Журнал Q 10 2012 - Журнал Q

   Почему же у Ландау все было иначе, а карьеры его ученикам вполне удавались? - В те времена в Советском Союзе были другие критерии оценки научных работников. Никто не обращал особого внимание на число публикаций или другие "численные критерии". Оценивали качество работ, глубину понимания физики данным конкретным человеком. Так было, наверное, не везде, но в физике и некоторых других фундаментальных науках сложилась именно такая ситуация. Столь благоприятной атмосферы для развития фундаментальной науки не было больше нигде и, думаю, никогда и нигде уже не будет. То время ушло безвозвратно. Только в Советском Союзе и только в те времена могла сложиться такая научная школа, как школа Ландау. Именно поэтому мне смешно и грустно читать, как "ландауведы" утверждают, что он мечтал вырваться из Советского Союза. Нет, не об этом он мечтал. Он мечтал о возможности ездить в другие страны, встречаться людьми. Но он никогда бы не променял ту, совершенно неповторимую атмосферу, которая царила в некоторых (увы, далеко не всех) академических институтах в 50е-60е годы, на свободу собственного передвижения. Я здесь не имею в виду Сталинские времена, когда он, как и очень многие, опасались ареста. Но, если говорить честно, то не думаю, что он бы уехал и тогда, даже если бы у него и была такая возможность. Слишком уж он дорожил тем, что ему удалось создать в нашей стране, чтобы легко со всем этим расстаться.

***

   Прошу прощения за отступление. Вернемся обратно к Абрикосову, добавив к нему Гинзбурга и их Нобелевскую премию. Если почитать про этих двух замечательных физиков в книге Горобца, то становится совершенно ясно, что для Бориса и человеческие качества и даже способности к теоретической физике данного конкретного индивидуума напрямую связаны с отношением этого индивидуума к Евгению Михайловичу.

   Возьмем сначала Гинзбурга. Его поведение по отношению к Е.М. Лифшицу и его памяти не может вызвать никаких нареканий. Вот он представлен в книге, как рыцарь без страха и упрека. Я внимательно просмотрел весь раздел про Гинзбурга и нашел одно единственное к нему замечание, высказанное А. Рухадзе. Но, как прокомментировал это замечание Горобец, этот недостаток следует рассматривать, как "обычный" и "естественный". Кстати, сильно подозреваю, что этот "обычный и естественный недостаток" В.Л. Гинзбурга является фантазией Рухадзе. Уж очень это обвинение не вяжется с тем, что я знаю о Виталии Лазаревиче.

   Другое дело Абрикосов, который был в более чем посредственных отношениях с Евгением Михайловичем:

   "Не умаляя выдающейся роли А.А. Абрикосова, необходимо добавить следующее. Говоря о Нобелевской премии 2003 г., В.Л. Гинзбург не раз отмечал, что в состав лауреатов заслуживал быть включенным еще и Лев Петрович Горьков... Л.П. Горьков был также соавтором ряда принципиальных работ Абрикосова по теории сверхпроводников II рода. Однако поскольку Нобелевскую премию, не могут присудить коллективу из более чем трех авторов, то "пострадал" Горьков".

   "...в фиановских кругах рассказывают, будто бы А.А.Абрикосов много лет проводил свою активную "избирательную кампанию" среди западных ученых, которые обычно номинируют кандидатов по физике на Нобелевскую премию..."

   "Через несколько лет отношения Е.М. Лифшица и А.А. Абрикосова безнадежно испортились. Это произошло тогда, когда Лифшиц, единственный из учеников и друзей Ландау, бросился на защиту последнего. Он считал до конца своих дней, что Абрикосов возвел напраслину на Ландау..."

   "Если Г. Горелик выяснил, как я думаю, истину в 2005 г., то почему другим это нельзя было сделать на полсотни лет раньше? Прежде всего, как мне кажется, упрек надо адресовать А.А. Абрикосову..."

   "Пытаясь охарактеризовать общественное лицо А.А. Абрикосова, нельзя обойти его известный призыв, обращенный к ученым России эпохи Ельцина, эмигрировать из страны... Сам он так и поступил, бросив в тяжелейший момент свою кафедру в МИСиС и Институт физики высоких давлений, в котором был директором..."

   Как видите, все совпадает. Отношения с Лифшицем неважные и человек совсем не очень хороший. Я отношусь к обоим Нобелевским лауреатам с большим уважением, хотя и знаком с Абрикосовым гораздо лучше, чем с Гинзбургом. А это сравнение я сделал только для того, чтобы немного обрисовать психологический портрет Бориса Горобца.

   Чтобы закончить этот раздел, скажу еще несколько слов о Нобелевской премии 2003 года. Я делаю это потому, что разобраться в этом вопросе, руководствуясь только книгой Горобца, невозможно. Очень уж много он туда ошибок и неточностей намешал.

