Дети Великой Реки - Грегори Киз

— Я старалась… — Голос вдруг осекся. Разве в силах читать она старинный алфавит так свободно, как этого требует Ган?

Ган пристально поглядел на нее.

— Тут еще масса работы по индексированию. Ты знаешь, что это такое?

— Нет, Ган.

— Какое невежество. — Он тяжело вздохнул. — Полагаю, это уже не исправить.

— Если я…

— Я не просил тебя разговаривать, — прошипел Ганн с исказившимся от злобы лицом.

— Прошу прощения. Я…

— Молчать!

Вся гордость Хизи встала на дыбы, но она, сделав усилие, сдержалась и не возразила ему.

— Иди за мной. И не смей останавливаться и рвать книги.

Ган подвел ее к маленькому столику, где лежали листы белой бумаги, доски вместо пресса и стояла мисочка с клеем.

— Слезы дешево стоят. Это самое простое. Любой простофиля может выдавить их из себя, — сказал Ган. — Я вначале покажу тебе, как это делается, а потом уже займемся переплетом.

Хизи кивнула. Она тупо следила за тем, как его темные мягкие пальцы ловко справляются с бумагой.

— Клея бери немного. Столько, сколько требуется, и смотри не переложи.

У Хизи вдруг мелькнуло подозрение — видение во время сна. Ган, стоящий над ней, наклоняется и рвет книгу, а потом уходит, оставив ее спящей. Он вполне мог это сделать нарочно, чтобы унизить ее, наказать за то, что она без приглашения ворвалась в его драгоценную библиотеку.

Палец Гана, как маятник, закачался у нее перед носом — он сердито грозил ей, и вид при этом у него был свирепый.

— Ты не слушаешь, — сказал он возмущенно.

Так оно и есть, подумала Хизи. Она ни слова не слышала из того, что он говорил.

VI

ДАР КРОВИ

— Молю тебя, — простонал Перкар. — Я уезжаю. Молю тебя, богиня, дай мне твое благословение.

Ручей продолжал течь, как всегда, лаская лишь его лодыжки, но и то безразлично, будто это были палки или скала.

— Я молю тебя, богиня, — повторял он без конца. А высоко в небе катилось и катилось солнце.

И только перед тем, как оно село, вода, наконец, забурлила и он увидел ее. Она стояла и наблюдала за ним.

— Я не могу любить тебя. Я не создана для этого.

— Это не имеет значения. — Он понимал, что рано или поздно ее красота погубит его. Такая страшная, такая дивная красота. Даже во сне ее невозможно возвеличить или приукрасить. Во сне ее красота только тускнела.

Она стряхнула с волос запутавшиеся в них листья. Мокрая смоляная прядка упала ей на правый глаз.

— Ты не имеешь права, не имеешь никакого права добавлять муку к моим страданиям. Ты такая же зверюга, как все остальные.

— Но ведь ты любишь меня.

Лицо ее дернулось, и губы растянулись в улыбке, но в самых их углах затаилось что-то недоброе.

— Ты не понимаешь, что я чувствую, Перкар. Я не зверь… во мне, наверное, уживается много всякого. И когда именно так я думаю о себе, в воплощении… в воплощении этого несчастного маленького существа, чья кровь течет во мне, я, мне кажется, люблю тебя. Но моя любовь, она особая, ты никогда в ней не разберешься. — Она покачала головой, жест очень человеческий. — Уходи, проживи свою жизнь и умри, и забудь про меня.

— Я и собираюсь уехать, — ответил Перкар.

— Вот и хорошо. И держись от меня подальше.

— Только когда умру.

Она неожиданно смягчилась, подойдя к нему, погладила его по лицу. Но потом сразу же отдернула руку и отошла назад.

— Среди духов ходит слух, что ты собираешься говорить с Владыкой Леса, — прошептала она.

— Собираюсь.

— Ты будешь совсем близко от него, от Пожирателя.

— Не так уж близко, — пробормотал Перкар, пытаясь дотянуться до нее. — Мы едем на север, а затем на восток. Ты… большая Река ведь на юге… Там, где ты… он…

— Где он глотает меня. Где он меня убивает и пожирает. И я скольжу вниз в его теле, а голова его остается высоко в горах. Ты будешь близко от него и, прошу тебя, будь осторожен. Он почует мой запах на тебе и попробует, чтобы убедиться. Он уже тебя знает, любимый. Пожирая меня, он проглотил твое семя. Обещай мне, что не подойдешь к нему близко.

— Обещаю тебе, что найду способ убить его.

Богиня выбросила вперед руку и крепко ударила его по щеке. Все это произошло в одно мгновение, быстро, словно рыбка скользнула.

— Ты мальчишка, — прошипела она. — И мысли у тебя, как у глупого мальчишки. Будь мужчиной и живи, думая о том, что может случиться, что происходит вокруг, а не только о своих детских прихотях.

Перкар был настолько потрясен, что не мог в ответ вымолвить ни слова. Голос все еще не вернулся к нему, когда она, нырнув, исчезла.

— Я тебе уже говорил, ты должен взять с собой нашу старую Желтую Гриву, — продолжал настаивать Хини.

Перкар едва заметно улыбнулся младшему братишке.

— Не думаю, что Желтая Грива долго протянет в Балате… или в каком-нибудь дремучем лесу. Мне кажется, Желтой Гриве лучше остаться там, где она есть. Она вполне довольна своей жизнью.

— Но я не понимаю, почему ты обязательно должен взять с собой Катасапала?

— Потому что дал мне его отец. Что тебе не нравится? У тебя ведь есть прекрасный жеребец.

— У тебя тоже.

— Для путешествия, как наше, надо иметь много лошадей.

— Это ты так говоришь.

— Погляди, когда приедут вместе с вождем остальные. — Перкар потрепал мальчика по голове. — У них у всех будет больше, чем по одной лошади.

— Конечно, больше. Их ведь много, не один же человек, и вождь этот, такой смешной…

— Я хотел сказать, что у каждого из них будет больше, чем один конь. — Перкар шуганул рыжего цыпленка, который клевал что-то у самого сапога, очевидно зернышки, что выпали у Перкара из горсти, когда он кормил лошадей. — Я возьму Катасапала и конечно же менга, — сказал он.

Менг был любимым конем Перкара. Много лет назад, когда в долину пришли свирепые грабители менги, много людей полегло, а их родичи никогда не увидели их могил. Животные плохо поддавались тренировке — так, во всяком случае, говорил отец, но у одного из этих жеребцов была кобыла с жеребенком. Менг был вторым в этой линии, гордый, горячий конь с ярко-рыжими, цвета засохшей крови, полосками на шее.

— Хини, дай брату передохнуть. Ему нужна самая лучшая в мире лошадь.

Оба брата, услыхав голос, повернули головы.

— Здравствуй, мама, — сказали они почти хором.

— Хини, надо покормить цыплят. Будь добр, позаботься об этом.

Перкар низко наклонил голову и стал поправлять тюки на спине кобылы, пытаясь избежать встревоженный материнский взгляд.

— Не стоит так усердствовать, Мазати, — сказала она.

Перкар состроил гримасу и продолжал еще усерднее возиться с лошадью.

— Плохая примета назвать мужчину его детским именем до того, как он отправится на поиски Пираку, — заявил он.