Флорентийская голова (сборник) - Владислав Кетат

Без «Чапаева» на «Пушке» делать совершенно нечего, решил я и купил упакованную в мягкий плебейский переплёт «Мастера и Маргариту», с которой и направился из магазина, сами знаете куда. Пешком.

Сесть на какую-нибудь из свободных скамеек, поставить между ног бутылку пива (остальные в рюкзаке), раскрыть на любом месте Книгу… Должно быть, это и не самый оптимальный способ провести выходной, но всё же лучше, чем просидеть его дома, поглощая мягкое Рентгеновское излучение из ящика с приведениями.

Свободный кусочек лавки, достаточный для нормального сидения, нашёлся в самом конце аллеи, недалеко от детской площадки. По этой причине (причине наличия этой самой площадки) бутылку пива я не выставил на всеобщее обозрение, а запихал в узкий, специально пристроченный именно для таких случаев, внутренний карман джинсовой куртки. Очень мне не хотелось быть разорённым за распитие в общественном месте.

Я раскрыл книгу (корешок при этом сразу лопнул), глаза мои побежали по строчкам, один абзац, второй, третий… и вокруг меня, словно на плавающей в кювете с проявителем фотобумаге, начала потихонечку проступать та Москва, которой уж нет и никогда, думается мне, не будет.

— Раньше я ненавидел, когда то, что вы держите в руках, называют «M&M», но теперь привык. Она тает в голове, а не в руках… — услышал я где-то над собой.

Я оторвал глаза от книги, в которую уже успел достаточно глубоко погрузиться, и увидел парня моего возраста с основательно початой винной бутылкой в руке. На парне был с виду дорогой, коричневый в тонкую серую полоску костюм и белая-белая рубашка с расстёгнутым воротом. Галстука не было.

— Разрешите присесть? — спросил парень и придурковато улыбнулся. — Все скамейки, как на грех, заняты.

Я нехотя подвинулся на ползадницы влево. Потом, когда увидел, что парень не помещается, двинул задом ещё чуть-чуть.

— Спасибо, — сказал парень и протянул мне так, как просят милостыню, свою ладонь: — Евгений, но друзья зовут меня старым школьным прозвищем — Ойген.

— Валентин, — буркнул я, пожимая его маленькую ладошку.

Раньше, я, наверное, встал бы и ушёл, потому что хорошо знаю, чем заканчиваются такие знакомства, но в тот раз не сделал этого, о чём впоследствии много раз жалел и столько же раз воздавал небесам славу.

После рукопожатия парень отвернулся к пруду и замер. Каждую секунду я ожидал от него какой-нибудь реплики, но он сидел молча и при этом совершенно неподвижно, даже ни разу не притронулся к бутылке, которую держал в левой руке.

Через минуту я поймал себя на мысли, что уже не могу сконцентрироваться на чтении. Какое-то время мои глаза ещё шарили по тексту, но он тут же, не отпечатываясь в голове, бесследно исчезал, словно уплывающие в никуда титры по окончании кинофильма. Я закрыл книгу и закурил.

— Я тоже раньше использовал такой способ для вызова духов, но потом заставил себя отказаться от этого. — Парень повернулся ко мне и сделал глоток из бутылки.

Я кивнул.

— Дайте-ка посмотреть, — сказал он и потянулся к книге.

Я отдал ему мягкий томик и отодвинулся ещё чуть-чуть.

— Азбука-кла-а-ассика, — протянул парень, — знакомая вещица, — затем открыл книгу примерно на середине и пару минут читал, а, может, делал вид, что читает.

За это время на его лице успело смениться несколько выражений от блуждающей улыбки, до несколько наигранного, как мне показалось, удивления. Наконец, он оторвался от чтения и повернулся ко мне.

— И кого именно вы хотели соткать тут из воздуха, можно спросить? Воланда?

Я ничего не ответил, только показал жестом, что книгу неплохо бы было вернуть.

— Понимаю, вы не хотите разговаривать, — продолжил парень, постепенно повышая голос, — это правильно, скажи вы хоть слово в ответ, и это будет означать, что вы приняли мои правила игры и вам придётся говорить и дальше. А что, если я начну вас оскорблять? Тогда, что? Драка? Дуэль? Катание в пыли?

— Если вы будете так кричать, вас непременно заберёт патруль, — ответил я тихо. — Вон они, у памятника дедушке Крылову маячат, видите?

Парень покосился на ментов и комично спрятал бутылку за пазуху. Я улыбнулся.

— Послушайте, что я вам скажу, Валентин, — гораздо тише сказал он, — в вашем положении только и остаётся, как вызывать духов, потому что всё интересное уже кончилось.

— Ойген, отдайте книгу, — как можно спокойнее ответил я и протянул руку.

