Никто, кроме тебя - Алиса Селезнёва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Волшебство сегодняшнего вечера действовало на меня успокаивающе. Падающий снег, огни ночного города и присутствие Романа наполняли сердце восторгом. Прикусив губу, я гадала: за что судьба наградила меня таким счастьем. Гадала и старалась запечатлеть в памяти каждый метр дороги, по которой проезжал серебристый «Volkswagen Polo». И зачем нужны звёзды, если мигающие окна высоток, мерцание фонарей и светофоров и без того превращают улицу в фантастически-невероятное место?
‒ Ещё немного и ты свернёшь себе шею, ‒ опять рассмеялся Роман, заметив мои «старания». – Это ещё город к Новому году не украсили. Представляю, что с тобой будет, когда развесят гирлянды, сделают потолок из цветных лампочек и поставят ледяные скульптуры. Особенно ярким у нас «чёртово» колесо получается. К нему сходи в первую очередь.
– В прошлом году мне удалось кое-что посмотреть, но не всё. На праздники я уезжала к бабушке. У неё к сессии легче готовиться, а вот нынче не знаю, как будет… ‒ грустно вздохнула я, затеребив воротник куртки.
Роман хотел добавить что-то ещё, но тут, словно по закону подлости, пришло сообщение от бабушки. Она, как и прежде, писала и звонила мне ежедневно. Мама же с того проклятого воскресенья будто начисто забыла о моём существовании.
‒ Это из дома. Бабушка спрашивает, как здоровье, ‒ объяснила я и быстро набрала ей ответ:
«Всё в порядке. Позвоню вечером».
Роман не ответил. Взгляд его снова стал сердитым и хмурым, и я, вздохнув, в очередной раз посмотрела на свои колени, медленно возвращаясь к мыслям, которые донимали меня утром. Николай Андреевич болен, но имею ли я право лезть не в своё дело? Я ведь ему никто, хотя, с другой стороны, это мой человеческий долг. Лучше пускай на него обратят внимание заранее, чем тогда, когда и помочь будет уже ничем нельзя.
– Роман Алексеевич, – дождавшись поворота его головы, я несмело продолжила: – Мне кажется, у Вашего тестя начинается деменция.
– У Николая Андреевича? – Роман усмехнулся. – Брось. У него такая память в семьдесят восемь, какая не у каждого в сорок имеется. Спроси любую дату из истории ‒ всё ответит. Царей, князей, у кого сколько жён и детей было, таблицу умножения, стихи, которые в школе учил – всё помнит. Каждый день что-то читает и кроссворды разгадывает. Ему деменция ещё долго не грозит. С сердцем у него плохо, с давлением и желудком ‒ ещё хуже. Отучить есть острое не могу. Хоть ты посодействуй.
– Значит, что-то другое, – пожала плечами я. – Ведёт он себя странно. Может, шизофрения?
На последнем произнесённом слове машина резко остановилась. Не будь ремня безопасности, я бы наверняка врезалась головой в лобовое стекло.
– Вот так приехали! – Голос Романа прозвучал жёстко. Будто железо резали, а оно сопротивлялось. – Он тебя за копейки пустил, пылинки сдувает, книги даёт, а ты про него сплетни распускаешь?
– Нет! Я всего лишь… – растерялась я, не зная, что ответить. – Я только предупредить хотела. Он мне альбом со своими старыми фотографиями показывал.
– И что с того?
– Но он спрашивал, узнаю ли я кого-то из его знакомых.
– Это ещё ничего не значит.
Прикусив губу, я промолчала, потому что больше не видела смысла что-либо доказывать. Настроение было безвозвратно испорчено, причём, как у меня, так и у него. Беседу наладить никто не пытался, и я просто смотрела вперёд, вспоминая любимую бабушкину пословицу: «Слово – серебро, молчание – золото».
В квартиру мы поднимались, как чужие, никогда не знавшие друг друга люди. Роман сломя голову нёсся вперёд, я отставала ровно на полшага. Николай Андреевич, ничего не подозревая о произошедшей ссоре, встретил нас на пороге, сияя как медный таз. Тут же поставил на плиту чайник и, вернувшись, протянул мне упаковку «Горпилс».
– Вот сходил в аптеку, пока тебя не было. Хорошие пастилки купил, завтрашним утром о боли в горле и не вспомнишь.
Я покраснела. Роман нахмурился ещё больше.
– Я отдам деньги. Завтра же, сбегаю до банкомата и отдам.
– Да не надо ничего. – Николай Андреевич махнул рукой, ‒ я и не помню, сколько они стоят.
– Тогда я куплю продуктов и угощу Вас, – не унималась я, на ходу развязывая шерстяную косынку. – Так будет правильно. И честно.
И на этой фразе Роман вдруг посмотрел на меня. Точнее, на мою закутанную шею. Посмотрел так, словно узнал во мне самую отъявленную преступницу в мире.
– Откуда это на ней? – произнёс он с такой злостью, что внутри меня всё похолодело.
Я растерянно взглянула на расстёгнутый пуховик, стянула шапку, приставила к стене сапоги, и… И тут до меня дошло. Я держала в руках шерстяной платок Наташи. Его умершей жены… Той самой женщины, вещи которой он ревностно хранил у себя в шкафу уже девятнадцать лет.
– Холодно сегодня, – вступился за меня Николай Андреевич, – вот я и решил помочь, Наташе-то ведь уже не нужно.
– Я только на день, – залепетала я, с трудом сдерживая слёзы и протягивая Роману платок. ‒ Возьмите, пожалуйста.
Он отвернулся. Отвернулся так, будто я предлагала ему уродливую бородавочную жабу, а затем, ни с кем не прощаясь, вышел за дверь.
Николай Андреевич забрал из моих рук косынку и повесил рядом с пуховиком.
– Ладно, не бери в голову. У него бывает. Рома – парень добрый, но вспыльчивый. Заводится порой из-за ерунды, а потом жалеет. Лучше попей горячего чая, а то, наверное, замёрзла совсем.
Примостившись на край табуретки, я прижала к губам кружку с ароматным напитком. Николай Андреевич сел напротив, Пёс, вышедший из комнаты, как обычно, растянулся на полу у его ног.
– Два старика – мы с тобой, – усмехнувшись, произнёс хозяин квартиры, потрепав Пса за ухо. ‒ Мне почти восемьдесят, тебе по человеческим меркам ещё больше. Пенсионерия…
Я сделала ещё глоток. В бледно-голубых глазах Николая Андреевича зажегся лукавый блеск.
– Вы на улице что ли столкнулись?
– Нет, – покачав головой, я рассказала ему всю сегодняшнюю историю. Пёс, постоянно зевая, казалось, вовсе меня не слушал, а вот его хозяин так и норовил задать уточняющий
