Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе - Александр Фурман

Хотя Фурмана и порадовало странноватое Костино благородство, в целом весь этот отвратительный спектакль – и особенно, конечно, история с Пашкой – его крайне разозлили. Он был уверен, что заигравшихся «подпольщиков» необходимо остановить, пока не поздно. Причем для их же пользы. У него даже мелькнула мстительная мысль сообщить об их планах куда-нибудь в КГБ, но он быстро вспомнил, кто он, потом представил, что с ним было бы, останься он в школе, и здраво решил ограничить свое вмешательство одной конкретной задачей – вывести Пашку из-под возможного удара. Ребята, значит, провели «спецоперацию»? Ну что ж, а мы проведем свою.

Позвонив Пашке по еще не выветрившемуся из памяти номеру, Фурман без долгих предисловий описал ему сложившуюся ситуацию, подчеркнул, что он полностью на его стороне, и дал дружеский совет: что стоит предпринять, чтобы в дальнейшем у юных шантажистов пропала всякая охота с ним связываться. Следовать этому совету или нет, Пашка должен был решить самостоятельно.

В первых числах февраля Смирнов предложил Фурману съездить с ним в какой-то отдаленный Дом пионеров, рядом с которым планировалось провести очередную «акцию» – факельное шествие (на этот раз, по уверениям Смирнова, с официального разрешения горкома комсомола). Фурман поехал, надеясь узнать, сработал ли его план, но Смирнов всю дорогу говорил только о готовящемся «февральском наступлении Движения» и «трех ударах по фашизму и бюрократии». На прямой вопрос о Пашке он, загадочно улыбнувшись, сказал, что вскоре должно состояться заседание революционного трибунала, на котором ответственные сотрудники Движения вынесут окончательное решение по этому делу. Поежившись, Фурман выразил желание поприсутствовать на заседании – просто из любопытства. Смирнов обещал оказать содействие.

18–19/2.75

Salud compañero!

Очень-очень жаль, что ты не был на факельном шествии и на концерте. Это весьма любопытные оказались «мероприятия»! Неизвестно, где получилось лучше – и там и тут что-то вообще невиданное и неслыханное. Ну, надеюсь, Костя тебе все расскажет: и как мы на концерте заняли задние ряды, как вскакивали по команде, кричали: «Seremos como el Che!»… И внешний вид был кайфовый. Я одел на шею портрет Энгельса, Лёлик – Маркса, какой-то парень повязался красным куском материи с надписью «Свобода Чили!» – и т. д., и т. п. Так мы даже сфотографировались с бычками в зубах на память. Чилийцы и другие латиноамериканцы, сами все в портретах Че и побрякушках, встречали нас с огромным энтузиазмом. Про своих, советских, не говорю – это вообще был вырубон.

Тут у нас был разговор с тов. Якубовским и тов. Элентухом (они оба очень надежные ребята, один из 671-й школы, другой из 23-й спец.). Решили на время свернуть любую активную деятельность в школах, потому что реакция сильна и может нас раздавить поодиночке. Лучше создать под эгидой горкома настоящее легальное объединение – я имею в виду устав, дисциплину и т. д. В нем мы сможем работать, не боясь репрессий. А заодно наша деятельность станет организованнее и отметутся пошлые обвинения в «подпольном заговоре».

Ну, это так – очень кратко и очень путано. Каково твое мнение?

С ком. приветом

Илья

Вестей от Пашки все не было, и Фурман начал всерьез тревожиться за его судьбу – а вдруг эти дураки его уже шлепнули или покалечили? Но звонить первому было нельзя: помимо опасности нарваться на Пашкину маму существовала стыдная возможность, что Пашка из гордости отверг предложенную ему «контригру» или наоборот, что он, снова помирившись со своими одноклассниками, выдал им бывшего друга, и коварные подпольщики, потирая руки, плетут сейчас новые сети на своего старинного противника…

Уже в конце марта Смирнов пригласил Фурмана на давно обещанное «заседание ревтрибунала».

