Гарри Поттер и темный блеск - alexz105

— В одной постели, — Гарольд был чернее тучи.

— Да. Но тут вмешался Снейп. Не побоялся пойти наперекор тебе. Джинни вправили мозги и дали понять, что играть с твоими чувствами не позволят. И все могло закончиться спокойно, но недооценили тебя. Вернее, переоценили твою зрелость. Ты решил ее простить и пошел на конфликт со Снейпом. А дальше… Вот дальше точно никто ничего не знает.

— А то, что ты рассказываешь, откуда известно?

— Ко мне приходила Джинни. Плакала. Ей надо было выговориться. Она мне все рассказала.

— Хм. Плакала…

— Да. Плакала. Она очень страдает, Гарольд.

— Дальше.

— А собственно, все. Ты что–то сделал со своей памятью. Трудно понять почему. Что–то еще случилось, о чем никто не знает.

— Я выжег себе память в ночь, когда они были… с Драко. Это ты знаешь?

— Да. Но ты не мог знать… о них.

— Мог. И сейчас могу. И о тебе могу, если захочу.

— Как это?

— Сними сережки и дай их мне.

Удивленная Гермиона сняла подаренные им серьги и положила их на стол.

— Вот теперь не могу. Все поняла? Я уже давно догадался. Я увидел тогда ночью. Это точно. Ее и Драко.

Гермиона сморщилась и сжала виски руками. От Гарольда исходила ощуих тимая волна холода и гнева.

— Скажешь ей, чтобы вернула мне вторую серьгу. Первая уже у меня. От ее сережек одни беды. И на этом все! Вообще не понимаю, как можно верить девушкам! Ты, возможно, ждала, что я расчувствуюсь и отменю ее помолвку с Драко? Прощу Джинни и устрою ей праздник любви? Этого не будет! Не смей так смотреть на меня! Видишь эти руки?

Гарольд повернул к ней ладони.

— Они чисты! Я никого не унизил и не обманул! Я не замаран предательством и не испытываю жалости к предателям. Потому что для меня предательство — самый страшный грех! Спасибо за информацию! Я буду на помолвке! И лично пожелаю счастья этим двум символам добра, любви и справедливости!

Глава 112

— Куда вы так спешите, Гарольд? Без вас не начнут, — бросил Снейп с неудовольствием.

— Вы думаете? Неудобно как–то опаздывать.

— Вы не опаздываете, вы задерживаетесь.

— Вы думаете?

— Уверен! Важные военно–политические мероприятия не отпускают вас, чтобы прибыть на это мелкое событие, можно сказать, семейного значения.

— Кажется понял. А я‑то все удивлялся, почему Фадж и Дамблдор всегда норовили появиться последними. Это традиция такая?

— Можно и так сказать. А по сути — театральный прием. Тот кто последним входит в зал, того все ждут, получается. А ждут всегда самого главного и важного.

— И вы мне предлагаете опоздать?

— Ну конечно, Поттер! Вы же самый главный!

— Иногда не могу понять, когда вы серьезны, а когда издеваетесь.

— Тогда считайте, что я издеваюсь, даже когда серьезен.

— Придется, — проворчал Гарольд, ступая на площадку Астрономической башни Хогвартса. — Ну и что мы тут будем делать? Я думал сразу аппарировать в Малфой–мэнор.

— Можно пять минут и воздухом подышать, пока никто не мешает.

— Так вы хотели поговорить? — догадался наконец Гарольд. — Так бы прямо и сказали.

— Вы стали неуловимы, или вокруг вас вечно толпа, — с раздражением заметил зельевар.

— Вы правы. Я слушаю вас.

— Вопрос очень серьезный. Я хочу дать вам совет. Нам надо казнить Дамблдора, не дожидаясь новых схваток с Лордом!

Гарольд озадаченно потер лоб:

— Именно казнить? То есть — убить?

— Казнить — это значит казнить. Лишить жизни или души за его преступления. И именно сейчас.

— Не понимаю. Почему такая спешка? Дамблдор начал давать важную информацию и…

— …И ничего не попросил взамен? Точно?

— Попросил.

— Что именно?

— Омут Памяти.

Снейп задумался, что–то прошептал, потом пожал плечами:

— Непонятно, но знаю лишь одно — в борьбе за свою жизнь он пойдет на все!

— В этом я не сомневаюсь, но птичка в клетке и я не вижу, как оттуда можно выбраться.

— Узники всегда изобретательнее тюремщиков. У них времени больше.

— Как–то это у вас прозвучало. Тюремщики.

— Согласен. Звучит слишком мягко. Лучше бы звучало — палачи! Но я вижу на вашем лице сомнение. В чем вы сомневаетесь? В его виновности? Или в его готовности принести всех и вся в жертву своей жажде власти?

