Сталин в жизни - Евгений Гусляров

Несколько дней шла борьба за сохранение жизни Сталина, врачи делали все возможное. Мы, члены Политбюро, все время находились здесь, отлучаясь лишь на короткое время.

Каганович Л. Памятные записки. М.: Вагриус, 1996. С. 499

Это были тогда страшные дни. Ощущение, что что-то привычное, устойчивое и прочное сдвинулось, пошатнулось, началось для меня с того момента, когда 2-го марта меня разыскали на уроке французского языка в Академии общественных наук и передали, что «Маленков просит приехать на Ближнюю»… Это было уже невероятно — чтобы кто-то иной, а не отец, приглашал приехать к нему на дачу... Я ехала туда со странным чувством смятения.

Аллилуева С. С. 11

2 марта вызвали Светлану и Василия. Тот сразу где-то вмазал и с порога закричал:

— Сволочи, загубили отца!

Рыбин А. С. 45

Василий, конечно, знал куда больше, чем я, об обстоятельствах смерти отца, так как с ним говорили все обслуживающие Кунцевскую дачу в те же дни марта 1953 года.

Аллилуева С. С. 219

Некоторые члены правительства на него ощетинились. А Ворошилов стал урезонивать:

— Василий, успокойся. Мы принимаем все меры для спасения жизни товарища Сталина.

Рыбин А. С. 45

В доме, — уже в передней, — было все не как обычно, вместо привычной тишины, глубокой тишины, кто-то бегал и суетился. Когда мне сказали, наконец, что у отца был ночью удар и что он без сознания — я почувствовала даже облегчение, потому что мне казалось, что его уже нет.

Аллилуева С. С. 12

Итак, наконец, врачи все же появились на месте событий, но никто не знал их имен — кампания Сталина против врачей обернулась против него самого. Академик Виноградов, долго и преданно выполнявший свой долг в качестве его личного врача, уже долгое время невинно томился в тюрьме, так же, как и начальник лечсанупра Кремля профессор Егоров. Только в результате этого могло случиться, что Сталин в течение двадцати четырех часов или дольше, в состоянии одностороннего паралича и потери речи, без медицинской помощи лежал на полу своей комнаты. Виной тому, бесспорно, было то обстоятельство, что никому не было разрешено входить в комнаты Сталина без его прямого вызова. Это подтвердил в 1963 году Хрущев в беседе с представителями польской компартии. Эта версия, естественно, также попала на Запад и была напечатана французским журналом «Пари Матч» и немецким журналом «Дер Шпигель».

Ноймайр А. С. 440–441

Мы видели, что Сталин лежит без сознания и не сознает, в каком он состоянии. Стали кормить его: с ложечки давали бульон и сладкий чай. Распоряжались там врачи. Они откачивали у него мочу, он же оставался без движения. Я заметил, что при откачке он старался как бы прикрыться, чувствуя неловкость. Значит, что-то сознает. Днем (не помню, на какой именно день его заболевания) Сталин пришел в сознание. Это было видно по выражению его лица. Но говорить он не мог, а поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал жать нам руки. Я ему подал свою, и он пожал ее левой рукой, правая не действовала. Пожатием руки он передавал свои чувства. Тогда я сказал: «Знаете, почему он показывает нам рукой? На стене висит вырезанная из «Огонька» репродукция с картины какого-то художника. Там девочка кормит из рожка ягненка. А мы поим товарища Сталина с ложечки, и он, видимо, показывая нам пальцем на картину, улыбается: мол, посмотрите, я в таком же состоянии, как этот ягненок».