Встреча была назначена на свежем воздухе у метро «Ждановская». Участников, кроме Фурмана, оказалось не много: все тот же саркастически-ироничный Костя Звездочетов и сам Смирнов. Вскоре все трое посинели от холода и дружно застучали зубами (впрочем, Фурман от волнения начал стучать еще по дороге). Обвиняемый на «суд» так и не явился. Но Фурман не пожалел, что приехал. Во-первых, из меланхоличного Костиного рассказа о последних событиях в его школе, где «неизвестные» устроили в туалете взрыв самодельной бомбы, он сделал вывод, что ребята окончательно оборзели и что эта его встреча с ними должна стать последней. Смирнов только укрепил его в этом намерении, печально сообщив, что они все наверняка «под колпаком у органов» и их могут повязать в любую минуту. (Черт! Неужели это правда?) Лучше не оглядывайтесь, посоветовал старый конспиратор. Пусть они думают, что мы ни о чем не догадываемся… Во-вторых, Фурман узнал, что его план сработал. По словам Смирнова, Пашка через Власа-Колбаса передал, что у него есть «материал» на одного из лидеров организации (то бишь на самого Смирнова), который будет пущен им в ход при первом же враждебном действии. Смирнов был очень расстроен: оказывается, он до сих пор считал Пашку не только своим старым другом, но и «неплохим коммунистом». Он, конечно, не исключал, что Пашка всего лишь блефует, опасаясь справедливого суда товарищей. Но его попытка шантажировать высокопоставленных членов организации говорила о том, что если до этого момента он и не был предателем, то теперь уж точно им стал и должен понести заслуженное наказание. К счастью, благородство и на этот раз не изменило Косте, который с угрюмой твердостью сказал, что заниматься мелкой личной местью недостойно настоящих революционеров. Смирнову пришлось с ним согласиться. Чтобы закрепить успех, Фурман начал горячо убеждать «товарищей», что они совершили принципиальную кадровую ошибку, выдвинув мировоззренчески слабого и морально неустойчивого Пашку на ответственную работу. Вам мало, что все ваши «секретные» бумажки уже подколоты в папку и лежат на столе… мы все знаем где. Да раз он сын вашего главного врага, вам в любом случае следовало держаться от него подальше! А вы уже сделали одну глупость, приблизили его, и теперь, вместо того чтобы замять все по-тихому, задумываете какую-то глупейшую “пионерлагерную” месть… Распалившись, Фурман обрушился с жесткой критикой и на саму организацию, и на ее авантюрных лидеров, опирающихся на асоциальных «пролетариев из подворотни», и на широко разрекламированное «февральское наступление» с его «тремя ударами чем-то по кому-то», которые вылились в пачканье школьных стен идиотскими псевдокоммунистическими лозунгами, хулиганские телефонные звонки директрисе с матерными выкриками и взрывы бомб в школьном туалете, что является уже самой настоящей провокацией, из-за которой наверняка пострадают ни в чем не повинные люди… Под градом этих страстных и язвительных обвинений оба «ответственных товарища» совсем загрустили, зато Фурман почувствовал себя орлом. До самой последней секунды – даже уже войдя в троллейбус – он ждал, что на них вот-вот набросятся какие-нибудь крепкие парни в штатском и позорно скрутят при всем народе. Но, к счастью, этого не произошло, а все его личные задачи были решены: он отдал долг старому другу, отведя от него угрозу расправы, мимоходом хорошенько поучил этих горе-революционеров уму-разуму и наконец выскочил из этой чужой и опасной игры…

Приветствую тебя, о смачнейший из плевков природы! Пишу тебе при свечах – электричество, как обычно, отключили…

Глава I. Структура личности

Для начала я попытаюсь построить модель человеческой личности, как я ее себе представляю в последнее время. Она во многом совпадает с моделью, предлагаемой нашей советской психологией, с включением элементов фрейдизма, собственных мыслей и еще бог знает чего. Так вот:

Личность можно представить себе в виде двухэтажного здания с подвалом. Каждому этажу соответствует определенная область мозга. Подвал (его можно назвать «субэго») – это биологические инстинкты, которые гнездятся в старых, глубинных областях мозга. Они имелись у животных еще тогда, когда человека и в помине не было, и достались ему чисто генетическим путем от отдаленнейших предков. Сюда входят, например, инстинкт самосохранения, продолжения рода и т. д. У меня есть подозрение, что в дальнейшем старые зоны мозга станут атавизмом. Но пока до этого еще ой как далеко!

Первый этаж – «эго». Это то, что обычно называется рассудком. Зона обитания – кора головного мозга. Зачатки «эго» имеются у животных, но оно резко увеличилось у предков человека, и уже у неандертальцев не уступало современному.

Известно, что у неандертальцев были слабо развиты лобные доли мозга – наиболее поздние его отделы. Они развились по-настоящему лишь у современного человека. При удалении лобных долей человек сохраняет способность мыслить, но теряет способность жить в общении с другими людьми, теряет какие-то «социальные инстинкты». Таким образом, «суперэго» – это сверхмощные статические стереотипы, регулирующие взаимоотношения человека с людьми; они составляют фундамент любой морали, являются, по сути дела, общечеловеческой (т. е. коммунистической) моралью, а в просторечии – обычной совестью.