   Официальное сообщение гласит: "Нобелевской премии по физике 2003 года удостоены академик Виталий Лазаревич Гинзбург, Алексей Алексеевич Абрикосов и Энтони Дж. Леггетт за `пионерский вклад в теорию сверхпроводимости и сверхтекучести`". Хотя все три лауреата объединены общим заголовком, премии были присуждены за различные, несвязанные между собой работы. С Леггетом все ясно, он стал лауреатом не за сверхпроводимость, а за сверхтекучесть. Нас он не очень интересует. Займемся двумя нашими. Гинзбург получил свою премию за создание (совместно с Ландау) феноменологической теории сверхпроводимости (теория Гинзбурга-Ландау). Абрикосов же получил свою 1/3 премии за квантовые вихри в сверхпроводниках второго рода. Хотя он и пользовался для обоснования своей идеи теорией Гинзбурга-Ландау, она служила лишь инструментом теоретических построений и эта работа Абрикосова всегда рассматривалась, как независимая и самостоятельная работа, в которой нет соавторов.

   Что же касается Льва Петровича Горькова, то он, в том числе и совместно с Абрикосовым, занимался совершенно другим аспектом теории сверхпроводимости. Эти работы Горькова и Абрикосова, объединенные с теорией Гинзбурга-Ландау, получили название "теория Гинзбурга-Ландау-Абрикосова-Горькова" (сокращенно ГЛАГ). Теория ГЛАГ привела к более полному пониманию явления сверхпроводимости и послужила базой для многочисленных экспериментальных и теоретических исследований. Эта теория была отмечена у нас Ленинской премией. Очень может быть, что она достойна и Нобелевской, но Нобелевский комитет решил иначе. Он предпочел "вихри Абрикосова" теории ГЛАГ. Это его право.

***

   О физике и школе Ландау мы немного поговорили, вернемся теперь к нашим дрязгам. Начну, пожалуй с "Курса теоретической физики".

   Б.Г.:Далее И.Л. поясняет свои слова на единственном примере первого тома Курса, "Механики". Я их здесь опускаю для краткости. В общем, примерно то же об этой книге писал профессор Ю.Н. Ранюк, это уже обсуждалось в Главе 2. Но "Механика" - всего один, самый тонкий из томов Курса. И.Л. ни единым словом не касается трех толстых и сложнейших томов 4, 9 и 10, написанных уже без всякого участия Ландау.

   И.Л.: А я должен обсуждать эти тома? Я никогда не высказывал утверждения, что только мой отец имеет право писать учебники по теоретической физики. Я даже никогда не возражал, что эти книги, написанные без участия моего отца, были всунуты в состав курса Ландау и Лифшица. Единственное, что меня возмущало и, думаю, будет возмущать всю оставшуюся жизнь - это то, что в этом усматривается какое-то особое благородство Евгения Михайловича. Я уже писал, что именно побудило Лифшица добиваться того, что эти книги вышли под "крышей" Курса. Ниже я это повторю еще раз с большими подробностями, а сейчас я хотел бы рассказать о том, как это вообще случилось. Как у этого курса появился "второй титульный лист". Начну с короткой цитаты из книги Горобца: "Как все-таки было получено согласие Ландау на указанный левый титул, я не знаю. Но оно было получено".

   И.Л.: Да, он этого не знает и дальше пускается в пространные фантазии, имеющие довольно смутное отношение к действительности. Поскольку я знаю эту историю, как говорится, из первых рук, изложу ее здесь. Сразу скажу, что в получении этого согласия есть и моя вина. Если говорить правду, я до сих пор этого стыжусь. Но давайте по порядку.

   В самом начале бумагу, с уже напечатанным согласием, бросили к нам в почтовый ящик. Ее надо было только подписать. Но об этом не было и речи - отец был категорически против того, чтобы его имя стояло на книгах, соавтором которых он не является. Так закончился первый, но не последний этап этой эпопеи. Упорство Евгения Михайловича ясно показывало, что он решил добиться своего и таки получить имя Ландау на эти книги. На желания самого Ландау ему было наплевать. Такой, понимаете ли, особый вид благородства.

   Через некоторое время маме позвонили из издательства (кажется, оно в то время называлось "Наука") и попросили приехать. Поехали мы вместе. Встретили нас очень приветливо, усадили и начали уговаривать уговорить отца дать это самое согласие. Все объяснения были очень человеческие. Что набор книги готов, а Евгений Михайлович категорически отказывается подписать окончательное разрешение на тираж пока имя моего отца там не фигурирует. Что, поскольку набор уже готов, они при всем желании не смогут все переделать обратно к надлежащему сроку. Были и прямые угрозы. Специально вызванный юрист показывал нам статью, кажется, гражданского кодекса и объяснял, что это как раз тот случай, когда государство имеет право изъять авторское право у его владельца.