Серебряный змей в корнях сосны - Наумова Сора

– Я тоже так думаю. Такой вот он человек, этот Куматани Кента.

– Я помогу тебе спасти его, Мацумото. А жить тебе или умереть, пусть потом он сам решит.

– Тогда идем, – Хизаши поднялся и протянул Юдаю руку. – В школу Кёкан.

Сострадание. Умибозу[26] Черного острова

Учида Юдай не любил праздные разговоры. Иногда казалось, что он способен хранить молчание годами, если его не вынуждают что-то сказать. Чаще всего слова, срывающиеся с его губ, были обвинениями в той или иной степени, будто в школе Фусин в первую очередь учили выискивать недостатки и уверенно о них сообщать. Хизаши помнил эту особенность товарища, но прежде Куматани Кента всегда оказывался впереди, чтобы принять праведное негодование Учиды на себя. А сейчас его не было.

– Нужно переждать в лесу, – сказал Учида, не обращая внимание на срывающиеся с верхних ветвей тяжелые холодные капли. – Я не могу рисковать и приводить ёкая в чье-то жилище.

Он стоял, опершись на твердо вбитое в мягкую землю древко нагинаты, и смотрел вперед, туда, куда почти не проникал тусклый вечерний свет. Казалось, ученик Фусин ни капли не устал за те дни, что они провели в пути, плутая нехожеными тропинками и питаясь лишь водой и тем, что можно было раздобыть в лесу. После того, как они пересекли реку на самодельном плоту, перед ними расстилался загадочный Лисий лес, и Хизаши постоянно чудилось, будто за ними наблюдают.

– Я не ем людей, если тебя это беспокоит, – сказал Хизаши, но Юдай ничего не ответил. Начинало темнеть, и вопрос с ночевкой следовало решить поскорее, едва ли им совершенно случайно повезет на еще одну неизвестную деревеньку в лесу. Хизаши чувствовал себя истощенным, из-за этого разболелась рана в боку и поддерживать заданный спутником темп он уже не мог. Но и пощады просить не собирался. Лисий лес хранил молчание, лишь шуршали потревоженные ногами листья. Внезапно Хизаши ощутил легкий след темной ки, висящий в остывающем вечернем воздухе. Он был похож на запах гнилых цветов – запах смерти и разложения. Хизаши остановился, а спустя два шага замер и Учида Юдай.

– Эти твари забрались слишком далеко, – сказал он и яростно стиснул древко нагинаты. – Мой долг отловить их всех до последнего. Идем!

– Подожди. С этими демонами что-то не так. Мы не можем рисковать, будучи вдвоем, к тому же, если помнишь, я в бегах.

– Ты можешь не идти, к делам Фусин ты отношения не имеешь, – отмахнулся Юдай. – Тяжело ждать ответственности от ёкая.

– Эй-эй! – возмутился Хизаши. – Это уже похоже на личную неприязнь, теряешь непредвзятость, Юдай-сан.

Вместо ответа тот развернулся и скрылся в сумраке между высоких сосен.

Хизаши не поспешил за ним сразу. Тревога, что покусывала его всю дорогу от реки, приняла конкретные очертания, и Хизаши нахмурился. Среди прочих зловредных ёкаев пауки вызывали у людей наибольшую неприязнь, и в этом имелся смысл. Мелкие, шустрые, отталкивающие на вид, они нападали исподтишка, расставляли сети, впрыскивали яд и следили за жертвой из темноты четырьмя парами светящихся глаз. Хизаши не любил цутигумо и им подобных, презирал их, но в одном не сомневался – эти твари невероятно живучи.

Он догнал Учиду и пошел рядом с ним.

Хоть фусинец и не был цутигумо, он также вызывал у Хизаши неприятие, которое не смогли побороть даже трудности, что им не раз приходилось преодолевать вместе. Говорят, люди, спасшие друг другу жизни, перед богами становились ближе, чем родные. Но Хизаши никогда человеком не был, и все же чувствовал, что оброс невидимыми нитями, которые исходили из его тела и, переплетаясь со множеством других, образовывали паутину нерушимых связей. Обычно они незаметны, но в ситуациях вроде этой вдруг становились крепче стали. Пожалуй, Хизаши испытывал по отношению к Юдаю некое тепло, которое называлось благодарностью – за то, что вопреки всему фусинец тогда, в деревне Ома, опустил нагинату.

Впрочем, не только за это.

