Бог, страх и свобода - Денис Драгунский

Наконец, церковь не очень рьяно следит за тем, чтобы прихожане регулярно ходили к обедне, исповедовались и причащались. О приходах с фиксированным членством и речи не идет. Церковь, похоже, готова считать православным христианином всякого, кто сам себя так называет.

Вот в численности-то православных и заключена вся проблема. Вряд ли у нас действительно в районе 70 процентов верующих православных, как говорят соцопросы. В данном случае происходит идентификация от противного. Не мусульманин, не иудей, не буддист уж точно. Тогда кто? Конечно, православный.

По оценкам иностранных аналитиков (со стороны, говорят, виднее!), практикующих православных в России 15–20 процентов (приблизительно от 20 до 30 миллионов). Практикующих мусульман 10–15 (примерно 15–20 миллионов). Мне кажется, что обе цифры несколько завышены. Однако дело не в этом, а в том, что мусульманское сообщество России, равно как и «исторически мусульманское» население страны, растет значительно быстрее христианского. Думаю, скоро цифры как минимум сравняются. Это разные процессы — рост числа верующих мусульман и рост населения «исторически мусульманских» народов. Но они подпитывают друг друга.

Поэтому нельзя исключить, что в недалеком будущем все институты государственно-церковного сотрудничества (включая школьные программы), которые создавались во имя торжества православия, наполнятся иным конфессиональным содержанием. Ну, или станут полем конкуренции религий. А в глобальной и региональной конкуренции с исламом христианство проигрывает. Это ни хорошо, ни плохо. Это реальность.

Возможен, впрочем, совсем другой поворот. В России возникнет совсем новая религия. Молодая и сильная. Единобожная. Но при этом совершенно языческая.

Вывод один. Дорогие сограждане! А особенно — руководящие товарищи! Соблюдайте конституционный принцип отделения церкви от государства. А то бог его знает, как все повернется…

ОНИ — ЭТО МЫ

Шестьдесят лет назад, а именно 8 июня 1949 года, вышел в свет роман Джорджа Оруэлла «1984». Автор умер от чахотки буквально через полгода, в январе 1950 года. Он не успел узнать, что написал великую книгу. Не просто блестящий художественный памфлет, переживший время (таких было немало: «Гулливер», например), но книгу, которая рассказала людям, что такое общество и что такое они.

Современные критики назвали книгу однодневкой и именно что памфлетом, попыткой рассчитаться с самим собой за левые увлечения молодости. Спорили, что именно Оруэлл имел в виду: советский сталинизм, германский нацизм или все-таки кошмары родного капиталистического строя (очерки Оруэлла о жизни английских шахтеров дают основания для такого предположения). Да и социализм-то все-таки английский: не немцы и не русские превратили Британские острова в Третью посадочную полосу государства Океания. Русские и немцы там, в Евразии, а китайцы в Истазии, которая всегда была нашим исконным врагом, а Евразия нашим верным союзником, с которым мы воюем беспощадно и не щадя сил, в союзе с братской Истазией…

Но дело не в политико-географических привязках. «1984» — это роман о всегдашней двойственности человеческой души и о двойственных функциях общества. Роман Оруэлла стал возможен не столько после и вследствие современных ему диктаторов (Гитлера, Сталина и помельче), сколько после Маркса и Фрейда. Человек не может выжить без общества, он общественное существо, еще более общественное, чем термит и муравей, чем птичка ткачик или обезьяна павиан. Но, в отличие от термита и павиана, человек страдает от своей общественной природы. Общество давит его, ломает и крутит его душу. Но и душа человека — это не просто несчастный и хрупкий цветок, застывший в стеклянном сувенире, который Уинстон Смит купил в антикварной лавке. Который хрустнул под каблуком агента «полиции мысли». Душа человека — это не только нежное прошлое и туманное будущее, это еще и алчное «здесь и сейчас», это постоянно страстное желание убивать и быть убитым, лгать и быть обманутым, давить человеческое лицо сапогом и самому оказываться в таком положении, вылизывая гвозди на подметках палача. Общество жестко и непреклонно формирует человека по своим шаблонам, но эти шаблоны (коварно? легкомысленно?) выточил сам человек.

Человек, разумеется, мыслит. Но не так, как думали великие мыслители прошлого. Логика столь же двойственна, а то и многомерна, как эмоциональное переживание. Игра смыслами (мир — это война; свобода — это рабство) столь обаятельна именно потому, что отражает двоякость любого чувства. Двоемыслие — это прежде всего двоечувствие, диалектика любви и смерти, жертвенности и желания заслониться от опасности чужим телом.

