Бумажный тигр. Власть (СИ) - Соловьёв Константин Сергеевич

— Нет! — вскрикнул Крамби, обмирая от ужаса, — Отойдите! Прочь!

— Вы пр-риказали мне устрр-роить стар-ррому мистер-рру Олдр-рриджу последнюю пр-ррогулку. Головой вниз, на мостовую! Знаете, это было не так и сложно. Куда проще, чем многие др-рругие пор-рручения, котор-рые мне прр-рриходилось для вас выполнять! Я дождался, когда Госсвор-р-рт, этот стар-ррый пень, уйдет за покупками, и вошел в номерр-рр. Олдрр-ридж был стар-р-р и слаб, он почти не соп-р-ррротивлялся. Напр-рротив, он улыбнулся, увидев меня на пор-р-роге. Как будто ср-ррразу все понял. Он не пытался угрр-р-рожать мне, не пытался пр-р-ррредложить денег. А это черр-рртовски часто бывает в такой момент, уж можете мне поверр-ррить! Но нет, он не опустился до мольбы. Достойный джентльмен. Он даже умер-ррр достойно, не трр-рясся как вы сейчас. «Я знал, что это будете вы, Коу, — сказал он, кивнув мне, — Что ж, так даже лучше. Значит, уже порр-рра?»

— Замолчите, Коу! Приказываю вам, замолчите!

— Мне прр-ррриходилось убивать людей, которые перед смер-р-рртью мочились в штаны, как вы сейчас, и умоляли о пощаде. А он… Он вел себя достойно. Очень достойно. Р-рр-редко встр-ретишь такое сегодня, на это способны только джентльмены стар-ррой закалки. Стар-ррой эпохи! Которр-р-рых молодые жадные ублюдки врр-рроде вас сжили со свету или спрр-р-рровадили на пенсию, чтоб те не мешали вам обстряпывать свои дрянные делишки!

— Он был… Да, он был джентльмен, — забормотал Крамби, корчаясь от ужаса, точно охваченный пламенем, — Безусловно, джентльмен до мозга костей… Мы все его очень…

— Он попр-росил у меня пять минут напоследок — прр-ривести в пор-ррядок бумаги. И я позволил ему это. Последняя любезность стар-р-рому джентльмену. Я стоял р-рядом и наблюдал, чтоб он не выкинул напоследок какую-то глупость. Не схватился за нож или не попытался сбежать. Или что-нибудь еще в этом духе. Но он ничего такого не делал. Достал из сейфа два конвер-ррта, один положил обр-р-ратно. Дрр-рругой сжег в пепельнице на моих глазах. Сгорр-ррел он быстр-ро, очень быстрр-ро, там было не много бумаги. Может, один листок. Но мистерр-р Олдрр-ридж встал лишь когда этот листок пр-рревратился в пепел. Тогда он встал и улыбнулся мне. «Я к вашим услугам, мистер-ррр Коу», — сказал он. И знаете, что? Он улыбался даже когда я швыр-р-ррнул его вниз. Готов поклясться, улыбался до самой земли. Как будто знал… Как будто пр-р-ррредвидел…

Крамби всхлипнул.

— Господь всемогущий!..

— У него было два завещания, чер-рртов ты безмозглый слизняк! Он дер-ррржал про запас оба вар-ррианта. Стрр-рраховка! Его пр-рроклятая стр-р-рраховка! Он оставлял вам шанс! До последнего! И только увидев меня, поняв, что вы подписали ему приговор, он решился. Поджег фитиль, пожелав вашему кор-р-рраблю хор-р-р-ррошего плавания!

Крамби сцепил зубы. С такой силой, что Лэйду послышался хруст.

— Моя месть, — выдавил он, глядя на Коу затуманившимся взглядом, — У меня было право на месть!

Из щелей в шлеме Коу вырвались розовые язычки огня, заплясавшие на стали. Некоторые из них заметно коптили — должно быть, это сгорали остатки мозгового вещества в раздавленном черепе.

— Твоя месть! — загрохотал он, — Твоя жалкая дрр-ррянная месть!.. Ты прр-р-родал пр-рраво на нее! Ты убил его! Но не сам — моими р-ррруками! Пр-р-риговорив всех нас! — от напряжения глотка Коу, похожая на вздувшийся под натянутой кожей трубопровод, треснула в одном месте, выпустив наружу тонкую стройку пара, — Если бы я отказался, демон пощадил бы всех нас. Так и сидел бы связанным в трр-ррюме! Но ты… Ты сделал меня своим ор-рррудием! Так получай же все, что прр-р-рричитается!..

