Это будет вчера - Елена Сазанович

– Глебушка, поверь, я тоже мечтаю о счастье, – начал было я, но подружка Глебушки перебила меня своим писком:

– Я же тебе говорила – он эгоист! Он только о себе и думает! А мы… Мы, бедные, несчастные, мы для него ничто, – и она всхлипнула.

А толпа бедных и несчастных вновь неистово загудела.

Я поднялся на крыльцо своего домишки и взмахом руки остановил этот оглушительный крик. Наступила тишина. А я неожиданно почувствовал себя вождем племени. Жаль только, что моя голова не была увенчана убором с перьями.

– Дорогие мои собратья! – торжественным басом сказал я.

Дорогие мои единомышленники и искатели добра на земле! Поверьте, о счастье мечтает все человечество, но ни один человек не смог разрешить эту непосильную задачу. Поверьте моему честному сердцу, я тоже бессилен!

– Он лжет! – взвизгнула подружка Глебушки. И ее крик послужил сигналом. Толпа ринулась ко мне и я с грустью понял, что меня немедленно растерзают на части и о моем несчастном окровавленном теле никто даже не заплачет. Я пожалел, что у меня, как у истинного вождя племени, нет копья. Не подозреваю, какое бы печальное будущее меня ждало, если бы чья-то холодная ладонь не схватила меня за руну и чей-то незнакомый голос прохрипел:

– Идите за мной, я вас постараюсь спасти.

Мне ничего не оставалось, как юркнуть за сухенькой женской фигуркой за угол. Я успел заметить, как толпа, так яростно жаждущая счастья, потеряла меня из виду и уже по инерции принялась колотить друг друга.

А я со своей таинственной спасительницей очутился на противоположной стороне улицы и только в спокойной обстановке успел ее разглядеть. Мне она сразу же не понравилась. Короткая стрижка, невыразительные впалые глаза, к тому же неровные зубы. Она улыбнулась неровными зубами и протянула костлявую руку.

– Вас бы могли растерзать.

Поскольку когда-то я был обучен правилам хорошего тона, мне пришлось поклониться до земли. Но руку поцеловать было выше моих сил. И я крепко ее пожал.

– Я вам весьма благодарен.

– Ну, в таком случае, в знак благодарности, нам не мешало бы отметить наше удачное спасение. Ведь не каждый день избегаешь погибели.

У нее был ярко выраженный иностранный акцент и я подумал, что она, наверняка, немка. И про себя недовольно поморщился. Немок я не особенно жаловал. Холодные расчетливые бабенки. Куда бы ни шло – француженка, я бы еще смог стерпеть ее отталкивающую внешность. Но поскольку я был все-таки кое-как воспитан, мне пришлось вновь, как идиоту, поклониться до земли и изобразить на лице подобие улыбки.

– О, безусловно, я с удовольствием выпью с вами кружечку пива.

В конце концов, не все ли равно с кем пить, если просто охота выпить.

Наверно, мне следовало ее завести в какой-нибудь приличный ресторан в знак благодарности, но я терпеть не мог приличные рестораны. К тому же мне не терпелось угостить ее пивом именно в грязной, прокуренной забегаловке Глебушки. Я подумал, что иностранной гостье она должна непременно понравиться, особенно если у нее высокие запросы.

Вскоре мы сидели в пивном баре, как всегда заполненном грузчиками и бродягами. И ждали пиво.

Но пиво было подавать не кому, потому что Глебушка еще не вернулся с поля боя. А Ричард на сей раз не изволил его заменить.

– Так это вы живете в таком доме? – усмехнулась она неровными зубами.

– В каком? – фальшиво удивился я.

– Ну… Ваш дом похож… Я не хочу вас обидеть… Похож на сарай.

– Я живу там, где мне удобно, – я вновь изобразил подобие улыбки. – А как, кстати, вы там могли очутиться?

– О! Это так просто! Прошел слух, что вы способны творить чудеса. Одна ваша мысль, произнесенная вслух, сбывается. Это правда? – в ее глазах неопределенного цвета промелькнул слабый огонек.

Я развел руками.

– Людям свойственно преувеличивать. Мое слово, поверьте, ничего не значит. Эти все лопоухий Глебушка с его однорукой подружкой. Они так мечтают превратить свою забегаловку в фешенебельный ресторан! И почему-то вбили себе в голову, что только я смогу им в этом помочь.

Не успел я произнести последнее слово, как на пороге появился Глебушка с его писклявей подружкой. Они несли огромную пышную люстру и она в их руках переливалась и блестела еще больше предыдущей.

Я поморщился. Чтобы вы провалились, подумал я. Не вовремя спохватился, чтобы не высказать свою мудрую мысль вслух. Не хватало на моей совести еще смерти несчастного Глебушки.

– Глебушка! – заорал я на весь бар и поманил его палацем.

