Отягощенные злом, или Сорок лет спустя - Аркадий и Борис Стругацкие

Я уже забыл об этом происшествии, как вдруг Г.А. зашёл ко мне и произнёс обычное: «Пойдёмте со мною, Князь»…

Лицо Г.А. ничего не выражало, кроме обычной благожелательности. Пока мы шли по бульвару, он не уставал раскланиваться со всеми встречными и поперечными и раз даже остановился поболтать с какой-то раскрашенной старухой лет пятидесяти, но я-то чувствовал (даже не сосредоточиваясь), что он озабочен, причём озабочен сильно, гораздо сильнее обычного. И тогда я вспомнил о том кусте и спросил Г.А., чего ему было надо. Г.А. ответил, что я скоро сам всё пойму, и мы вошли в горисполком.

Мы прошли прямо в кабинет к мэру, нас, видимо, ждали, потому что секретарша без лишних слов тут же распахнула перед Г.А. дверь.

Мэр уже шёл нам навстречу по ковровой дорожке, разнообразными жестами выражая радушие. (Мне он сказал: «Я тебя помню, ты Вася Козлов». Мы с Г.А. не стали его поправлять.) Мэр тоже был озабочен, и это тоже было видно невооружённым глазом. Они с Г.А. сели лицом друг к другу за стол, а я скромно примостился у стены. Последовавший разговор я конспектировал и привожу его довольно близко к тексту.

Мэр начал было о погоде, но Г.А. его сразу же деликатно прервал – похлопал его ладонью по руке и сказал: «До меня дошли слухи, что готовится некая акция против Флоры. Это правда?»

Мэр сразу же перестал радушно улыбаться, отвёл глаза и стал мямлить в том смысле, что да, есть кое-какие соображения по этому поводу. «Я слышал, что вы намерены их прогнать», – сказал Г.А. Мэр промямлил в том смысле, что прогнать – не прогнать, а формируется такое мнение, что надо бы их попросить – и из самого города, и из-под города, и вообще. «А если они не согласятся?» – спросил Г.А. «Так в этом-то всё и дело!» – сказал мэр с горячностью.

Г.А. спросил, кто это затевает и с чего это вдруг. Мэр сказал, что по поводу этой распроклятой Флоры на него давят со всех сторон уже давно, а теперь, после этого распроклятого концерта на стадионе, все словно взбеленились. Г.А. сказал, что, по его сведениям, ничего особенного на концерте не произошло. Мэр возразил: как-никак четверо покалечены, стёкол побили тысяч на пять, автобус перевернули, две легковушки помяли – в общем и целом тысяч на пятнадцать.

Г.А.: А при чём здесь Флора?

Мэр: Там было полно фловеров. Все четверо пострадавших – фловеры.

Г.А.: Там же были не только фловеры. Там были студенты, рабочая молодёжь, солдаты. Там были «дикобразы».

Мэр: «Дикобразов» след простыл, а фловеры твои – тут как тут. Всем мозолят глаза и всем жить мешают.

Г.А. осведомился, кому персонально мешают жить фловеры. Выяснилось, что главный противник пригородной Флоры – завгороно Ревекка Самойловна Гинсблит. Она и сама-то рвёт и мечет, а вдобавок её подзуживают и растравливают остервеневшие родители. Флора притягивает ребятишек как магнитом. Бегут из дома, бегут с занятий, бегут из спортлагерей. Жуткие манеры, жуткие моды, жуткие нравы, ничего не читают, даже телевизоры не смотрят. Масса сексуальных проблем, страшные вещи происходят в этой области. И наркотики! Вот что самое страшное!

