Из жизни начальника разведки - Леонид Шебаршин

Собеседник жалуется на то, что резидент не дал ему возможности вывезти личный багаж и часть вещей застряла на месте.

Вот это уж совсем неправильно и мелочно. Это просто глупость. К счастью, поправить дело несложно. По телефону начальнику отдела: «Владимир Николаевич! У меня находится товарищ Мусаев, вы его знаете. Его личный багаж по непонятным причинам задерживается. Разберитесь, сделайте так, чтобы вещи были в Москве в течение недели и доложите мне!»

Но Мусаев еще не кончил. Оказывается, он считает себя жертвой армянской интриги. Здесь нужны предельное внимание и осмотрительность. Не дай Бог, зараза межнациональной розни поразит ПГУ. У нас работают люди тридцати с лишним национальностей, и могут найтись такие, кому будет выгодно устроить в разведке свой Нагорный Карабах. Ведь и там не простые труженики, а корыстные политиканы развели костер, чтобы поджарить себе яичницу на завтрак. Теперь пламя этого костра пожирает человеческие жизни.

Так вот, посол СССР в стране, где работал мой собеседник, армянин и выживает азербайджанцев. Действует он вместе с заведующим консульским отделом, тоже армянином. Резидента они просто одурачили и настроили его против Мусаева. Случалось так, что на несколько дней в командировку в страну приезжал заместитель начальника ПГУ, тоже армянин. Вся эта армянская компания и выжила честного азербайджанца. Мусаев уверен, что армяне будут преследовать его и в Москве. Ну и подарочек преподнес мне Мусаев к исходу дня!

С резидентом я знаком 38 лет. При всех своих достоинствах и недостатках это не тот человек, который позволил бы втянуть себя в свару на межнациональной основе. И вообще он прожил долгую и успешную оперативную жизнь, избежав мелочных, беспринципных конфликтов, столь часто отравляющих существование разведки.

С заместителем начальника ПГУ Вячеславом Ивановичем Гургеновым, который навлек на себя тяжкие подозрения Мусаева, меня связывает тесная дружба, не афишируемая, но хорошо известная в разведке. Нашему знакомству 37 лет, он на год позже меня, в 53-м пришел на индийское отделение Института востоковедения и одновременно со мной в ПГУ. Гургенов действительно армянин. Но он никогда не отдавал армянам предпочтения перед другими национальностями.

Мягко, подбирая самые уместные слова, я пытаюсь убедить Мусаева в необоснованности его утверждений, подробно разъясняю ему кадровую политику руководства комитета и ПГУ. Выкладываю, наконец, последний аргумент: неужели начальник ПГУ, у которого так много хороших друзей и в Баку, и в Ереване, позволит кого-то притеснять на национальной почве? Пообещал, что прикажу еще раз внимательно рассмотреть и оценить оперативные дела моего собеседника (к сожалению, он сильно переоценивает свои успехи, в таких ситуациях этим грешат многие), говорю, что дальнейшие его назначения, включая заграничные, будут зависеть только от него самого, я же обеспечу полную объективность в отношении к нему его начальников. Предлагаю не стесняться, заходить ко мне, если возникнет нужда. Здесь я ничуть не кривлю душой: чем чаще будут бывать в этом кабинете рядовые работники, тем лучше я буду знать обстановку в Службе, а время для разговора всегда можно выкроить. Сверхзанятость начальства — это миф, придуманный самими начальниками.

Мусаев, кажется, удовлетворен, уходит умиротворенным. Мне же думается, что к мысли об армянской интриге он пришел не сам. Кто-то более хитрый подсказал ему, что начальство как черт ладана боится межнациональных разногласий и не сможет отмахнуться от человека, ставшего их жертвой. Есть над чем задуматься. Надо, чтобы на такие вещи обращали внимание оперативные руководители и кадровики. Это тема разговора — запись на длинном и узком листе бумаги, помеченном сверху завтрашним днем.

Беседа с Мусаевым оставляет неприятный, тревожный осадок, начинает ломить затылок.