— Вы не понимаете, Снейп. Я мог бы убить его в поединке, в бою. А так…

— Никаких проблем. Давайте дадим ему палочку и завалим с чистой совестью!

— Северус!

— Хорошо. Давайте я сам. Только не препятствуйте. Зачем вы закрыли доступ к его камере?

— Вы знаете? Значит вы пробовали пройти. Вы убили бы его?

— Без колебаний.

— Дементор! Мне бы вашу решимость. Умом понимаю — подлец и предатель, а разозлиться не могу и все. Разговариваю с ним, как с человеком. Наваждение какое–то.

— Так ваше решение?

— Хорошо! По возвращении с Хогвартс я сниму запрет с доступа. И возможно пойду с вами.

— Договорились. Ну что, аппарируем?

— Да. Мы уже здорово опаздываем.

Большой Ритуальный зал Малфой–мэнора был полон гостей. Давно уже в этих стенах не было такого приема. Да что там в этих стенах — весь магический мир уже отвык от таких массовых церемоний. Люциус Малфой выбился из сил, созывая, завлекая и заманивая гостей на помолвку своего сына. В результате узкосемейное мероприятие превратилось в какое–то подобие национального магического праздника. И главным гвоздем программы были не Драко с Джинни. Главным фактором такого наплыва гостей было согласие самого Гарольда Поттера присутствовать на помолвке и благословить грядущий союз представителей двух чистокровных магических родов.

Магический мир, расколотый на две части, постепенно обретал единство. Две трети магических семей были представлены здесь. Они прибыли с разным настроением и с разными чаяниями, но общественное мнение уже склонилось к мысли, что сидение Темного Лорда в Лондоне имеет временный характер. И все кто верил в Поттера — стремились своим присутствием поддержать его. Все колеблющиеся прибыли сюда в надежде обрести уверенность в новом лидере магического мира. И все враждебно настроенные маги пришли сюда чтобы, пользуясь благовидным предлогом, посмотреть на этого выскочку, отметиться на всякий случай, а может, чем дементор не шутит, и поменять свое отношение к этой пресловутой Эй — Пи.

В соответствии с изложенными побудительными мотивами гости расположились несколькими отдельными группами, настороженно посматривающими друг на друга. Маглорожденные и полукровки. Полукровки, маскирующиеся под чистокровных, и чистокровные с сомнительной родословной. Чистокровные в …надцатом колене и главы магических родов.

Люциус порхал от группы к группе, пытаясь размыть их границы, но те упорно, как несмешивающиеся жидкости, вновь обособлялись. И несмотря на общую тесноту эти группы разделяло не менее двух ярдов пустого пространства. Меж тем время шло, а Поттер не появлялся. Драко и Джинни томились каждый в своей комнате, гадая, что там случилось и почему их не зовут. Домовые эльфы замучились поддерживать оптимальную температуру файрвиски и игристых вин. Каждая минута ожидания меняла Люциусу цвет волос с белого на серебристый. А улыбка на лице Нарциссы грозила окаменеть навеки. Наконец, распахнулись входные двери, нанятый заморский церемонимейстер грохнул своей тростью об пол и голосом пароходного гудка объявил:

— Сэр Гарольд Джеймс Поттер!

Все повернулись к входу. Группы распались и гости, наконец, перемешались в две однородные полосы у стен, освободив центральный проход зала. По нему уже летел с рукой на отлете хозяин мэнора.

— Рад! Очень рад приветствовать вас под сводами этого замка, сэр!

— Благодарю вас, сэр Люциус Малфой! Я немного задержался. Прошу всех присутствующих меня извинить, — громко ответил Гарольд и сделал общий поклон.

Раздался сдержанно–восторженный гул. Гости поедали глазами юного лидера магического мира. К их восторгу, удивлению и досаде выглядел Избранный безупречно. Самый взыскательный взгляд не мог отыскать в его внешнем виде изъяна. Держался Поттер спокойно и доброжелательно. В его жестах сквозила некоторая снисходительность и покровительственность по отношению к хозяевам и гостям.

— Желает ли сэр Гарольд Поттер, чтобы ему были представлены гости?

Гарольд посмотрел в бледно–голубые глаза Люциуса и подумал:

«Вот скотина белобрысая! Но в хватке ему не откажешь».

— С удовольствием, мистер Малфой!

В толпе, не ожидавшей такого подвоха, начался жуткий турбулентный процесс. Жены искали мужей, а отцы и матери — детей и бабушек с дедушками. Наконец разобрались, и торжествующий Люциус выкрикнул фамилию и титулы первого представляемого семейства.

Общественность была настолько взволнована процедурой представления Избранному, что после ее завершения некоторые потянулись на выход, совершенно забыв о помолвке. Церемонимейстер, делая страшные глаза, шипел на них: