцом обо всем уже столковались, какие могут быть возражения, — тихо сказала Люси, прижавшись щекой к широкой груди Джефферсона Хоупа.

— Ну и слава богу! — хрипло произнес тот и, нагнувшись, поцеловал девушку. — Значит, решено. Чем дольше я тут стою, тем труднее мне будет уйти. Меня ждут у каньона. Прощай, моя любимая, прощай. Увидимся через два месяца.

С этими словами Джефферсон Хоуп отстранился от девушки и, вскочив на коня, понесся прочь что есть духу и ни разу не обернулся, словно из страха, что решимость изменит ему, если он еще хоть раз взглянет на то, что остается у него за спиной. Люси стояла у ворот и смотрела любимому вслед, пока он не исчез из виду. А затем она вернулась в дом, самая счастливая девушка в Юте!

Глава III

Джон Ферье говорит с Пророком

Прошло три недели с тех пор, как Джефферсон Хоуп вместе со своими товарищами уехал из Солт-Лейк-Сити. С печалью в сердце ожидал Джон Ферье возвращения молодого человека и неизбежно приближающегося расставания со своей приемной дочерью. Однако сияющее от счастья лицо Люси оказалось решающим доводом, и старый фермер смирился. В глубине души он давно решил, что ничто в мире не заставит его выдать дочь за мормона. Такое замужество он не признавал и считал постыдным и позорным. Что бы там Ферье ни думал о вере мормонов в целом, по части мормонского брака он был непреклонен. Разумеется, он помалкивал об этом, поскольку в те дни в Стране Святых было опасно открыто высказывать свои неортодоксальные взгляды.

Очень опасно — настолько опасно, что даже самые набожные мормоны только шепотом осмеливались обсуждать вопросы веры, чтобы слетевшие с их уст слова не были, чего доброго, истолкованы превратно и не навлекли на их голову скорой кары. Дело в том, что эти не так давно преследуемые люди сами теперь стали преследователями, причем самого ужасного толка. Ни севильская инквизиция в Испании, ни фемгерихт в Германии, ни тайные общества в Италии не имели столь мощной и отлаженной системы преследования, чем та, что, словно черная туча, нависла над всей Ютой.

А присущая этой организации таинственность и скрытность действий делали ее вдвойне ужасной. Она казалась всевидящей и всемогущей, однако никто ничего не видел и не слышал. Человек, выступивший против Церкви, просто исчезал, и никто не знал, куда он подевался и что с ним случилось. Его жена и дети ждали дома, однако отец семейства так и не возвращался, чтобы рассказать, как обошлись с ним его тайные судьи. За неосторожное слово или опрометчивый поступок провинившийся расплачивался жизнью. И никто не имел ни малейшего понятия, что за страшная сила карает их. Так что не было ничего удивительного в том, что люди жили в постоянном страхе и даже посреди этой пустыни не осмеливались высказывать мучившие их сомнения.

Поначалу эта страшная тайная сила карала только отступников, которые, приняв веру мормонов, впоследствии противились ей или отступались вовсе. Однако дальше больше. Дело в том, что для мормонских гаремов не хватало местных женщин, и полигамия, соответственно, превращалась в голую догму. Вскоре поползли смутные слухи о каких-то убитых переселенцах и о разграбленных лагерях, причем в тех краях, где индейцев никогда не видали. А в гаремах старейшин появлялись новые женщины, они горевали и плакали, а в глазах их читался дикий ужас. Припозднившиеся в дороге путники рассказывали, что видели в горах отряды каких-то вооруженных бандитов в масках, которые бесшумно и скрытно проходили мимо них в ночной тьме. Эти рассказы и слухи обрастали подробностями, обретали плоть и кровь, подтверждались все новыми свидетельствами, покуда в конце концов эта сила не получила свое имя. И в наши дни у жителей разбросанных по Западному краю скотоводческих ферм слова «Союз данитов» или «Ангелы Мщения» вызывают священный ужас.

Но, проведав наконец о тайной организации, действия которой были столь ужасны, люди стали бояться ее еще больше. Однако о членах этого безжалостного союза никто ничего не знал. Имена участников кровавых карательных акций, проведенных во имя святой веры, держались в строжайшем секрете. И твой старый друг, с которым ты поделился своими сомнениями относительно действий Пророка и его миссии, вполне мог оказаться среди тех, кто заявится к тебе ночью с огнем и мечом, чтобы свершить свое ужасное возмездие. Поэтому сосед боялся соседа, и никто ни с кем не говорил откровенно.

Как-то раз ясным утром Джон Ферье собрался объехать свои пшеничные поля, но тут услышал стук щеколды у ворот и, глянув в окно, увидел, что по дорожке к дому идет крепкий светловолосый мужчина средних лет. Сердце у Джона Ферье так и упало, поскольку это был не кто иной, как великий Бригем Янг собственной персоной. Старый фермер, полный самых дурных предчувствий, ибо прекрасно понимал, что этот визит не сулит ему ничего хорошего, со всех ног поспешил навстречу вождю мормонов. Однако тот холодно принял его приветствия и с каменным лицом проследовал за хозяином в гостиную.

— Брат Ферье, — начал Янг, усаживаясь и пристально глядя на фермера из-под белесых ресниц, — истинно верующие были тебе добрыми друзьями. Мы подобрали тебя, умирающего от голода в пустыне, мы делили с тобой хлеб, мы вывели тебя в землю обетованную живым и невредимым, мы дали тебе хороший надел земли и позволили разбогатеть под нашей рукой. Не так ли?

— Истинно так, — ответил Джон Ферье.

— И все это было сделано при одном-единственном условии, а именно: чтобы ты принял истинную веру и во всем следовал ее установлениям. Ты обещал это, и, если меня не ввели в заблуждение, ты пренебрегаешь своим обещанием.

— В чем же заключается мое небрежение? — воскликнул Ферье и протестующе вскинул руки. — Разве я не вношу свою долю в общий котел? Разве я не хожу в храм? Разве я…

— Где твои жены, Ферье? — перебил его Янг и повел глазами по сторонам. — Позови их, я поздороваюсь с ними.

— Все верно, я холост, — согласился Ферье. — Но ведь женщин и так не хватает на всех, и много таких, кому жены нужнее. Да я и не одинок, за мной дочь присматривает.

— О твоей дочери я как раз и собирался поговорить, — сказал вождь мормонов. — Она выросла и считается настоящим цветком Юты. И она по нраву многим, далеко не самым последним людям в нашей долине.

Сердце у Джона Ферье екнуло.

— Однако ходят слухи, — продолжал Янг, — которым я, впрочем, не склонен доверять: мол, она обручена с каким-то иноверцем. Должно быть, это пустая болтовня. Ибо не такова ли тринадцатая заповедь святого Джозефа Смита: «Пусть всякая истинно верующая дева выходит замуж за одного из избранных. Ибо, выйдя замуж за иноверца, она будет повинна в смертном грехе». Такова эта заповедь, и я не могу себе представить, чтобы ты, исповедуя нашу святую веру, позволил своей дочери нарушить ее.