Опасные пути - Георг Хилтль

— Ты положительно бесишь меня, Лозен! — сказал Людовик, расшвыривая по столу бумаги, — с меня уже довольно ужасных известий! Мой суд будет строг, ведь я дал слово! Но… это удивительно… ты сам, кажется, находишься в сношениях с отравителем? Может быть, ты уже давно знаешь его? Где ты видел его?

— Я велел провести себя в его тюрьму, так как хотел оказать услугу Вам.

— Через итальянца?!

— Да, государь. Мне известно, что здоровью и даже жизни маркизы де Монтеспан грозит опасность. Мне известно, какой это был бы удар для Вас, Ваше величество.

— Да! — вне себя воскликнул король, — я сейчас получил известие об ухудшении… А я должен оставаться здесь и принимать послов, в то время как Атенаиса страдает!

— Если больную будет лечить Экзили, опасность будет устранена.

— Что? Допустим отравителя к Атенаисе! Разве он уже не отравил моей матери?

— Нет, государь. Королева-мать скончалась из-за недоброжелательства и зависти других врачей к Экзили: они не употребили его средств.

— Ужасно! Ужасно! — прошептал король. — Один раз я уже даровал итальянцу свободу… Теперь ты заступаешься за него, ты, так немилосердно восстающий против отравителей!

— Потому что считаю итальянца менее виновным. Поручик Сэн-Круа вырвал у него его тайну. Если врач употребляет мышьяк или другой яд для пользы больного, можно ли осуждать его за то, что его ученик или помощник употребит этот яд на то, чтобы отравить человека? Экзили — искуснейший врач; на нем еще нет никакой доказанной вины, и я сам, в случае болезни, обращусь к его искусству.

В эту минуту на двор примчался новый курьер. Король поспешил к двери, отворил ее и ждал, пока не появился паж.

— Ну, — нетерпеливо воскликнул Людовик, — известия? Известия?

— Дурные, государь! Доктор Фагон сам явится сию минуту; он ожидает всякого ухудшения.

Король стиснул руки и, обращаясь к Лозену, воскликнул:

— Антуан, я в отчаянии!

В эту минуту в комнату вошел герцог де Креки.

— Ваше величество, — сказал он с глубоким поклоном, — английское посольство уже прибыло; аудиенция назначена через час.

— Государь, — шептал в это время паж, — госпожа Скаррон просит Ваших приказаний.

— Хорошо, Креки, — сказал Людовик, — через час я буду в приемном зале.

Креки отошел.

— Что делать? — прошептал Людовик и вопросительно взглянул на Лозена.

— Государь, позовите итальянца! Я уверен, что он спасет маркизу!

— Я слишком рискую: я освобождаю самого опасного преступника.

— Нет, государь, уверяю Вас!

— Ты берешь всю ответственность на себя?

— Этого я не могу, государь! Экзили во всяком случае — только человек.

— Но если он в это время воспользуется случаем, чтобы скрыться?

— Надежные люди из тех, что подведомственны ла Рейни, могут сторожить его. Я сам буду поблизости.

— И если он вылечит маркизу?

— Тогда, государь, отпустите его на свободу! Ведь самая ужасная преступница — маркиза Бренвилье, и она должна быть казнена… Да, да, она и все те, кто допустил распространение ужасных познаний.

— Вижу, что ты не замешан в это дело. Я освобожу итальянца, если он спасет маркизе жизнь, — сказал Людовик и, обернувшись к пажу, произнес: — Скачи назад и скажи, что я пришлю верное средство… и что я сам сегодня же буду в Париже.

Паж немедленно удалился.

Тогда, схватив лист бумаги, король набросал на нем несколько строк и, подавая его Лозену, сказал:

— Вот, возьми, итальянца выдадут тебе на руки. Ты отвечаешь мне за него. Ну, а теперь следующее: что делать с Пикаром и с доктором Клеман?

— Государь, Пикар хорошо служит, доктор хорошо исполнил свое дело, — за что же наказывать их? Пикару, государь, пожалуйте место покойного де Риона, а врачу — какой-нибудь титул. Весь свет знает об увеличении числа потомков Вашего величества; для чего же связывать это событие с грустными обстоятельствами? Засадить двух бедняг за то, что они, может быть, обмолвились о радостном событии, — это значило бы смотреть на привязанность короля, как на нечто, боящееся гласности. Разве Людовик Четырнадцатый способен не признавать детей, обязанных жизнью его любви?

— Ты опять-таки прав, Антуан. Пикар получит место де Риона, Клеману мы дадим место хирурга в Валь де Гюасе. На моем столе лежит, по крайней мере, сто прошений об этом месте. Поезжай скорее в Париж, а я займусь посольством.

Лозен помчался в Париж, с торжеством думая:

“Я отвечу Вам ударом за удар, маркиза Монтеспан! Вы сделаетесь маленькой, ничтожной, гораздо ничтожнее, чем были в замке Мортемар. Ваше падение? Вряд ли оно может удасться, но попробовать, во всяком случае, не мешает. Вы должны сделать меня своим спутником на своем блестящем пути, иначе я предам Вас и всю Вашу родню общественному осуждению. Если маркиза Бренвилье появится когда-либо на скамье подсудимых, маркизе Монтеспан как раз место — сесть рядом с подругой, с которой она вместе выкрала зловредную книгу, Да, я крепко держу ее в руках. Она согласится на все, когда увидит Экзили на свободе и он расскажет ей историю книги; она уже и теперь страшно боится. Фагон за кошелек с золотом объявил маркизу в опасности, а себя — не способным вылечить ее… Ха-ха-ха! Ну и общество! Теперь только бы поймать Бренвилье, поставить ее на очную ставку с Экзили да заставить ее рассказать о краже книги, — и тогда с маркизой Монтеспан будет покончено!”

Чтобы удобнее следить за планами графа де Лозен, необходимо познакомить читателя с некоторыми событиями, происходившими при дворе Людовика XIV, пока в Париже разыгрывалась драма страшных отравлений. Еще во время беседы с Пенотье, когда ему нужны были деньги для достижения места начальника всей артиллерии, Лозен смотрел на свое положение, как на переходную ступень, неизбежную для достижения гораздо более высокой цели. Он видел, что маркиза Монтеспан шла по своей опасной дороге одна, без него, любимца короля; тогда и он решился идти по намеченному пути совершенно одиноко и везде, где только возможно, обходить маркизу. Мы уже видели, что счастье не всегда благоприятствовало ему, но он, королевский любимец, составил совершенно оригинальный план, для удачи которого ему необходимо было высокое положение.

Граф де Лозен желал — ни более, ни менее, — как сделаться членом королевской семьи. Он был признанным любимцем всех дам. С тех пор как Фукэ был заключен в тюрьму за свой проступок, на его дороге стоял только один король. Поэтому Лозен решил направить все свои силы на завоевание сердца принцессы Монпансье, не для того чтобы играть в любовь, но для того чтобы прочной горячей привязанностью к себе принцессы принудить короля согласиться на брак графа де Лозен с Марией Луизой Орлеанской, носившей титул герцогини де Монпансье. Ей было уже сорок лет, но зато Лозен становился родственником самого короля, а у невесты, кроме титула, было еще миллионов двадцать приданого, помимо нескольких имений, герцогств и графств.