Наперекор судьбе - Пенни Винченци

– Я и не знала, что вы разженились, – сказала Элспет.

– И я, – подхватила Эми.

– Но мы же вам рассказывали. Объясняли.

– Помню, – произнес Ру. – Какие-то туманные слова. Вроде вы любите друг друга, а вместе жить не можете. Нам это показалось довольно глупым. Особенно когда родился Фергал. Чтобы он появился, вы все равно должны были какое-то время жить вместе.

– Ру, прикуси язык! – потребовала Венеция.

– Мам, я уже не маленький. Я знаю, как появляются дети. Генри мне объяснил. Он сказал, что перед тем, как поступить в Итон, я должен знать такие вещи.

– Ясно, – пробормотала потрясенная Венеция.

– Ру, конечно, прав, – поддержал сына Бой.

Разговор происходил в библиотеке. Бой сидел на диване, держа на коленях Фергала. Дочери уселись по обе стороны от отца.

– Мы с вашей мамой всегда любили друг друга. И теперь убедились: нам лучше жить вместе.

– Отлично, – обрадовался Генри. – Это значительно упростит жизнь. Правда, если вы хотите знать мое мнение, пятеро детей – вполне достаточно. Фергал – веселый малыш и не крикливый. Но я совершенно не представляю, как сейчас мы тут сидели бы под вопли новорожденного ребенка. Могу сказать, что в семьях моих одноклассников маленьких детей нет.

– И в нашем классе – тоже, – подтвердил Ру. – Новорожденные дети – это вам уже не по возрасту.

– Хорошо, – робко согласилась Венеция. – Больше никаких новорожденных, если вы все этого так хотите.

Услышав гонг, созывающий к ланчу, она облегченно вздохнула:

– Почему бы вам не пойти и не помочь ПБ?

Все четверо бегом покинули библиотеку. Остался лишь Фергал. И улыбающийся Бой.

– Вот уж не думал, что придется от собственных детей услышать лекцию о регулировании рождаемости, – сказал он. – Похоже, мы все незаметно повзрослели и стали более чуткими и ответственными.

– Ладно, – засмеялась Венеция. – Но ведь тогда нам было совсем неплохо. А Фергал… Он… просто получился.

Глава 40

Она написала ему и все рассказала.

Что совершила ошибку, что невероятно перед ним виновата. После случившегося их брак невозможен. Их отношения уже не смогут оставаться прежними. Но она всегда будет любить его и помнить о нем…

Потом она представила, сколько горя и боли принесет ему это письмо. Возможно, письмо вместе с ним пойдет в бой… Быть может, он даже погибнет, храня в кармане мундира ее письмо. Не выдержав, она порвала письмо на мелкие кусочки.

Так повторялось четыре раза.

Ей отчаянно требовалось выговориться кому-то, но надежных слушателей в ее окружении не было. Это не расскажешь никому из Литтонов. Особенно после того, как они все познакомились с Джоном и он им понравился. Нет, только не Литтонам. Ее сочтут предательницей. Более того, рассказ этот станет своеобразным признанием, что она совсем не такая, какой ее привыкли считать. Рассказать им – все равно что заявить: «Вот я какая на самом деле. Вы думали, что я хорошая, а я дрянь. Вы считали, что у меня есть моральные принципы. Нет у меня никаких принципов. Я отвратительная, двуличная, беззастенчивая и эгоистичная особа».

Она почти надеялась, что Литтоны узнают об этом сами. Ее вполне могли увидеть вместе с Лоренсом. Она наконец-то получила долгожданный двухнедельный отпуск, который проводила в Лондоне. Лоренс хотел посмотреть город и испытать все, что английская столица могла ему предложить. Они бывали в «Беркли», «Рице» и «Мирабель», ходили в театры и даже в кино. Лоренс испытывал какую-то детскую тягу к кинофильмам. «Коварный свет Луны» они смотрели четыре раза, а «Миссис Минивер» – пять. Везде, где они появлялись вдвоем, Барти со страхом и с какой-то надеждой оглядывалась по сторонам, рассчитывая увидеть знакомое лицо… и не видела. Судьба словно говорила ей: «На меня не рассчитывай. Свою грязную работу ты будешь делать сама». Но Барти не хватало смелости. Не хватало смелости! Ей, которая с ранних лет отличалась безрассудной смелостью.

Парфитт догадывалась, что с ее подругой творится неладное. Замечала отрешенные взгляды, вспышки раздражения. Однажды Парфитт, понимающе улыбаясь, слегка щелкнула ее по носу и с нескрываемым восхищением сказала:

– Слушай, Миллер, грязная ты чертовка, сдается мне, ты новую интрижку закрутила.