Хрущев Н. Т. 2. С. 130

Термин «цереброваскулярное заболевание» распространяется на все заболевания, при которых патологический процесс захватывает один или несколько сосудов мозга. Как правило, причиной таких заболеваний являются атеросклеротические изменения стенок сосудов, которые, опять же, обычно связаны с повышенным кровяным давлением и влекут за собой ухудшение снабжения различных отделов мозга кровью и кислородом. Как правило, из неврологической картины выпадения отдельных функций при временном остром сокращении кровоснабжения, так называемом преходящем приступе, можно установить, какая артерия или какой отдел мозга затронуты. Такой преходящий приступ с потерей сознания после сильного головокружения, сопровождающийся тупой болью в области затылка, случился у Сталина в декабре 1949 года, согласно описанию Поскребышева. Клиническое значение таких приступов очень велико, поскольку они нередко являются предшественниками инфаркта сосудов мозга, то есть инсульта. Подобный инсульт произошел у Сталина 1 марта 1953 года, что было спровоцировано резким скачком давления после необычайно острого спора с членами президиума ЦК. Вначале Сталин отреагировал на провоцирующее требование припадком ярости, а затем потерял сознание. Прибывшая по не вполне выясненным причинам лишь 2 марта медицинская бригада во главе с кардиологом профессором Лукомским обследовала пациента, который к этому моменту уже длительное время находился в бессознательном состоянии, и установила правостороннюю гемиплегию с параличом ноги и руки. На основании опроса экономки было установлено также наличие паралича речи, типичное для кровоизлияний в левое полушарие мозга в окрестности так называемой «внутренней капсулы». Описанные явления выпадения функций в зависимости от степени и скорости распространения кровоизлияния могут развиваться на протяжении нескольких минут, нескольких часов или нескольких дней. При массивном кровоизлиянии пациент практически сразу теряет сознание, у него наступает паралич половины тела, и в подобных случаях происходит очень быстрое ухудшение состояния.

Ноймайр А. С. 449–450

Отец был без сознания, как констатировали врачи. Инсульт был очень сильный, речь была потеряна, правая половина тела парализована. Несколько раз он открывал глаза — взгляд был затуманен, кто знает, узнавал ли он кого-нибудь. Тогда все кидались к нему, стараясь уловить слово или хотя бы желание в глазах. Я сидела возле, держала его за руку, он смотрел на меня, — вряд ли он видел. Я поцеловала его и поцеловала руку, — больше мне уже ничего не оставалось.

Аллилуева С. С. 14

Консилиум был прерван появлением Берия и Маленкова (в дальнейшем они приходили и уходили не иначе как вдвоем). Берия обратился к нам со словами о постигшем партию и наш народ несчастье и выразил уверенность, что мы сделаем все, что в силах медицины, и т. д. «Имейте в виду, — сказал он, — что партия и правительство вам абсолютно доверяют, и все, что найдете нужным предпринимать, с нашей стороны не встретит ничего, кроме полного согласия и помощи».

Эти слова были сказаны, вероятно, в связи с тем, что в это время часть профессоров — «врачи-убийцы» — сидела в тюрьме и ожидала смертной казни.

Мясников А. // Лит. газ. 1989. 1 марта

Где-то заседала специальная сессия Академии медицинских наук, решая, что бы еще предпринять. В соседнем небольшом зале беспрерывно совещался какой-то еще медицинский совет, тоже решавший как быть. Привезли установку для искусственного дыхания из какого-то НИИ, и с ней молодых специалистов, — кроме них, должно быть, никто бы не сумел ею воспользоваться. Громоздкий агрегат так и простоял без дела, а молодые врачи ошалело озирались вокруг, совершенно подавленные происходящим. Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, — где я ее видела?.. Мы кивнули друг другу, но не разговаривали. Все старались молчать, как в храме, никто не говорил о посторонних вещах. Здесь, в зале, совершалось что-то значительное, почти великое, — это чувствовали все — и вели себя подобающим образом.

Аллилуева С. С. 12–13

Тех «ошалело озиравшихся вокруг» молодых врачей в 1998 году разыскал корреспондент газеты «Комсомольская правда» Андрей Павлов. Владимиру Александровичу Неговскому было 89 лет, Галине Дмитриевне Чесноковой чуть меньше. Журналист взял интервью у последних живых из тех, кто был на сталинской даче в Кунцеве 2—5 марта 1953 года. Оно появилось в газете 5 марта 1998 года.

Зенькович Н. С. 113–114

В ту ночь я дежурила во Второй градской больнице, оперировала больного. Операция была самой обычной, удалялся желчный пузырь. Я закончила все, но еще находилась в операционной. И вдруг ко мне подходят и говорят: «Галина Дмитриевна, вас срочно просят подойти...» Что, как, зачем? Молчат. Выхожу. Стоят двое милиционеров.

Они меня крепко взяли под руки и не отпускали, пока не вывели на улицу и не посадили в машину. Я даже не переоделась, на мне были халат, маска, шапочка. Спрашиваю: «Куда вы меня везете?» Молчат. А тогда многих врачей сажали, поэтому я подумала, что и меня взяли, как остальных.