13 историй из жизни Конькова. Рассказы - Татьяна Мельникова

Но тут Пятачок вырвался от меня и кинулся им наперерез и загородил дорогу.

— У нее сердце, дяденька милиционер, у нее сердце!

— Много будет таких сердечников, — сказал молодой.

Но старый внимательно посмотрел на Пятачка, и милиционеры подняли тетю Клаву под мышки и повели, но не к своей машине, а к Пятачкову подъезду. И уже соседи стали собираться вокруг. Кто охал, кто ругался, а кто вслух жалел Пятачка.

А Пятачок прошел между ними всеми, крепко сжав белые губы, как будто не видел никого и не слышал.

И про меня он наверняка забыл.

Но у самой двери он вдруг обернулся и нашел меня глазами. И сказал, как будто очень взрослый человек маленькому мальчику:

— Ты не обижайся. Доиграем завтра.

Чарв Твепарет

Всю жизнь я мечтал совершить поступок. Не какой-нибудь там, конечно, трали-вали, а настоящий, в обстановке внезапной и сложной, про которые пишут: «Так поступают пионеры». Когда нет времени долго раздумывать и примериваться, а раз — и твоя сжатая в кулак воля в ту же секунду приходит на помощь пострадавшему.

Идешь, например, по улице и видишь: какой-то тетеньке в шляпе падает на голову отвалившийся карниз! Не теряя времени, смело бросаешься наперерез, отталкиваешь в последний миг несчастную гражданку. Шум, кутерьма, горячие слезы благодарности…

А ты, слегка побледневший от потери крови из раненого плеча, едва перетянув его куском рубашки, скромно и незаметно растворяешься в толпе.

Или вот тоже неплохо — утопающего спасти. Только где их взять, утопающих-то? Это только в книжках геройские случаи так и лезут сами на счастливчиков. А у нас все тихо-мирно.

…В тот день я вышел, как всегда утром, с авоськой и бутылками за хлебом и молоком, но не торопился шагать в магазин. Может, подойдет кто-нибудь из ребят, вместе веселее.

— Парень, а парень, — вдруг услышал я за своей спиной. — Ты не торопишься? Мог бы оказать мне услугу?

Сухощавый мужчина в сером костюме явно обращался ко мне.

— Вообще-то я по делам иду, — подчеркнул я на всякий случай. — А что?

— Я попросил бы тебя отнести по адресу письмо, — сказал незнакомец. — Можешь?

Я поглядел на конверт: дом наш, только подъезд другой.

Конверт по всем правилам оформленный. И марка есть, хорошая марка, из зоосерии. Зачем он только ее приклеил, раз письмо в ящик не бросает?

Я хотел было спросить об этом, но передумал. Торопится, да мало ли что. Мне не трудно отнести. И марку, наверное, можно будет у этого, как там на конверте, Тимофеева Сергея Павловича попросить. Отдать письмо и попросить.

Я взял конверт и пообещал сегодня же доставить письмо. Быстренько сходил в магазин и прямо с авоськой завернул к подъезду, где должен жить Тимофеев.

На звонок мой долго не открывали. «Наверное, тоже на работе», — решил я. На всякий случай легонько толкнул дверь. И она неожиданно открылась.

В прихожей было прохладно и тихо. И в квартире тоже совсем тихо.

Я несколько раз покашлял, желая вызвать хозяев. Но кашель получился несолидный, слабый. Горло подвело. Я, как каникулы начались, сразу шесть штук мороженого на радостях съел — три стаканчика и три брикета. Ничего, только охрип немножко. И теперь, наверное, поэтому никто моего хилого кашля не услышал.

Что же делать? Я уже повернулся к двери, чтобы уйти, когда увидел в полумраке на стене прихожей нечто странное. На меня в упор глядели… страшенные рожи.

Одна темная, с белыми зубами и белыми глазами. Другая, желтая, хохотала, и тонкие красные губы растянулись к самым ушам, а уши стояли торчком, похожие на кочерыжки. И длинный чуб свисал с одного этого уха,

А третью рожу я не рассмотрел как следует, потому что негромкий голос, заставив меня от неожиданности вздрогнуть, вдруг сказал:

— Это из Африки. Ритуальные маски.

На пороге комнаты стоял, держась за косяк, мальчишка и выжидательно смотрел на меня.

— Что ж вы не открывали столько времени? — накинулся я на него, досадуя за свой испуг. — Мне Тимофеев Сергей Павлович нужен, письмо ему.

— Это я, — протянул мальчишка руку к конверту.

Я с недоверием оглядел его щуплую фигурку.

— Сергею Павловичу, написано.

— Говорю — я.

Он торопливо стал разрывать конверт, не обращая никакого внимания на роскошную марку.

— Ты потише, потише! — не удержался я. — Порвешь.

— Нужна? Возьми, пожалуйста. — Со знанием дела, но абсолютно равнодушно, мальчишка оторвал уголок конверта с маркой, а сам жадно бегал глазами по написанному.

