Далеко от неба - Александр Федорович Косенков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидев, как его подельники с кряхтением и стонами вываливаются из телеги в воду, он, пошатываясь и держась за голову, поплелся к ним.
— Чего было-то? — плачущим голосом спросил он Пехтеря. Тот, развернувшись, так «приложил» его, что вторично пострадавший отлетел чуть ли не на середину реки.
— Дед, — спросил освобожденный из-под лодки Сашка. — Ты меня сам нашел или дядя сказал?
— Сам ты что по такому случаю соображаешь?
— Мамка говорит, я еще плохо соображаю. Наверное, дядя сказал.
— Почему так считаешь?
— Мамка говорит, ты тоже не соображаешь. В этом…
— В чем? — грозно нахмурился Рудых.
— Воспитании.
— Та-ак. Мамка у тебя хорошая?
— Хорошая.
— А кто её воспитал?
— Не знаю.
— Я и воспитал. Значит, соображаю маленько. Вернется, мы с ней еще потолкуем, кто чего не соображает.
* * *Ермаков и Василий сели друг против друга за стол и некоторое время молча смотрели друг на друга.
— С чего начнем? — спросил наконец Ермаков.
— С вас, — ответил Василий и, вспомнив, что еще вчера они договорились говорить на «ты», поправился: — С тебя.
— Логично, — согласился Ермаков. — Бывший мент, следак, майор, между прочим, хотя тоже бывший — Родион Ильич Ермаков. Можно просто — Ильич.
— Добровольно «бывший» или как?
— Зришь в корень. В основном — добровольно. Надоело за ментовскую зарплату исправлять неисправимое. Решил разбогатеть сразу и навсегда.
— Здесь, что ли?
— Смешно, конечно, но именно здесь. На этом самом месте. Вернее, поблизости. В радиусе, скажем, семидесяти — восьмидесяти километров.
— Клад хочешь отыскать?
— Снова в «десятку». Клад! И еще какой!
— Подставил тебя кто-то. В наших местах клады даже по причине белой горячки не брались отыскивать. Богатеев тут сроду не водилось.
— Не скажи, Василий Михайлович, не скажи. Богатеев не водилось, а золотишко было. Было?
— Кошкины слезы, а не золотишко. Пираты шерудят на старых отвалах помаленьку на опохмелку, и то, если другое чего не подвернется. На ягоде больше возьмешь, чем на нашем золотишке.
— Про Чикойское золото слышал?
— Кто про него не слышал. Сказки все это. Для детишек.
— Для детишек, говоришь? А вот у меня вполне достоверные сведения имеются, что братишка твой его отыскал. Или вплотную подошел, что, в принципе, одно и то же. Продолжать?
Василий долго молчал, переваривая услышанное. Потом с трудом выдавил: — Кто же тебя, Родион Ильич, такими сведениями снабдил? И какая нужда была именно тебе их сообщать?
— Такими соображениями, Василий, я с ним поделился. А почему именно с ним, я тебе как-нибудь по отдельности обскажу, — сказал, входя в избу, Егор Рудых.
Он поставил на стол большую миску с малосольным хариусом, вынес из-за задосок кастрюлю с дымящейся картошкой. Сашка тащил следом стопку тарелок и вилки.
— Голодное брюхо к истине глухо, — пробасил хозяин и неизвестно откуда извлек бутылку «Московской». — Берег на скорое прибавление семейства. Но раз такое дело — оскоромимся. Долгий разговор посуху не ходит. Начинать-то, знаешь, откуда надо?
— Откуда? — вмешался Сашка и, заинтересованно подперев кулачонком подбородок, приготовился слушать.
* * *На сорок третий день войны в четвертом часу в райкоме, казалось, не осталось ни души. Даже обычно дремавшей в это время за стеклянной загородкой уборщицы и сторожихи Дарьи не было. Подалась в потребиловку: слухи дошли, в складах по сусекам прошлогоднюю заваль подскребли и, чтобы окончательно не сгинула от мышиного своеволия, решили обменять на последние припрятанные рубли у испуганного населения, готового в ожидании еще худших времен отовариваться чем попало.
Иннокентий Рудых, привязав лошадь к райкомовскому забору, неторопливо поднялся на крыльцо, затушил пальцем недокуренную цигарку, аккуратно пристроил её на угловатый выступ балясины и вошел в высшее районное управление. Его тяжелые шаги гулко бухали в пустых коридорах. Он неторопливо заглядывал в каждую комнату и, убедившись, что там никого нет, осторожно прикрывал дверь. В те двери, которые были заперты, он деликатно стучал согнутым пальцем и, не дождавшись ответа, шел дальше. Оглушительно зазвонивший в одном из самых начальственных кабинетов телефон озадачил его своей долгой настойчивостью. Иннокентий подождал, не возьмет ли кто трубку, чтобы податься на зазвучавший голос, но трубку так никто и не взял. Звонок обиженно оборвался. Посетитель двинулся было дальше, но за одной из последних не проверенных дверей, раздался стук, словно на пол уронили что-то тяжелое. И тут же из-за этой двери высунулась голова взъерошенного человека в очках и испуганно уставилась на Иннокентия.
— Интересуюсь, где в настоящий момент руководство находится? — стараясь придать своему простуженному голосу вежливо-просительную интонацию, спросил Иннокентий.
— Вам чего, товарищ? — словно не слыша вопроса, спросил человек. Иннокентию показалось, что он изо всех сил сопротивляется кому-то, кто хочет вытолкать его в коридор.
— Мне бы самого главного, — стараясь как можно отчетливее выговаривать слова, прохрипел Иннокентий. — Дело наиважнейшее.
— На сегодня все дела сняты с повестки дня. В полном составе отбыли на заготовку оставшихся кормов и проводы добровольцев. Приходите завтра.
— Завтра? Завтра мне уже желательно за реку переправиться. Сегодня решить, во что бы то ни стало необходимость крайняя. Дело государственное…
— Ничем не могу помочь, — каким-то сдавленным голосом проговорил человек и скрылся за дверью.
— А мне помогать не надо, — после некоторого озадаченного молчания загремел Иннокентий уже в полный голос. — Я, может, сам помочь желаю. По причине, что драпаем по всем направлениям, заместо «стальным кулаком по территории противника».
— Это кто тут пораженческую пропаганду разводит? — раздался за спиной голос первого секретаря, только что вернувшегося от военкомата, где длинной напутственной речью он проводил старенькую полуторку с двумя десятками добровольцев на сборный пункт в соседний район. — Не драпаем, а отходим на заранее подготовленные позиции. А потом уже стальным кулаком. Ты, что ль, Иннокентий? Лучший
