Песнь пророка - Пол Линч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Айлиш бродит по отцовской спальне в поисках галстука. Зеленый ковер с узорами-лилиями, заваленный пожелтевшими газетами и журналами, кучи одежды на двух стульях, стоящих рядком у стены, грязные чашки и тарелки на комоде. Она роется в ящиках, преследуемая запахом плесени, посеревших белых рубашек, паутины старых галстуков. Выбирает розовый, прикладывает к носу, ощущая тяжесть прошлого, успевшую, однако, утратить резкость, встает, оборачивается и встречает на фотографии мать, молодая женщина придерживает волосы от ветра, в лице — обещание того, каким станет когда-нибудь лицо дочери. Айлиш сгружает тарелки и чашки на пол, расставляет фотографии. Джин прислоняется к Саймону и вытирает глаза на промозглом пляже. Очень стройная Джин в свадебном платье держит Саймона за руку, не замечая фотографа. Сидит на стуле, держа на коленях двух дочерей, пристальный взгляд устремлен в камеру. Айлиш закрывает глаза, желая увидеть мать такой, как на этой фотографии, мысленно бродя по их первому дому, ступая по сумрачным комнатам, пальцы скользят по перилам лестницы, мимо сиденья у окна, к своей старой комнате, и каждый шаг глухо отзывается в досках пола и улетает к высокому потолку. Айлиш и сейчас слышит голос матери, но это не звук, скорее чувство, и оно никогда не угасает в памяти, которая сама начинает тускнеть. Со старой кровати она видит окно в небо, открытый шкаф, извергающий тьму, и тьма зовет спящего ребенка в кошмар. Уголки губ постепенно отвисают, волосы до плеч укорачиваются до ушей. Джин седеет в садовом кресле на фоне пышных плетистых роз. Устало опирается на палку у водопада в Пауэрскорте, и кажется, камера в последний раз застала ее врасплох. Айлиш сносит вниз грязную посуду и загружает в посудомойку, Саймон сидит за столом, ковыряя вилкой яичницу с беконом, рубашка расстегнута до пупа, грудь бледная и безволосая. Он хватает солонку за горлышко, трясет над яичницей, бросает на дочь злобный взгляд. Я знаю, что ты там делала. Айлиш бедром захлопывает дверцу посудомоечной машины. Пап, какой свинарник ты развел в комнате, столько тарелок и чашек, застегнись и повяжи галстук, я подобрала его к твоей рубашке. Думаешь, я не слышал тебя там, наверху? Можешь искать сколько угодно, все равно ничего не найдешь. Чувствуя себя оскорбленной, Айлиш наполняет чайник, хотя времени на чай нет. Пап, пожалуйста, поторопись, иначе мы опоздаем, служба начнется через час. Он кладет вилку с ножом на тарелку, отодвигает ее от себя тылом кисти, поворачивается лицом к дочери, и в уголке рта засох желток. Неужели ты думаешь, что я держу это в спальне? Так и знай, никто из вас не получит ни пенни. Айлиш смотрит на него, и ей становится страшно, она пытается увидеть то, что спрятано за лицом, что меняется внутри, увидеть его личность как пламя, которое дышит во тьме, никогда не затухающее, бушующее пламя, ныне ставшее тонкой свечой. Он есть, и его нет, и все же, кажется, Саймон снова становится собой, когда подходит к зеркалу, а она встает у него за плечом, пока он разглядывает свое лицо, розоватость бритой кожи, каплю пены для бритья за ухом, которую Айлиш смахивает большим пальцем. Она разворачивает отца за плечи, застегивает пуговицы на рубашке, повязывает галстук. Прекрасный день для свадьбы, тебе не кажется, что им повезло с погодой? Он бросает на нее пренебрежительный взгляд, и она убеждается, что он снова стал собой. Эта твоя кузина, не могу вообразить ее на брачном ложе. Пап, ну зачем ты, Сирша — твоя племянница. Сирше под сорок, а ее отец осел, у моей сестры никогда не было вкуса. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Завязав галстук, она хлопает Саймона по плечу, поднимает глаза, и что-то в его взгляде заставляет Айлиш решить, что он принимает ее за Джин. Она отворачивается, смотрит в сад, где когда-то стояла мать, плетистые розы оборваны и пришпилены к стене.
Из университетской церкви свадебная процессия выходит на Сент-Стивенс-Грин. По пути в парк она берет отца под руку, женщины в разноцветных шляпках цокают каблучками, под деревьями тишина. У озера жених с невестой фотографируются, шафер ослабляет галстук. Из парка они направляются к георгианскому зданию, увитому плющом, запах фрезий сопровождает их на пути в комнату для приемов, высокие окна которой выходят в сад. Через комнату Айлиш смотрит на отца, он беседует с тетей Мари, которая прячет зевок за розовым шеллаком ногтей, оглядывается по сторонам и, завидев Айлиш, устремляет на племянницу призывный взгляд. А, это ты, говорит Саймон, а я рассказываю Мари о законопроекте, который проводит ПНЕ, они хотят взять под контроль науку, расставить повсюду своих людей, Мари, возьми дело в свои руки, им никто не указ, это абсурдно и немыслимо… Мари сжимает ее руку и отворачивается от брата, как будто хочет присвоить Айлиш себе. Твой отец ни словом не обмолвился о малыше, я надеялась, ты возьмешь его с собой, уверена, в твоем возрасте это был приятный сюрприз. Айлиш улыбается в напудренное лицо, видит, как розовые губы смягчаются от слюны, и настроение падает, невысказанное остается невысказанным, разговор сводится к детям, работе, и никто не жаждет обсуждать ситуацию с Ларри. Она смотрит тете в лицо, читая немой призыв провести этот день в атмосфере счастливой эйфории. Айлиш улыбается, жаль, что Ларри не смог прийти, ты меня извинишь? Она слоняется по комнате, выглядывая тех, с кем еще можно поговорить, здесь так мало ее ровесников, кузены отца стареют, и все же между ними лет двадцать пять — тридцать, не так уж много, заказывает выпить, размышляя, как проживет эти двадцать пять — тридцать лет, она уже их проживает, это время уже в прошлом, свет, падающий сквозь высокие окна, дарит им это мгновение, мир стихает до тихого бормотания, невеста в белом великолепна. Когда звенит колокольчик, они