Письмо было коротенькое, мне было видно — всего несколько строчек. Мальчишка, наверное, раз десять пробежал их, а потом, закрыв текст ладонью, показал мне подпись:

— Кто это?

— «Чарв Твепарет», — не сразу разобрал я непривычное сочетание. — Понятия не имею кто. Тебе лучше знать.

Парнишка, не очень, по-моему, веря, глядел на меня:

— И вчера было от него письмо.

Он принес из комнаты второй конверт, протянул мне.

На первом листке было написано:

«Если ты сумеешь строго следовать моим советам, твоя заветная мечта сбудется к намеченному сроку».

А во втором:

«Чтобы день твой прошел удачно, начни и кончи его тремя золотыми перуанскими яблоками. Прибавь сюда масло цветка солнца».

На обоих письмах стояла одинаковая подпись: «Чарв Твепарет».

— А ты не знаешь его и не ждал? — спросил я.

— Когда ты позвонил, я думал, это Николай Николаевич, — ответил мальчишка. — Он должен был прийти сегодня, я и дверь не запер.

— А это кто? — спросил я.

— Да, — замялся мальчишка, словно пожалел, что сказал. — Один тут…

Он замолчал, но когда я поглядел на дверь, встрепенулся: — Может, зайдешь в комнату?

— Ты один разве живешь? — удивился я.

— Тетя Лариса есть, но она вышла, — ответил мальчишка.

— Ну, давай знакомиться. Юрий, — назвал я себя.

Он протянул тощую ладошку:

— Сергей.

— Да уж сообразил как-нибудь, грамотный, — засмеялся я.

Мальчишка тоже понял и улыбнулся.

— Ты что, приезжий? — поинтересовался я.

— Ага.

— Откуда?

— Из Африки.

Он сказал это так спокойно, что я думал, что ослышался, и переспросил: — Откуда, откуда?

— Из Африки.

Я терпеть не могу, когда меня разыгрывают. Надо бы ему дать легонько за такие шуточки. Но уж очень он был хилый.

Да и комната, куда мы вошли, была удивительной. Над диваном висел красный, как мухомор, щит и маленькое, но, похоже, очень острое копье. На другой стене скалились еще три маски, вроде тех, что я видел в прихожей.

А за стеклом шкафа вперемешку лежали большие причудливые раковины, деревянные и костяные статуэтки, какие-то шишки, корешки и даже стоял на подставке маленький сушеный крокодильчик.

Я не знал, можно или нельзя все это потрогать, но Сережка равнодушно махнул тонкой желтой рукой:

— Трогай, если хочешь.

— Еще бы не хотеть!

Я заметался от шкафов к стенке и обратно.

— А копье можно подержать? А щит?

Снял красный щит, тяжеленный оказывается, прикрылся, нацелился в Сережку копьем:

— Сдавайся!

Сережка, сгорбившись на диване, словно маленький усталый старичок, смотрел на меня со снисходительной улыбкой. И лицо у него, разглядел я на свету, было тоже желтое-желтое, как лимон, и глаза даже.

— Слушай, а ты… почему такой? — положил я тихонько на диван копье и щит. — Ты… ты… болеешь? — И мне вдруг стало искренне жалко этого почти незнакомого грустного мальчишку.

— Я отца здорово подвел, — ответил он очень серьезно. — Понимаешь, подцепил тропическую малярию.

Я встречал в какой-то книжке это название — «тропическая малярия». Но, честно говоря, не обращал особого внимания. Что значит скучная малярия, когда отважных смельчаков то и дело подстерегают в Африке встречи со львами, удавами и прочими питонами.

Но мой новый знакомый говорил о своей болезни с таким огорчением, да и вид у него был, прямо скажем, неважный.

— Понимаешь, отец работает в Абиссинии, — пояснил он. — Они строят в джунглях завод. И вот я его подвел. И их тоже подвел, значит.

— Кого их?

— Ну тех, для кого они строят. Абиссинцев. Отца из-за меня хотели тоже отозвать из командировки. И, наверное, отзовут, если не поправлюсь. — Сережка вздохнул.

— А ты — никак? — что-то начал я соображать.

— Никак, — покачал Сережка головой. — Мне, знаешь, почему-то ничего не хочется. Ни есть, ни шевелиться, и вообще ничего. Я раньше в футбол играть любил. А сейчас погляжу на вас в окошко и отойду. Не хочется. А врачи говорят, надо, чтобы хотелось, лекарства одного мало.

Он придвинул мне вазу с виноградом и яблоками.

— Ешь хоть ты, тетя Лариса придет, опять расстраиваться будет, что все цело.

Вот так-так! Мне стала понятна Сережкина беда — поехать в Африку и из-за какой-то глупой малярии подвести отца! А на них небось надеются. Кто посылал, надеется. Наша страна надеется.