Войны за Бога. Насилие в Библии - Филипп Дженкинс

Критикам ислама несложно найти в Коране стихи, которые призывают к вражде против неверных и во многих случаях угрожают этим врагам муками ада. Они любят, например, приводить стих из 4:56, где Бог угрожает неверным, говоря, что будет поджаривать их в огне, а когда их кожа сгорит, даст им новую кожу, чтобы начать пытку снова. Этот отрывок действительно вызывает отвращение, но он опирается на библейские и особенно христианские представления о вечном огне, в котором мучаются грешники и неверующие.

В данном случае мы найдем параллельные места к этим текстам Корана скорее не в Ветхом Завете, а в Новом. На протяжении большей части ветхозаветной эпохи иудеи мало размышляли о загробной жизни, мысль о ней стала привлекать внимание только примерно после 400 года до н. э., то есть в тот период между созданием книг Ветхого и Нового Завета, как они дошли до нас в их канонической форме. В эту эпоху, и особенно после 170 года до н. э., появилась апокалиптическая иудейская литература с ее рассказами о загробном мире, включая ужасающие видения о наказании грешников. Зарождающееся христианство впитало в себя эти труды, так что представления об аде окрашивали собой представления Иисуса и церкви новозаветной эпохи. И если нас возмущают фантазии Корана об адских муках, нам следует в этом винить иудеохристианскую традицию, из которой мусульманские тексты позаимствовали эти представления. Кроме того, в Коране ад чаще всего предназначен именно для грешников, во что бы те ни веровали, а не для неверных или представителей какой-то определенной расы или секты. В первую очередь в мусульманскую преисподнюю попадают те, кто не оказывал милости другим: не заботился о сиротах, не соревновался с другими за право накормить бедных, любил богатство и отнимал имущество у слабых.

Если сравнить Коран с Новым Заветом, мусульманские представления о пламени и сере не покажутся нам чрезмерно жестокими. Западные критики так сильно возмущены этими мусульманскими текстами лишь по той причине, что забыли о религиозных корнях своей собственной культуры. Такая амнезия не должна нас удивлять, потому что сегодня в ведущих церквах редко услышишь проповеди на основе слов Иисуса об адском пламени или ужасной преисподней, где червь не умирает и огонь не прекращается.

Один из самых неприятных новозаветных отрывков находится в Евангелии от Матфея, где Иисус рассказывает притчу. Хозяин засеял свое поле, враг тайно разбросал по полю семена плевелов (сорняков) среди добрых семян, так что взошли ростки тех и других, хороших и вредных. Хозяин отказался от попытки отделить одно от другого, но сказал работникам, чтобы те подождали момента жатвы, и тогда можно будет отделить пшеницу от сорняков. Иисус объяснил смысл этой притчи так:

Поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы – сыны лукавого; враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего: пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов{125}.

Слушатели Иисуса могли понимать смысл его слов по-разному. Кто такие «сыны лукавого» – злодеи или все язычники вообще? Но в любом случае эти слова смущают современного читателя, поскольку у злодеев в этой притче, похоже, не остается никакого выбора. Они злы по своей природе , и такова их неизбежная судьба. Некоторые видные христианские мыслители понимали значение этого текста так: существуют грешники, обреченные на проклятие со своего рождения, либо даже ад был уготован для них с момента творения мира, так что никакие решения, принятые во время земной жизни, не могут повлиять на их печальную судьбу. В любом случае – влияет ли на их участь свободная воля или нет – по словам Иисуса, грешников в итоге ожидает страшное уничтожение в сверхъестественном огне.

Если тексты про вечные муки в Коране встречаются чаще, чем в Библии, то разница здесь скорее чисто количественная, чем качественная. Но в других вещах Коран имеет преимущества: тех, кто избавится от вечных мук, от прочих отличает не раса, а только благочестие и вера. Перед любым грешником открыта возможность изменить мысли, отказаться от неверия и присоединиться к семье людей, исповедующих истинную веру, среди которых – хотя бы теоретически – не существует отличий на основании расы или класса.

