Последнее королевство. Бледный всадник (сборник) - Бернард Корнуэлл

– Итак, где же датчане? – спросил Альфред священника.

Мы знали, что Свейн, хоть и потерял свои корабли, не отправился на соединение с Гутрумом, поэтому оставалось предположить, что он все еще где-то в Дефнаскире.

Священник, молодой человек, страшно робевший в присутствии короля, пожал плечами, поколебался и пробормотал, что, вообще-то, Свейн приближался к Эксанкестеру.

– Что значит «приближался»? – не понял король.

– Ну… был поблизости, – с трудом выдавил из себя священник.

– Датчане брали город в осаду? – спросил Альфред.

– Нет, мой господин.

Альфред снова прочитал письмо. Он всегда питал огромное уважение к написанному и пытался найти намек на то, что ускользнуло от него при первом прочтении.

– Сейчас датчан в Эксанкестере нет, – заключил он, – но в письме не сказано, где же они. Не говорится и того, сколько их и что они делают.

– Они поблизости, мой господин, – безнадежно проговорил священник. – К западу от города, я думаю.

– К западу?

– Да, полагаю, что так.

– Что находится на западе? – спросил меня Альфред.

– Поросшая вереском возвышенность, – ответил я.

Альфред раздраженно отбросил письмо.

– Вот что, Утред, ты должен отправиться в Дефнаскир, – сказал он мне, – и выяснить, чем занимаются язычники.

– Да, мой господин, – ответил я.

А король ядовито добавил:

– Заодно тебе предоставится возможность отыскать жену и сына.

Пока шли бесконечные зимние дожди, священники нашептывали ядовитые речи в уши Альфреда, и тот достаточно охотно слушал их: саксы победят датчан, только если того пожелает Бог. А Бог, говорили священники, хочет, чтобы мы были добродетельны. А Исеулт была язычницей, и я жил с ней в грехе, в то время как у меня имелась венчанная жена. А еще на болоте шептались о том, что Исеулт стоит между Альфредом и победой. Никто не говорил об этом открыто, однако моя возлюбленная все равно чувствовала недоброжелательность окружающих. В те дни ее защищала Хильда, монахиня, христианка и жертва датчан, но многие думали, что Исеулт развращает Хильду.

Я старался не обращать внимания на злобные сплетни, пока однажды мне не рассказала о них старшая дочь Альфреда.

Этельфлэд к тому времени уже почти исполнилось семь, и она была любимицей отца. Эльсвит больше любила Эдуарда, а в те влажные зимние дни она постоянно беспокоилась о здоровье сына и новорожденной, что предоставило Этельфлэд бо́льшую свободу. Девочка частенько бегала по Этелингаэгу, где ее баловали и воины, и деревенские жители. Малышка была ярким лучиком света в те гнилые дождливые дни. Золотоволосая, улыбчивая, голубоглазая, она, казалось, не ведала страха.

Однажды я застал Этельфлэд в южном форте, где она наблюдала за дюжиной датчан, явившихся на нас посмотреть. Я велел девочке возвращаться в деревню, и она сделала вид, что послушалась, но час спустя, когда датчане ушли, я нашел ее за стеной, в одном из укрытий с крышей из дерна.

– Я надеялась, что датчане придут сюда, – сказала она.

– Неужели ты хочешь, чтобы они забрали тебя с собой?

– Нет, я хотела посмотреть, как ты их убьешь.

То был один из редких дней, когда не шел дождь. Зеленые холмы озарял солнечный свет, а я сидел на стене и, вынув из выстланных овчиной ножен Вздох Змея, острил клинок на точильном камне. Этельфлэд тоже захотелось попробовать: она положила длинный клинок на колени и, сосредоточенно нахмурившись, стала водить камнем по мечу.

– Сколько датчан ты убил? – спросила она.

– Достаточно.

– Мама говорит, ты не любишь Иисуса.

– Мы все любим Иисуса, – уклончиво ответил я.

– Если ты любишь Иисуса, – серьезно сказала малышка, – то наверняка сможешь убить еще больше датчан. Что это? – поинтересовалась она, обнаружив глубокую царапину на лезвии.

– Здесь мой меч ударился о другой меч, – пояснил я.

Это случилось в Сиппанхамме во время моего поединка со Стеапой, когда его огромный клинок глубоко врезался в металл Вздоха Змея.

– Я это исправлю, – заявила девочка и стала увлеченно работать, пытаясь загладить края царапины. – Мама говорит, что Исеулт – аглэсвиф. – Она слегка запнулась на этом слове, но потом, все-таки ухитрившись выговорить его, торжествующе улыбнулась.

Я ничего не ответил. Аглэсвиф – так назывался демон, чудовище.

– И епископ говорит то же самое, – с серьезным видом продолжала Этельфлэд. – Мне не нравится епископ.

– Вот как? А почему?

– У него слюни текут.

Она попыталась продемонстрировать, как именно, но при этом умудрилась плюнуть на Вздох Змея и стала вытирать клинок. А затем поинтересовалась:

– Так Исеулт и вправду аглэсвиф?

– Конечно нет. Она вылечила Эдуарда.

– Это сделал Иисус, а еще Иисус послал мне маленькую сестричку.

Девочка нахмурилась, потому что все ее усилия загладить царапину на клинке Вздоха Змея оказались тщетными.

– Исеулт – хорошая женщина, – сказал я.

– Она учится читать. А я уже умею читать.

– Правда?

– Ну, почти. Если Исеулт будет читать, она сможет стать христианкой. А мне бы хотелось быть аглэсвифом.

– Вот как? – удивился я. – Интересно почему?

Вместо ответа Этельфлэд зарычала на меня и согнула пальчики, изображая когти. Потом засмеялась.

– Это датчане? – спросила она, увидев, как с юга приближаются всадники.

– Это Виглаф, – ответил я.

– Он милый.

Я отослал девочку обратно в Этелингаэг на лошади Виглафа, а затем призадумался о том, что она сказала. Я гадал, в тысячный уже, наверное, раз, почему я остаюсь с христианами, которые уверены, что я оскорбление их Богу. Они называли моих богов «двоголдз», то есть фальшивыми, и считали меня Утредом Нечестивым, поскольку я не только поклонялся ложным божествам, но и жил с аглэсвифом. Однако все это меня нимало не смущало: напротив, я всячески рисовался, всегда открыто носил амулет с молотом Тора, и, кстати, в ту ночь Альфред, как всегда, вздрогнул при виде моего амулета.

Он вызвал меня в свой дом, где я нашел его согнувшимся над игральной доской: он сражался в тафл с Беоккой, у которого было больше фигурок. Тафл казался мне простой игрой: у одного игрока были король и дюжина деревянных других фигурок, а у второго – вдвое больше фигурок, но не имелось короля. По правилам полагалось передвигать фигурки по клетчатой доске, пока все фигурки одного из игроков не оказывались в окружении. У меня не хватало терпения на эту игру, но Альфред ее любил, хотя, похоже, сейчас проигрывал и потому испытал облегчение при виде меня.

– Я хочу, чтобы ты отправился в Дефнаскир, – сказал он.

– Конечно, мой господин.

– Боюсь, твой король в угрожающей ситуации, мой господин, – радостно провозгласил Беокка, указывая на доску.