Парень убрал руку с книгой за спину и зашипел:

— Вам придётся мне поверить, потому что я уже прошёл все стадии духовного падения, к которым вы только приближаетесь. Я уже всё поменял в своей жизни — ничегошеньки не оставил от старой. Вы понимаете, ВСЁ! Если б вы видели, какой я был раньше… Если бы только видели!

И Ойген заговорил. Говорил горячо, с четверть часа без остановки. Брызгал слюною, махал руками, корчил рожи, описывая своё ужасное прошлое, которое, если честно, не показалось мне тогда столь уж ужасным.

Он, так же как и я, когда-то был младшим научным сотрудником в каком-то НИИ, толи редких металлов, толи специальных сплавов. Работал над чудо-металлом со смешным названием «Сурьмансиль». И были у него тогда длинные волосы, и козлиная борода была, и в волосатой голове его были идеи. А потом всё кончилось, и стал он такой, как сейчас — бритый и стриженный.

При всём при этом, он менее всего походил на умалишённого. Нет, в нём было что-то от сумасшедших (в хорошем смысле этого слова) учёных, которые, как выясняется позже, часто оказываются вменяемее всех остальных вместе взятых. Я не перебивал его. Я внимательно слушал.

— Вы всё ещё цепляетесь за свою прежнюю жизнь (он ткнул пальцем мне в бороду), за прежних своих идолов и духов (тем же пальцем в книгу), но что бы вы ни делали, — тут он поднял палец вверх и сделал паузу, — вам всё равно придётся примерить короткую стрижку и выбритую до состояния полированной древесины физиономию. Вы просто до этого ещё не доросли.

Сказав это, парень припал к бутылке, и в несколько глотков её прикончил. Как только он оторвал горлышко от своих губ, его лицо, довольно приятное, кстати, исказила гримаса, от которой рот некрасиво растянулся, а шея пошла складками. Я подумал, что его сейчас вырвет, и, опасаясь быть забрызганным, убрал в сторону ноги, но опасения оказались излишними — лицо моего собеседника разгладилось и приобрело прежние очертания.

— А потом вам захочется всё вернуть назад, — выдавил из себя он, — захочется до такой степени, что вы будете готовы отдать всё, что у вас есть за возможность хотя бы на секундочку, хотя бы одним глазком…

Он закрыл лицо руками и затих. Я подумал, что это просто очередной акт пьяной истерики, и решил закончить со всем этим.

— У вас всё? — спросил я. — Книгу отдайте.

Ойген не отвечал.

— Я говорю, книгу отдайте, — повторил я. — Мне идти пора.

Ойген оторвал руки от лица, и я увидел в его глазах слёзы. Ни говоря ни слова, он махнул на меня рукой, резко поднялся и, не оглядываясь, пошёл в сторону Малой Бронной. Я провожал его взглядом, пока он не скрылся за деревьями, а потом тоже встал и медленно побрёл в противоположную сторону.

Книгу он мне так и не отдал.

Откровенно говоря, я ни слова не понял из того, что он мне тогда наговорил. Точнее, по частям всё было ясно, а вот вместе никак не складывалось. Это было похоже на чёрно-белый французский фильм шестидесятых годов, где голову зрителя морочат именно такими приёмами — непонятными фразами, внезапными истеричными выпадами, и где всё заканчивалось какой-нибудь до полоумия нелогичной выходкой главного героя.

Я бы, скорее всего, наплевал бы и забыл про всю эту историю, если бы буквально через пару недель мне ни позвонил один мой институтский приятель и ни сообщил о горящей синем пламенем вакансии в одной крупной и серьёзной компании.

— Конечно, решать тебе, старик, — сказал он, — но я бы на твоём месте ни секунды бы не раздумывал. Такие деньги на дороге не валяются.

В этот момент мне почему-то вспомнилась оставленная Евгением-Ойгеном пустая винная бутылка.

1. Пятирубашечник

— Начальство вообще не должно такими вопросами заниматься! Начальство, если хочешь знать, должно водку жрать и с бабами трахаться. Маленькому начальнику — маленькая баба и маленькая чекушка; большому — большая баба и больша-а-а-ая такая чекушка. Всё понял?

— Да.

— Иди, работай.

Прямо на меня из кабинета выскочил парень в очках, белой рубашке и синем в красную полоску галстуке. Парень не то, чтобы был испуган, просто, разобран на части, что ли, но выглядеть при этом умудрялся шикарно. Что-то в нём было такое, будто он только что выскочил не из кабинета, а из телевизора, из какого-нибудь сериала про то, как это происходит там.

Парень «из телевизора», взглядом меня не зацепив, пронёсся мимо и исчез за дверью, ведущей в общий коридор. Теперь была моя очередь зайти в кабинет. Я не боялся, нет-нет, мне совсем не было страшно, просто…