Далее – милиция. Милиция утверждает, что половина всех хулиганских проступков и три четверти мелких краж в городе, если брать два последних года, – дело рук фловеров. И вообще, Флора ежедневно и ежечасно порождает преступность. Вдобавок на милицию жмут производственники, у которых прогулы и текучесть молодёжных кадров, клубники, комсомол, жилконторы, ветераны, дружинники, кооператоры, итэдэшники. Всё это сидит у мэра на шее уже больше двух лет, а сейчас все словно с цепи сорвались, и он, мэр, боится, что вот-вот дойдёт до насильственных действий, чего он, мэр, не терпит и терпеть не намерен. Он, если хотите знать, и в отставку может подать в такой вот ситуации, благо сессия на носу…

Г.А.: Подавать в отставку ни в коем случае нельзя. И руки заламывать тоже нельзя, в тоске и печени. Ты – мэр, ты обязан контролировать ситуацию. Ты – первый человек города, ты – лицо города. Тебя для этого выбирали. Если ты уступишь этим экстремистам, позор на всю Россию, на весь мир позор.

Мэр: Меня убеждать не надо. Ты их попробуй убеди.

Г.А.: Будь покоен. А я хочу быть спокоен, что не подведёшь ты.

Мэр: Это для тебя они экстремисты, а для меня – ближайшие помощники, мне с ними работать и работать, я без них как без рук. А страшнее всего, если хочешь знать, – родители! С ними не поговоришь, как с тобой или, скажем, как с Ревеккой. На них логика не действует!

Г.А.: Ревекка тоже не сахар. Для неё, между прочим, Флора – это только предлог. Она гораздо дальше метит.

Мэр: Знаю. В тебя она метит.

Г.А. (демонстративно поглядев в мою сторону): Тихо, тихо, Пётр! Дэван лез анфан!

Мэр снова закатывает речь о том, как ему тяжело. На носу осенняя сессия. Итэдэшники требуют снижения регионального налога. Контракт с грузинами заключили, а проект до сих пор не готов. В ноябре общеевропейская конференция в обсерватории, сам Делонж приедет, а где их селить? Старую гостиницу снесли, а новую и до половины не построили. И так далее. Одним словом – самое время в отставку. Г.А. похлопывает его по руке, смеётся, но по-прежнему озабочен. А вот мэру явно полегчало. Видимо, ему просто некому было тут поплакать в жилетку.

Г.А.: Значит, я на тебя надеюсь.

Мэр: На мэра надейся, но и сам не плошай.

Оба смеются. И тут в кабинет вваливается какой-то деятель с бюваром, Коломенская верста, по всей голове – белоснежная седина, а лицо молодое, острое и красное, как у индейца. Одет безукоризненно. Разит одеколоном на весь дом. Сначала он мне просто даже понравился, тем более, что с ходу подключился к беседе, причём на стороне Г.А.

Г.А. при нём и рта не раскрыл, а он высыпал на мэра все те же безотбойные аргументы: лицо города, срам на всю Европу, нечего потакать крикунам и паникёрам. И даже более того, – почтительные, но твёрдые упрёки «господину мэру»: нельзя быть нерешительным, колебания – залог поражения, давно пора стукнуть кулаком по столу и показать, кто именно в городе хозяин.

Из контекста его выступления мне стало ясно, что он у нас в городе главный по культуре. Вся наша городская культурная жизнь, как я понял, лежит на его широких плечах и им одним вдохновляется – конечно, при поддержке «господина мэра» и вопреки яростному сопротивлению крикунов и паникёров. (Сам себя не похвалишь, то кто же?) Оказывается, и концерт Джихангира на нашем стадионе – это тоже его личная заслуга. Именно он, вопреки крикунам и паникёрам, переманил к нам Джихангира из-под самого носа у Оренбурга, и вот теперь вся Европа пишет про нас, а не про них.

Мэру всё это нравилось, он бодрел прямо на глазах, и вдруг Г.А. ни с того ни с сего сказал – причём голосом неприятным и даже сварливым: «Пётр Викторович, я рассчитывал говорить с вами с глазу на глаз. Если вы заняты, я могу зайти позже». Возникла очень неловкая пауза, у мэра челюсть отвалилась, а наш культуртрегер так просто почернел. Впрочем, он быстро оправился, заулыбался и, извинившись, сказал как ни в чём не бывало, что забежал, собственно, только на минутку – подписать вот эту смету. Мэр, не читая, подмахнул, и культуртрегер, вновь извинившись, удалился. После этого произошёл следующий разговор.