– Будь осторожен, – посоветовал Юдай, и воздух вокруг него слабо засиял от концентрируемой в теле энергии ки. – Ты ранен. Не подходи к этому близко.

Они оба понимали, о чем идет речь. Впереди ворочалось нечто нечеловеческое, испуская почти ощутимые волны боли и отчаяния. А еще темной ки со следами демонического вмешательства. Хизаши ощущал его не так давно, когда повстречал паучиху-ёкая.

Учида Юдай говорил, что ей удалось сбежать, но едва ли она могла пережить хоть одну ночь. Однако, как оказалось, даже в Фусин способны ошибаться.

Источник темной ки находился между трех искаженных сосен, больных и поросших мхом и лишаем. Несмотря на то, что их лапы были не полностью покрыты хвоей, на поляне царил мрачный полумрак, вызванный сильной концентрацией осорэ – ауры страха, которую способны источать ёкаи. Она сильно давила на простых людей, а вот для оммёдзи была верным знаком приближения злокозненного существа.

Учида уверенно указал направление, и между вывороченными корнями дерева Хизаши увидел дыру, из которой мерзко воняло. Он заглянул в темноту и сразу почувствовал свою многоногую знакомую.

– Я ожидал от Фусин большего, – вернул он обидную фразу. – Такого крупного ёкая упустили.

Учида опустился рядом на одно колено и посветил в нору огненным талисманом. Цвет пламени больше не менялся на синий, значит, что бы ни подарило дзёро-гумо демонические силы, оно оставило ее умирать.

– Я закончу начатое, – твердо сказал Юдай и скрылся в норе. Хизаши с удовольствием бы подождал снаружи, но какая-то новая часть него, приобретенная в последние годы, заставила последовать за упертым товарищем. Было достаточно широко, чтобы легко войти, и сам лаз позволял ползти свободно, даже не касаясь свода головой. То тут, то там попадались корни растений, свисающие до самого дна. Впереди полз Учида, таща за собой неизменную, но такую бесполезную в узком пространстве нагинату. Наконец лаз пошел вниз, и оммёдзи вывалились прямиком в паучье гнездо. В земляном коконе повсюду лежали паучьи яйца ненормальных размеров, они слабо белели во мраке гладкими светлыми овалами, а посреди кладки вздрагивала черная отвратительная громада с торчащими из-под массивного продолговатого туловища острыми суставами ног.

– Хршш… Хршшш… – паучиха издавала беспомощные звуки, похожие одновременно и на злобное шипение, и на страдальческие стоны. Но Хизаши не чувствовал жалости.

– Эту дзёро-гумо я встретил в лесу, – пояснил он Учиде. – Тогда она была похожа на обычного ёкая, разве что ее окутывал слабый покров демонической энергии. А потом она внезапно превратилась в демона, напавшего на деревню. И вот она здесь.

– Хэээби… – простонала паучиха и приподняла голову. – Ты пришшел за местью?

– Кому мне мстить? – усмехнулся Хизаши. – Тебе? Трусливой обманщице, которая даже демоном нормальным стать не сумела? Ты слишком высокого мнения о себе, посмотри, куда тебя это завело.

Бледное лицо с тремя глазами исказилось от злости, тело дернулось, но гумо не смогла подняться – две из восьми ее конечностей отсутствовали, и еще одна была странно изогнута. Удивительно, как ей вообще удалось проделать весь этот путь до гнезда.

– Он предал меня! – воскликнула она, и ядовитые жвалы яростно задвигались. – Мои дети еще не успели вылупиться!

В темноте мелькнуло острое лезвие, и кончик нагинаты уперся гумо в грудь.

– Ты впустила в себя тьму, ты будешь наказана.

Хизаши посмотрел в алый глаз во лбу паучихи и увидел в нем подлинное отчаяние. Раненая, обманутая, слабая, она умрет в окружении своих еще не вылупившихся детей. Человеческая часть Хизаши вдруг дрогнула, и он поднял руку.

– Подожди. Давай выслушаем ее.

– Ёкаи лгут, – возразил Юдай.

– Не путай нас с демонами. И посмотри, в таком состоянии есть ли смысл лгать?

Дзёро-гумо пригнулась к земле и кое-как подтянула под себя сломанную ногу.

– Я все расскажу, если пощадите моих детей.

Ее голос стал заискивающим, тонким, но Учида ни на миг не ослабил хватки на древке копья.