Мыслепреступление — это почти психоаналитический концепт. Нет существенной разницы между «захотел», «подумал» и «сделал». Тайные желания терзают сильнее, чем реальные проступки. Аналитик на кушетке помогает избавиться именно от желаний и воспоминаний о неких грехах прошлого, подчас ложных, если рассматривать их как пресловутые «реальные факты», — но куда как реальных, коли они способны так исковеркать жизнь в настоящем и лишить ее будущего. Кто командует будущим? Правильно! Тот, кто овладел прошлым. Для этого нужна самая малость — верно распорядиться настоящим. Уложить публику на пиаровскую кушетку. О’Брайен, мучитель Уинстона Смита, — это и следователь, и воспитатель, и аналитик, и политтехнолог. Он открывает своему подопечному самую главную тайну, которую знают все, но страшатся сознаться. «Почему мы, члены внутренней партии, так стремимся к власти, так держимся за власть?» — спрашивает О’Брайен. «Ради нас, слабых и несмышленых простых людей, ради блага народа», — отвечает Уинстон Смит. И получает удар током. Неправильно. Власть нужна ради власти. В самой власти ее смысл и цель, в древнем желании доминировать. Рациональность состоит в том, чтобы поймать иррациональное и умело отдаться ему. Получив удовольствие и некоторый заработок.

«Незнание — сила». Но это отнюдь не парафраз знаменитой максимы Фрэнсиса Бэкона, которая стала советским журнальным брэндом. Бэкон писал: «Knowledge itself is power». Или по-латыни — «Ipsa scientia potentia est». Что в переводе значит «Само по себе знание есть власть». Ай да Бэкон, просто чистый Мишель Фуко с опережением на 400 лет! Но нет. Оруэлл пишет: «Ignorance is strength». Невежество — это мощь. Здесь вспоминаются слова Эрнста Юнгера, написанные в 1920-х годах: нужно много неграмотных и решительных людей.

Но неграмотные решительные люди, как выяснилось чуть позже, в наше грамотное время сами собой не родятся. С неба не падают. Их надо специально воспитывать. Учить говорить на новоязе: чем меньше слов, тем проще мысли. Зачем слово «сытость», когда гораздо логичнее и понятнее «неголод»?

Само общество, если вчитаться в Оруэлла, есть грандиозная метафора сознания. Внутренняя партия, внешняя партия и пролы — это же «Сверх-Я», «Я» и «Оно». Никто не знает, как живут внутренние партийцы, то есть элита Океании. Кто они, откуда берутся, каким законам подчиняются. Они и есть жесткое карающее «Сверх-Я», инстанция нормы, чаще всего не осознаваемая в этой своей функции, и уж точно непонятная в своем устройстве. Далее идет покорное ему «Я», то есть сознательное как таковое, члены внешней партии, люди образованные и даже отчасти склонные к размышлению, профессионалы, руководители среднего звена. И наконец, пролетарии, темный народ, социальное «Оно». Здесь нет моральных запретов и норм поведения. Секс, запрещенный в верхних слоях, бурлит в каждом переулке трущоб бессознательного. Убийства? Полиция туда не ходит. Образование? Все равно никто ничего не запомнит. Санитария и гигиена? Да помилуйте, они плодятся, как кролики.

Но Старший Брат думает и о них. По-доброму так думает, с улыбкой.

«1984» — роман о политических технологиях. О логике познания. Об историзме мышления. Вообще это философский роман-трактат, чего стоит одна концепция «коллективистского солипсизма»: это не только пропагандистский прием, не только результат умелого промывания мозгов, это важнейшая эпистемологическая проблема (прорывная книга Флека «Становление и развитие научного факта» (1935), в общем-то, о том же).

И еще это роман о любви и памяти, конечно же.

О слабом человеке, который был настолько беспомощен, что создал себе сильное общество. Которое его убивает и все никак не может убить. И не сможет, наверное. Разве что году этак в 4891 году.

Кстати говоря, первая массовая публикация романа «1984» на русском языке была 20 лет назад: в номерах 2–4 «Нового мира» за 1989 год.

До этого в СССР роман Оруэлла появился в самом начале 1950-х годов, в закрытом издании под грифом «для научных библиотек». Кажется, с нумерованными экземплярами. А первый обширный критический пересказ — в том же «Новом мире» уже в 1950 году. Советский агитпроп раньше всех понял, что этот странноватый роман — на самом деле книга своевременная и нужная.