Надо встать, походить по мягкому ковру, взглянуть в окно на тусклые огни фонарей. Десять шагов туда, десяток обратно… Со стены устремленным вдаль взглядом смотрит поверх моей головы с портрета Михаил Сергеевич. Во взгляде — исторический оптимизм, намек на знание, недоступное простым смертным, видение светлых далей…

Что же за личность оказалась во главе великого государства? Каждый проходящий день снимает с нее слой за слоем оболочку таинственности и необычности… Выдрессированный, дисциплинированный мозг пытается придать четкость неоформленным, блуждающим мыслям, толкает к бумаге и перу. Вот что он заставляет меня написать для памяти, для дальнейших размышлений:

«Авантюристом может стать только жизнелюбивый человек оптимистического склада. Он должен либо верить во всеобщий здравый смысл и имманентную склонность общества к прогрессу, либо считать себя единственно умным среди глупцов. В первом случае истоком авантюрных действий выступает стремление стать благодетелем человечества, во втором — стать над человечеством. Последствия в обоих случаях одинаковы.

Авантюризм отличается от политики тем, что поставленные цели не соизмеряются с имеющимися средствами, не рассчитываются заранее все возможные последствия принимаемых решений. В результате каждый последующий шаг принимает характер экспромта и ведет к новым непредвиденным последствиям.

За этим следует банкротство, которым воспользуются или более осмотрительные, или столь же авантюристичные политики. Последние пойдут по очередному нисходящему витку спирали».

Горько посмеиваюсь над собой — кукиш в кармане показал, классическое оружие русского интеллигента. Тем не менее обещаю портрету Михаила Сергеевича, что сниму его при первой же возможности.

В комнате отдыха проигрыватель, стопка пластинок. Борис Христов: «Жертва вечерняя», «Блажен муж…», «Ныне отпущаеши». Мягкий проникновенный бас доносится через открытую дверь, успокаивает разум и душу: «…Мы будем пить воду из реки жизни, чистую, как кристалл»… а пока надо работать.

Христов умолкает, время позднее, велик соблазн махнуть рукой на нечитаные бумаги и оставить их до завтра. Но завтра новые дела, и нельзя давать себе поблажки.

«Об активных мероприятиях внешней разведки КГБ, проект концепции»… Такие документы надо изучать на свежую голову. Сейчас его можно только по возможности внимательно прочитать — что-то останется в памяти, мысль будет невольно возвращаться к прочитанному, и когда откроешь утром этот документ, яснее увидишь весь замысел, все его слабые и сильные стороны.

Наше понятие «активные мероприятия» уже, чем американское «тайные операции». Это преимущественно тайное воздействие на события за рубежом в интересах содействия решению политических или оперативных проблем путем использования дезинформации и информации. Американские «тайные операции» предполагают применение силовых методов, вплоть до физической ликвидации оппонентов, оказания военной поддержки повстанческим силам и т. п. Наша Служба в разные периоды своей жизни тоже занималась подобными вещами. В ее истории убийство Троцкого и Бандеры, переброски оружия на Ближний и Дальний Восток, передача денег зарубежным компартиям и подготовка их кадров к нелегальной работе, содействие государственным переворотам, последний из них — в Афганистане. Служба «А» ПГУ, ведающая активными мероприятиями, ничем подобным не занимается. Несколько десятков опытных и интеллигентных людей, специализирующихся по политическим, военным или экономическим проблемам, выявляют уязвимые места в позиции международных оппонентов Советского Союза, отыскивают или изобретают факты (изобретают очень правдоподобно), предание которых гласности ставит оппонента в затруднение, заставляет оправдываться, искать виновных на своей стороне, терять уверенность на переговорах. Оппонент ощущает, что проблемы у него едва ли возникли случайно, что за этим стоит КГБ, но все выглядит совершенно естественно, никаких доказательств нет — общественность, пресса, законодатели теряют доверие к политикам; страны «третьего мира» получают все новые и новые доказательства коварства западных империалистов; европейские союзники тревожатся из-за перевооружения Западной Германии; общественность взбудоражена американскими планами размещения нейтронного оружия в Европе. По миру начинает гулять письмо американского посла государственному секретарю, в котором посол откровенно и даже цинично излагает свой взгляд на политику страны пребывания. Посол действительно писал письмо — специалисты из Службы «А» лишь изменили несколько формулировок. Пострадавшей стороне очень сложно доказать: да, письмо было, и подпись на письме поставлена послом, но он этого не писал! Еще сложнее проблема, когда в печати появляются подлинные документы, которые должны храниться в строгом секрете. Это тоже работа Службы «А».