Сейчас Крамби не станет. Лэйд понял это отчетливо, слепо ощупывая пол в поисках хоть какого-нибудь мало-мальски пригодного оружия. Тщетно. В его распоряжении не было ни подходящего оружия, ни сил, чтоб привести его в действие. Время упражняться в метании соусников прошло, старина… Все, что ему попадалось — осколки битой посуды, перемазанные серой слизью. Даже если он сумеет подобраться к Коу, застигнув его врасплох, нечего и думать пронзить этим жалким оружием закаленную броню ожившего дредноута.

Если что-то и могло защитить Крамби от неминуемой смерти, так это вмешательство высших сил. Тех самых, которые презирали его и истово ненавидели. Которые…

Выстрела, который должен был оборвать жизнь Крамби, размазав его по липкому от недавнего пиршества полу, не последовало. Нависающий над ним Коу, клокочущий, ревущий и дрожащий от медленно расплавляющей его ярости, вдруг запнулся.

— Что? Нет. Почему? Я не… Какого черрр-р-рта?

***

Ощетинившаяся разномастными стволами лапа, покрытая клочьями горящей кожи, замершая в трех дюймах от лица Крамби, вдруг пришла в движение. Задрожала, захрустела валами и поршнями, стала стремительно поворачиваться. Точно батарея, получившая от старшего офицера новые данные для стрельбы. По телу Коу прошла короткая дрожь, но в этот раз не от отдачи. Он словно пытался совладать с собственной конечностью, которая стала жить своей собственной жизнью. Пытался — и не мог. Всей его огромной силы не хватало чтобы управлять собственной рукой, которая, закончив короткое движение, остановилась, упершись в его стальную грудь. Точно пыталась нащупать гнилой некрозный комок сердца под многотонными пластинами брони.

— Нет, — произнес Коу, и голос его в этот краткий миг без оглушительной стрельбы, вдруг показался Лэйду тихим и почти человеческим, — Пожалуйста, нет. Дай мне закончить. Дай мне… Я… Пожа…

Выстрел множества орудий, произведенный в упор, был страшен. Он заставил Коу отшатнуться, заревев от боли и недоумения, по полу зазвенели сорванные куски брони и то, что они некогда прикрывали — причудливо изогнутые и почерневшие кости. Совокупная сила его орудий образовав в широкой груди огромную пробоину, едва не разломив корпус пополам. Внутри нее беспомощно трепетали, окутываясь паром, какие-то поршни, сочились черной жидкостью перебитые сосуды и трубопроводы.

— Нет, — прошептал Коу, уставившись на этот пролом, точно не веря, будто сам сделал выстрел, — Ты не посмеешь. Нет.

Вторая рука поднялась, упершись ему в бедро. Сухо клацнули взводимые курки.

— Нее-е-е-ет!

Вой Коу оказался заглушен выстрелами. Дальше они грохотали уже не умолкая, в жуткой какофонии, напоминающий безумный, пошедший вразнос и окончательно потерявший ритм фокстрот. Орудия били в упор, вышибая из стали снопы белых и желтых искр вперемешку с кровавой мякотью и костяными осколками. Гудели сорванные со своих мест бронированные пластины, обнажая уязвимую мягкую плоть. Рычали, захлебываясь от напряжения, механизмы.

Лэйд откатился к стене, прикрыв руками затылок и вжавшись лицом в развороченный паркет с такой силой, что в щеку впилась дюжина заноз. Осатаневший Коу, мечущийся по зале и всаживающий в себя залп за залпом, представлял собой не меньшую опасность, чем прежде. Рикошеты, отражающиеся от его брони, рассыпали вокруг снопы звенящих искр и осколки металла, эта шрапнель могла бы, пожалуй, прошить насквозь любого, кто неосторожно оказался бы рядом.

Боевая машина, окутавшись дымом, вертелась посреди зала, давя лапами остатки мебели. Самозабвенно расстреливая себя, она крутилась в безумном танце, который уже не был танцем ни ярости, ни безумного разрушения. Что-то другое, еще более дикое, еше более гротескное…

Это длилось долго, невыносимо долго. Чудовищный запас прочности не позволял Коу, самозабвенно расстреливавшему самого себя, уйти легко, а силы в нем было больше, чем в броненосце. Не выдерживая страшного жара, некоторые его стволы плавились, другие разрывались, окутывая его черными и сизыми облаками пороховых газов. Но он продолжал свой страшный танец, истязая себя, круша собственное тело в пароксизме страшной ненависти, точно в этом теле, огромном и бронированном, Коу вдруг узнал своего самого страшного и безжалостного врага…

И все же он понемногу сдавал.