Артюр Рембо - Жан Батист Баронян

Верлен и Шарль Кро тепло приветствовали Артюра. Они так и не поняли, почему упустили его на Страсбургском вокзале, то ли ошиблись перроном, то ли перепутали время прибытия поезда, а скорее причиной всего стала толпа народа. Оба признались, что ожидали увидеть юношу, но не думали, что он будет настолько юн.

На это Артюр лишь иронически улыбнулся. Краем глаза он всё время разглядывал Верлена, о котором думал все эти последние дни и многие стихотворения которого знал наизусть. Он был поражён его чрезвычайно выпуклым лбом и ранней лысиной, мощными надбровными дугами, узкими поблёскивающими глазами и рыжеватой бородой, в которой терялись губы. С первого взгляда персонаж ему понравился.

Вскоре Матильда пригласила всех обедать на второй этаж. Пока они поднимались к столу, Верлен успел засыпать гостя множеством вопросов: о его близких, об учёбе, о Шарлевиле и Мезьере, о сражениях с пруссаками, об Арденнах, сказав, что благодаря семье своего отца, к несчастью шесть лет назад скончавшегося, довольно хорошо знает бельгийскую часть этого края. Артюр отвечал иногда резко, почти враждебно — так, словно эти обычные, такие буржуазные расспросы казались ему возмутительными.

За обедом он сохранял эту не слишком дружелюбную манеру общения, особенно в отношении Матильды и её матери, которые смотрели на него свысока. Ел он с шумом, упираясь локтями в стол и уткнувшись носом в тарелку. Время от времени он вставлял слово в общий разговор или всё так же небрежно отвечал на какой-нибудь вопрос Верлена, а тот не сводил с него глаз и, казалось, жадно глотал каждое его слово.

К концу трапезы Артюр, не спросив ни у кого позволения, вынул из кармана глиняную трубку, набил её чёрным табаком и широким, но неловким жестом зажёг её. Клубы зловонного дыма заполнили гостиную.

Матильда, госпожа де Флёрвиль и Шарль Кро, сделав вид, что не обратили на это внимания, обменивались ничего не значащими фразами.

Один Верлен остался под сильным впечатлением от юного гостя.

НЕЖЕЛАННЫЙ ГОСТЬ

Супружеская чета Моте де Флёрвиль предоставила в распоряжение Артюра небольшую комнатку на третьем этаже дома по улице Николе. Это было всё равно, что жить в гостинице, причём дорогой, так как он вставал и ложился, когда ему заблагорассудится, не обращая внимания на время трапез, установленное хозяйкой дома. Иногда он обедал вместе с Верленом, Матильдой и её родителями, и к ним иной раз присоединялись Шарль де Сиври с женой, жившие в том же доме. Но бывало и так, что он блистал своим отсутствием. При этом никто в доме не знал, сидит ли он в своей комнате или ушёл куда-нибудь бродить, явится ли он к обеду или же посреди ночи.

В те дни было ещё довольно тепло, и Артюра часто видели лежащим во дворе напротив входных ворот и вкушающим послеобеденный сон. В такие моменты его лучше было не беспокоить и не предлагать ему вздремнуть где-нибудь в другом месте. Кроме того, он ломал попавшие ему в руки предметы и позволил себе унести из дома старинное распятие из слоновой кости с намерением продать его во время прогулок первому попавшемуся торговцу подержанными вещами. К тому же он никогда не мылся, не менял бельё и одежду, и от него стало дурно пахнуть.

Верлен чувствовал себя неловко и остерегался вмешиваться. Ему было неприятно выслушивать от тестя и тёщи бесконечные жалобы на поведение Рембо, но он не высказал ему ни единого упрёка. Разве что скороговоркой, вполголоса и извиняющимся тоном давал ему понять, что Матильда скоро должна родить и более чем когда-либо нуждается в покое и отдыхе, что у неё хрупкое здоровье…

Артюр не принимал такого рода доводы и не упускал случая прямо заявлять об этом Верлену, сопровождая его в частых перемещениях по Парижу с визитами. Он твердил ему, что настоящий поэт, ясновидящий, должен подняться над мелочами обыденного существования и жить в полную силу без каких бы то ни было семейных привязанностей, без этого ужасного буржуазного декора, без этих лепных потолков, расписной посуды, мягких кресел, белых салфеток на буфетах и комодах, больших зеркал, тяжёлых, тоскливых обоев, без этого удушливого запаха воска… И чувствовал, что Верлен увлечён его рассуждениями, видел, как глаза его улыбчиво загораются всякий раз, когда речь заходит о подобных вещах.

Такие вызывающие, подрывные, скандальные заявления Артюр делал и на публике, всюду, куда его приводил покровительствующий ему Верлен. В книжном магазине издателя Альфонса Лемера он громким голосом уничижительно отзывался о разложенных по столам поэтических новинках. Дескать, книги эти, по его убеждению, лишены какого бы то ни было смысла, это дешёвые литературные поделки. Нечто подобное он говорил и в «Табурё», популярном кафе на улице Вожирар, напротив Люксембургского дворца, где Рембо познакомился с друзьями Верлена, составлявшими нечто вроде его преданной литературной гвардии: Альбер Мера, Эрнест д’Эрвили, Эдмон Лепелетье, Леон Валад. Артюр шокировал их заявлением, что александрийский стих вышел из моды и всякий, кто продолжает его использовать, — человек отсталый и слабоумный.

В какой-то прокуренной пивной на улице Сен-Жак рядом с церковью Сен-Северен он даже Теодора де Банвиля назвал «старым дураком», когда тот, известный специалист по стихосложению, желая одарить начинающего поэта ценными советами, сделал несколько лёгких критических замечаний по поводу ритмического строя стихотворения «Роман» и смешных неологизмов в «Моих маленьких возлюбленных». А ведь не далее как в августе Артюр обращался к нему со словами «дорогой мэтр» и писал, что будет «всегда» любить его стихи!

Уже недели через две после приезда Артюра чета Моте де Флёрвиль объявила, что далее не намерена терпеть его присутствие в их доме, и зятю посоветовали выставить юного приятеля за дверь. К тому же Матильда была уже на сносях.

Верлен вынужден был обратиться за помощью к своему окружению.

Первым откликнулся Шарль Кро. У него на улице Сегье, в двух шагах от площади Сен-Мишель, была мастерская, где он занимался изготовлением синтетических драгоценных камней, и он выразил готовность установить там импровизированную кровать для Рембо на то время, пока ему не найдут убежище получше. Но и оттуда Артюр был вскоре изгнан, так как ему пришла в голову неудачная идея вырывать листы из превосходного, роскошного журнала «Артист» для употребления их в качестве туалетной бумаги.

Тогда незлопамятный «старый дурак» Теодор де Банвиль (к тому времени ему было около пятидесяти) решился принять Рембо у себя на улице Бюси, поселив в комнату для няни, примыкавшую к квартире, где он жил с женой. Но однажды вечером Артюр показался совершенно голым в окне этой чердачной комнаты, чем вызвал негодование всего квартала. Вынужденный оставить и это жилище, Артюр поспешил обратно к Верлену на улицу Николе, откуда незамедлительно был уведён в кабаки Монмартра.