Глебушка испуганно вздрогнул и еще сильнее вцепился в люстру, испугавшись, что я смогу помешать исполнению его крайне эстетического плана.

– Глебушка, где ты на сей раз выкопал такую уродину? И где их только выпускают?! Или ты эти люстры сам производишь?

Глебушка оставил подружку с люстрой у порога и ринулся ко мне.

– Я, конечно, всегда тебя уважал, Фил, но на пиво в моем ресторане больше не рассчитывай. А если ты посмеешь разбить люстру, я подам на тебя в суд.

– Да ты что, Глебушка? – округлил я глаза. – Разве я могу посягнуть на такое великолепие?

Глебушка покосился на стриженную даму, сидящую рядом со мной.

– А мне вы подадите пиво? – прохрипела она. И ее акцент стал еще выразительнее.

Глебушка мгновенно уловил, что она иностранка и заискивающе улыбнулся.

– О, да, конечно, мадам… Мадмуазель…

И он мигом скрылся за стойкой бара.

Вскоре на нашем столике красовалась единственная блестящая хрустальная кружка, полная пенящегося темного пива. Такого я в помине не видел в этой забегаловке. На меня Глебушка даже не взглянул.

– Пожалуйста, мадам… Мадмуазель. Если еще что угодно…

– Сейчас на столе появятся крабы, раки, креветки, – продолжил я за него, громко смеясь. – А ты, Глебушка, непременно будешь стоять в черном фраке.

Но смеялся я напрасно. Мгновенно на столе появились раки, крабы, креветки. И Глебушка в черном фраке с ужасом таращился на них.

Кругом все загалдели и бросились к нашему столику. Им тоже хотелось попробовать деликатесов, но мы со своей спутницей, предчувствуя беду, вовремя смылись.

– Вот видите, Фил, – прохрипела она на улице, – а вы говорили, что ваше слово – ничто. Вы лгали, Фил. Вы всегда лжете? Теперь у вас единственный выход – укрыться у меня в доме Иначе вас действительно растерзают.

Так вот к чему она все это время клонила. Одинокая непривлекательная бабенка, которой наконец-то удалось словить мужика. Ну уж нет, лучше я подцеплю на улице первую встречную дурочку, но на удочку этой красавицы не клюну. Но в ответ я вновь галантно поклонился.

– Вы так любезны…

– Гретта. Меня зовут Гретта.

Ну и имечко! С ума сойти можно!

– Какое прекрасное у вас имя! И вы так любезны. Но я как-то в своем сарае лучше себя чувствую. Знаете, привык, что ли, к своему климату. К тому же мои птицы, наверно, уже умирают с голодухи. А я так люблю живую природу. Не моту же я позволить умереть бедным птичкам.

Гретта в ответ только пожала плечами но в ее глазах промелькнул едва заметный злобный огонек. И мне захотелось поскорее от нее смыться. Я всегда вовремя смывался от неинтересных мне женщин.

Я пожал ей на прощанье руку. И уже собирался сбежать, как заметил шагающего нам навстречу Славика Шепутинского, который вызывающе размахивал вечерней газетой.

– О, Славик! Что-то давно тебя не было видно! Или иссякли нетленные мысли?

И я с тайной радостью подумал, что неплохо чтобы его послали в Палестину освещать арабско-израильский конфликт. У него бы это неплохо получилось.

– Нет, – сказал Славик, встряхнув длинными немытыми волосами.

Я махнул рукой.

– Ладно, давай свои новости. Наверняка там я узнаю новые слезливые радости о моем друге. Но учти, Славик, с меня слезу не вышибешь.

И я с жадностью впился глазами в газету. О Григе там сообщалось немного. Но достаточно для того, чтобы понять, что Григу довольно скоре придется предстать перед Всевышним, поскольку появились дополнительные факты – были найдены в столице останки погибшей. Как я предполагал, Славик все описал с трагичной ноткой грусти, со слезами о невозвратимой потере.

Но кроме этой слезоточивой чуши была еще одна довольно любопытная статейка в рубрике <174>Друзья преступника<175>. И конечно, под друзьями преступника подразумевался никто иной, как я. В этой заметке рассказывалось о моей выдающейся способности исполнять любые желания и о моем упорном нежелании их исполнять. Я был изображен, как и подобает другу Грига, распутником и пьяницей, бесцеремонным нахалом, ведущим разгульную жизнь и ни в какую не желающим осчастливить целый мир. В общем, я оказался не менее жестоким, чем Григ, и моя небритая физиономия на фотографии дополняла это утверждение. Но меня этот бред не испугал. Я печально вздохнул:

– Я не волшебник, Славик. Я только учусь. Запиши эти слева золотым пером – я их сам придумал.

– Нет, – ответил Славик, пытаясь отобрать у меня газету.