Кто-то умер от любви - Элен Гремийон

Я долго не могла оправиться после родов. Мадам М. не выходила из моей комнаты. Как и прежде, мы снова были вместе, только теперь я уже не писала картины, а она не читала вслух. Мы обе любовались Луизой. Молча, как заклятые враги. Когда я кормила Луизу, она не сводила с меня ревнивого взгляда, но тут она была бессильна, эти минуты она не могла у меня отнять. Зато во всем остальном мне приходилось ей уступать. Уступать, когда она хотела сменить пеленки. Взять на руки. Убаюкать. Пошептать ей на ушко нежные слова. Назвать „своей малышкой“. Она выходила гулять с ней, пока я лежала в постели, — я еще долго не вставала.

Я знала, что хочу уехать вместе с Луизой, хочу вернуться с ней домой, — теперь я уже не чувствовала себя виноватой. Это была моя дочь. Но я не могла сказать мадам М., что мы с ней совершили ошибку, что нельзя разлучать ребенка с матерью, что это противоестественно. Она была не способна меня понять. Значит, придется снова разыгрывать комедию, потерпеть еще немного, притвориться покорной. Лишь бы она не догадалась о моих намерениях. А когда я наберусь сил, то улучу подходящий момент и сбегу от нее вместе с Луизой.

Но я прождала слишком долго.

Наконец я немного окрепла и начала ходить. Однажды утром мадам М. вошла в мою комнату, как обычно, во время кормления. Луизе было около месяца. Мадам М. вырвала ее у меня из рук и вышла. Я бросилась за ней, но она успела запереться на ключ. За дверью слышался плач Луизы. Я уже изучила все ее интонации, но этот плач звучал как-то необычно. Я стала колотить в дверь. Ответа не было. Только Луиза кричала все громче и громче. Я жутко испугалась. Начала во весь голос звать Софи. Пробежала по всей квартире. Потом заглянула в ванную.

И тут замерла от ужаса. Мой кот Альто лежал в воде мертвый. Мадам М. убила его. Утопила. А перед тем, наверное, задушила или… Не знаю… Вода была красной от крови. Я снова бросилась к ее двери, умоляя открыть мне. Луиза больше не плакала. И это напугало меня еще больше: вдруг мадам М. сделала с ней что-то плохое? Я решила выбежать на улицу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но входная дверь тоже была крепко заперта.

И тут у меня за спиной раздался ее голос: „Убирайся! Тебе здесь больше не место!“ Она стояла на верхней площадке лестницы, загораживая проход. Я спросила, что она сделала с моим ребенком. Она ответила, что ничего не сделала с моим ребенком, поскольку у меня нет никакого ребенка. Она искренне мне сочувствует и надеется, что когда-нибудь и у меня будут дети, но сейчас просит оставить ее в покое. Я, видимо, просто буйная сумасшедшая, которая страдает навязчивой идеей — украсть ее дочь. Поэтому чем скорей я уберусь отсюда, тем будет лучше для всех. Она произнесла это „для всех“ с такой угрозой, что я подчинилась и безвольно, как сомнамбула, вышла из дома.

Мне стало ясно, что эта женщина скорее убьет Луизу, чем расстанется с ней. Я сделала несколько шагов. Нужно было отойти подальше от дома, не торчать у нее на глазах, ведь она наверняка следит за мной из окна. Не стоит ее раздражать. Пусть успокоится. Свернув за угол, я села на скамейку, чтобы опомниться.

Внезапно я увидела прямо перед собой марширующих солдат в черных сапогах и немецких мундирах. Этого не могло быть, как они сюда попали? Я пошла за ними и очутилась на Елисейских Полях. Кошмар продолжался. Повсюду немецкие танки, военные машины, грузовики. На каждом перекрестке были установлены пулеметы. Улицы кишели кавалеристами и пехотинцами. Неужели это и есть враги, ведь наши газеты изображали их тщедушными, рахитичными, неуклюжими горе-вояками! А эти выглядели бравыми и гордыми красавцами в сверкающих сапогах, с новеньким оружием. Да, это они, я узнала их отрывистую лающую речь. Господи боже, немцы во Франции! Париж оккупирован! Почему же она ни словом не обмолвилась об этом? Я растерянно уставилась на них. Словно какие-то безумные туристы, они щелкали фотоаппаратами. Я испугалась: вдруг меня арестуют? Но они не обращали на меня никакого внимания. Хотя я была единственным гражданским человеком, который стоял с высоко поднятой головой. Редкие прохожие норовили прошмыгнуть мимо, глядя в землю. Не знаю, как мне удалось не хлопнуться в обморок. Наверно, меня спасла мысль, что я должна вернуться и забрать Луизу.

Я побрела по улице в сторону центра. Перешла Сену по мосту возле площади Согласия. Впереди, на крыше Национальной ассамблеи, виднелись немецкие солдаты, человек десять. Они влезли туда, чтобы вывесить на фасаде гигантское полотнище со словами Deutschland siegt an allen Fronten[6]. Я не знала, как это перевести, но в любом случае мне было плевать на их лозунги. Выйдя к бульвару Сен-Жермен, я увидела, что и там уже полно немецких плакатов. С указателями разных направлений. Солдаты, цепляясь, как обезьяны, за столбы и балконы, развешивали на домах нацистские знамена. Всюду, куда ни глянь, появились красно-бело-черные флаги со свастиками. Некоторые полотнища были так велики, что свисали с крыш до самого тротуара, наглухо закрывая фасады зданий. Париж лишился своих стен. Черная свастика напоминала мне лабиринт с тупиками вместо выходов, и я механически шла по улице, сама не зная куда. В окнах мелькали испуганные лица: затаившись у себя в квартирах, люди высматривали, что делается снаружи. А я все шагала, как автомат — испорченный автомат. Бульвар Распай. На капотах немецких машин были прицеплены французские военные кепи и каски — первые мрачные трофеи победителей. Мне навстречу вели пленных. Я не осмеливалась на них глядеть. Боялась увидеть знакомые лица. Солнце пекло невыносимо. Мне хотелось набрать в грудь побольше воздуха, но даже дышать было страшно. Я часто присаживалась, чтобы передохнуть. В небе над моей головой кружили самолеты. По городу разъезжали машины с громкоговорителями, из которых неслись объявления: каждый, кто выйдет из дома после 20 часов, будет расстрелян. Улица Де Плант. Как странно: никаких немецких плакатов, никаких знамен и суетливых солдат — мертвая тишина и безлюдье, пустые тротуары и закрытые ставни. Здесь они еще не успели пометить „свою“ территорию, но все равно я ощущала их присутствие. Псы поганые! Улица Саблиер. Улица Ипполита Мендрона. Номер 3… 14… 32… 46. Не знаю, как мне удалось найти мастерскую Альберто в доме № 46 по улице Ипполита Мендрона. Наверно, так сомнамбулам удается ходить по карнизам, не падая вниз. Однажды Альберто показал мне на карте Парижа свою улицу. Я тогда много раз мысленно проделывала этот путь, входила в узкий переулок, в тесный дворик. Я решила все рассказать Альберто. Убеждала себя, что уж он-то мне поверит, поможет забрать Луизу. И конечно, вразумит мадам М., ведь он хорошо ее знает. Но его не оказалось дома.