Бесхитростная Парфитт, наверное, думала, что Барти просто танцевала с кем-то, потом согласилась на ужин и даже позволила себя целовать. Она не представляла, что ее подруга совершала жестокое и гнусное предательство. Совет Парфитт был груб, прямолинеен и абсолютно прагматичен.

– А ты не дергайся и не изводись, – сказала Парфитт. – Нужно получать удовольствия там, где можешь. Сама знаешь: на войне как на войне. Чего глаз не видит, по тому и сердце не горюет.

Представив, каким горем наполнилось бы сердце Джона, если бы он хоть краешком глаза увидел, что́ вытворяет его суженая, Барти лишь вяло улыбнулась и ничего не ответила.

Лоренс посчитал, что проявил достаточно терпения и дал Барти достаточно времени на раздумья. Теперь он донимал ее насчет даты их женитьбы.

– Я тебя просто не понимаю. Нас ждет удивительное событие. Потом нам может долго не выпасть такого шанса. Разрешение на вступление в брак лежит у меня в портфеле. Оно составлено по всем правилам.

В его портфеле действительно лежало разрешение. Барти нужно было всего лишь отправиться с Лоренсом в ближайший отдел записи актов гражданского состояния и сделать то, что ей скажут.

– Лоренс, но я не могу вот так сразу. Неужели тебе не понятно? Я должна сообщить Джону и…

– Барти, вся процедура займет у нас от силы пять минут. А потом ты напишешь ему теплое, искреннее письмо и сообщишь, что вместо него выходишь замуж за меня.

– Ну как ты можешь быть таким… таким глупым? – спросила Барти, плача и смеясь над его редкостной бесчувственностью. – Ты только представь, как больно моя новость ударит по нему. Что с ним будет?

– Однажды ты поступила так со мной. Как видишь, я выжил.

– Это несравнимые случаи.

– Почему?

– Потому что ты гадко поступил со мной. У меня было веское основание.

– И совсем не гадко, – усмехнулся он.

Барти всерьез пугало не только его бесчувствие, но и совершенно искреннее возмущение ее словами. Критичность к собственным поступкам у него напрочь отсутствовала.

– Скажем так: я допустил некоторую оплошность, за которую потом неоднократно извинился и…

– Лоренс, прошу тебя! – крикнула Барти. – Попытайся хотя бы понять.

– Как видишь, пытаюсь. – Он действительно пытался, и на лице его отражалось то беспокойство, то неподдельное замешательство. – Я отчаянно пытаюсь, но не понимаю, почему я должен так переживать из-за того парня.

– Потому что он любит меня.

– Это тебе только кажется, – возразил Лоренс, наматывая себе на пальцы завитки ее волос. – Он не любит тебя так, как я. Он не поглощен тобою целиком. Ты не составляешь всю его жизнь. Конечно, твое письмо его немного опечалит. Это мне понятно. А затем он воспрянет духом, найдет себе другую женщину и будет с нею куда счастливее, чем был бы с тобой. И потом, после всего, что между нами было, ты все равно не смогла бы к нему вернуться. С твоей стороны это было бы очень нечестно.

Здесь Барти целиком соглашалась с Лоренсом. Вернуться к Джону она уже не могла.

Джайлза наградили Военным крестом…

Вот уже почти две недели, как он вернулся в Англию. Когда его выносили с санитарного корабля, Джайлз напоминал призрака, настолько сильно он исхудал. Его мучили постоянные боли, а от продолжавшегося воспалительного процесса в раненой ноге у него держалась повышенная температура. Теперь он постепенно приходил в себя, но нога упрямо отказывалась заживать. Возникла даже опасность гангрены. Врачи кололи Джайлзу новое чудо-лекарство – пенициллин. Это оказало кратковременное благотворное действие, но затем боль и воспаление вернулись.

– Должно быть, дружище, не все из вас достали, – сказал ему лондонский хирург, ободряюще похлопывая по руке. – Они думали, что целиком очистили вас от немецкого металла, но нам придется посмотреть еще раз.

Хелену врачи предупредили: если они не найдут причину воспаления, а также если омертвение тканей окажется слишком обширным, ногу ее мужу придется ампутировать.

Но ногу Джайлзу спасли. Лондонский хирург обнаружил глубоко засевший осколок и удалил его. Несмотря на повреждение тканей и сухожилий, врач обещал, что теперь процесс выздоровления пойдет быстро. Джайлз лежал в полубессознательном состоянии после изрядной дозы обезболивающего. Хелена сидела рядом с его кроватью, держала его за руку и рассказывала, что, как только ему станет лучше, его навестит командир.

Как потом оказалось, командир счел своим долго лично сообщить Джайлзу о его награждении.

– И кто бы мог подумать, что это будет Джайлз? – произнесла Селия, вытирая слезы. – Военный крест. Как здорово.

Оливер сказал, что, по его мнению, это и должен был быть именно Джайлз.