«Срок годности» священного текста

Однако, допустим, Коран содержит особо кровожадные отрывки, которые глубоко возмущают современного человека. Читатели Корана, как и читатели Библии, все равно могут продолжать споры о том, имеют ли эти тексты вечное и непреходящее значение или же они говорят нечто лишь о том времени, когда были созданы. Имеет ли призыв вести войну против неверующих «срок годности»? На протяжении веков комментаторы Корана думали, что такие суры, как Ат-Тауба , сохраняют непреходящую ценность, и строили на их основе развернутую богословскую теорию священной войны. Но сам текст не требует такой интерпретации и не предполагает, что повеление сражаться относится к чему-либо еще, кроме междоусобных сражений арабов в 620-х годах. Некоторые современные ученые считают, что «стих меча» направлен не против всех неверных в целом, но против определенной группы врагов из язычников в период, когда мусульманское сообщество было еще юным. Те враги были крайне агрессивны и коварны, но они теперь уже давно мертвы – точно так же, как амалекитяне. На протяжении истории ислама комментаторы искали символические и аллегорические смыслы в подобных стихах, особенно в тех, что призывали верных сражаться и покорять врагов{126}.

Сам Коран дает законные запасные выходы для читателей, которые хотели бы руководствоваться определенными текстами в нынешних обстоятельствах, альтернативные интерпретации, которые недоступны строгим приверженцам Библии. В Новом Завете Иисус прямо говорит о том, что Закон нельзя адаптировать или менять: «Ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все»{127}. Но если говорить о Коране, комментаторы с самых древних времен считали, что его отдельные части обладают разным достоинством, поскольку были записаны в разных обстоятельствах жизни Мухаммеда и нарождавшейся мусульманской общины.

Если читатель Корана сталкивается с проблемами или противоречиями, он должен решать их с помощью авторитета священного текста, но существуют известные примеры, когда одни стихи позволяют отменить или пересмотреть другие. Самый известный пример касается так называемых «сатанинских стихов», в которых, похоже, Мухаммед проявляет терпимость по отношению к культу трех языческих богинь Мекки. Позднейшее откровение вынуждает радикально пересмотреть это учение. Бог предупреждает верных, что сатана всегда пытался испортить священное писание, вставив в него слова греха, которые следует упразднить: «Аллах стирает то, что бросает сатана, потом Аллах утверждает Свои знамения, – ведь Аллах – знающий, мудрый!»{128}

В истории комментаторы обычно использовали идею упразднения таким образом, который должен показаться неудачным современным комментаторам – а именно, они использовали позднейшие более суровые тексты, чтобы нейтрализовать смысл более ранних отрывков, написанных в Мекке, которые призывали терпимо относиться к другим религиям. Критическую роль в развитии учения ислама сыграл тот факт, что комментаторы рассматривали «стихи меча» как козырную карту, способную побить тексты с установкой «живи и жить давай другим» по отношению к другим религиям или утверждающие, что в вере не должно быть принуждения{129}. Но это просто подход определенных комментаторов. Сам Коран не утверждает, что авторитет «стихов меча» выше других текстов, и некоторые великие исламские комментаторы сегодня отвергают эту идею. К последним относится бесстрашный ученый и борец Махмуд Мухаммед Таха, казненный в 1985 году за выступления против режима фундаменталистов в Судане. Как считал Таха, умеренные и терпимые суры, записанные в Мекке, дают идеальную картину ислама, хотя эти суры на время потеряли свое значение из-за крайне напряженной политической ситуации, с которой Мухаммед столкнулся в Медине. Поскольку эта ситуация осталась в далеком прошлом, именно тексты из Мекки должны определять лицо веры в современном демократическом обществе. Египетский ученый Наср Абу Заид призывал воспринимать Коран как продукт культуры, как литературное произведение, отражающее ценности и представления арабов той эпохи, когда он был написан. Абу Заиду, в отличие от Тахи, удалось избежать казни, однако ему пришлось отправиться в изгнание в Европу{130}.

В данный момент идеи Тахи и Абу Заида разделяет меньшинство мусульман, но кто может предсказать, как изменится положение вещей через одно-два десятилетия? Что, если будущие комментаторы и интерпретаторы откажутся от ригористичного толкования текста и перейдут к новому его пониманию? Мы не вправе отбрасывать такую возможность{131}.