Мозг. Тайны разума - Уайлдер Пенфилд

Но, как бы то ни было, я вернулся к коллегам, и мы согласились с тем, что в операции нет необходимости. Я усмотрел первый явный признак восстановления. Пациента сразу же перевели из госпиталя, в котором его так чудесно выхаживали, в Московский институт нейрохирургии, где у него была возможность находиться под наблюдением профессора Б. Г. Егорова. Здесь незамедлительно приступили к психотерапии, и позднее я узнал, что с этого момента начался процесс продолжительного прогрессивного восстановления[23].

В первые шесть недель после аварии товарищи Ландау, физики, бо́льшая часть из которых его ученики, присоединились к врачам и медсестрам, любезно прилагая усилия для того, чтобы поддержать дыхание пациента и ускорить его восстановление, если это окажется возможным. Ландау, уже награжденному Ленинской премией за вклад в развитие физики, во время его выздоровления была присуждена Нобелевская премия. Они с женой были счастливы вместе, и в такой торжественный момент она находилась рядом с ним.

Я увидел Ландау девять месяцев спустя, после моего возвращения из поездки в университетский госпиталь в Китае. Он был переведен в санаторий. Невролог, профессор Николай Гращенков и соратник Ландау, разделивший с ним Ленинскую премию, блестящий профессор Лифшиц взяли меня с собой навестить выздоравливающего. Далее я процитирую мою дневниковую запись, сделанную несколькими днями позже: «Ландау сидел на кровати в свежей белой рубашке и с нетерпением вглядывался в меня. Это был красивый человек с прекрасной головой. Его взгляд выражал полное понимание. Он был упрям в своем заблуждении, и я вполне оценил, почему несколько месяцев до этого он находился в депрессии и даже попросил Лифшица принести ему яд». Ландау прекрасно говорил по-английски и делал это с огромным удовольствием. «Когда я спросил его, получил ли он Ленинскую премию, он ответил «да», но не мог сказать, когда именно это произошло. Когда я задал ему вопрос о том, разделил ли кто-нибудь с ним эту премию, он огляделся вокруг, ища глазами Лифшица, стоящего среди других, улыбнулся и указал на него: – «Мне кажется, мы с ним разделили ее». Взаимоотношения этих двух мужчин несколько напоминали взаимоотношения Давида и Ионафана. «Лифшиц чувствует, что потерял своего самого близкого друга и руководителя».

Рисунок из анатомического атласа Бартоломео Евстахио

(лат. Tabulae anatomicae). 1783 г.

Рисунок из анатомического атласа Томаса Геминуса

(лат. Compendiosa totius anatomie delineatio, aere exarata). 1545 г.

Окончательный диагноз был таким: травма головы, приведшая к небольшому кровоизлиянию в проводящих путях (белое вещество) верхних отделов ствола мозга. В течение шести недель после аварии кровоизлияние постепенно абсорбировалось в процессе собственной мозговой циркуляции. Со временем, с помощью нервных волокон ствола мозга нейрональная связь была восстановлена. Оставалась только трудность в воспоминании недавнего прошлого. И замешательство Ландау было связано именно с этим.

Конечно, можно только догадываться, в какой именно момент к пациенту вернулось сознание. Прежде чем он смог подать признаки того, что находится в сознании, ему было необходимо вернуть контроль над некоторой частью его моторной системы. Очевидно, что контроль над движениями глаз вернулся к нему в первую очередь. Во время нашего первого общения, когда госпожа Ландау объясняла мужу сложившуюся ситуацию, а я чувствовал направленный на меня его испытующий взгляд, напрашивался вывод, что все, что говорится, для сознания пациента остается понятным. Он помнил, что жена говорила в начале, как и то, что она сказала в конце объяснения. Для этого сознанию не требовалась помощь со стороны мозгового механизма эмпирического воспоминания. Для этого был нужен только механизм потока сознания, сохранявший нормальную активность.

Когда я увидел Ландау девять месяцев спустя во время нашей второй встречи, он не помнил ни меня, ни того, что с ним происходило в течение нескольких месяцев после его перевода в Московский институт нейрохирургии. Работа по сканированию и воспоминанию прошлого опыта выполняется только механизмом, в котором решающее участие принимает по крайней мере гиппокамп одной височной доли (рис. 11). Эти функции такой механизм способен выполнять только в периоды нормального состояния, другими словами, только при таких условиях он может формировать собственные «ключи» к потоку сознания, свой дубликат «входного ключа».27

Позднее я узнал, что Ландау продолжал выздоравливать весь следующий год и помогал своему сыну в подготовке к вступительным экзаменам в университет. К этому человеку, чей математический гений сравнивали с гением Эйнштейна, пришло мировое признание. Его соотечественников радовало его выздоровление, однако вскоре он вернулся в состояние «депрессии». Вероятно, к нему пришло осознание того, что его мозг больше не может служить ему так, как прежде.

Я привел столь подробное описание этого случая, так как он, как и многие другие, наглядно показывает, каким образом в момент присутствия сознания для активации и включения других мозговых механизмов, способных к нормальной функции, используется высший мозговой механизм. Кроме того, он позволяет сделать вывод о том, что разум может удерживать данные, поступившие к нему во время этой фокусировки внимания и в то время, когда механизм потока сознания движется вперед. Однако разум сам по себе не способен вспомнить опыт прошлого, если специальный мозговой механизм сканирования и воспоминания не функционирует в нормальном режиме. В случаях, подобных описанному, когда в результате повреждения мозга наблюдается парализующее вмешательство в небольшую его область, все знания о том, как мозговые механизмы выполняют координационную и интегративную функции, подвергаются серьезному испытанию. Более того, такие случайные драматичные эксперименты указывают нам направление к более ясному пониманию того, как вообще работает мозг. Специалисты по физиологии человека могут только ждать подсказки от таких «аварийных» экспериментов.

Хьюлингс Джексон заметил в своей Хантеровской речи, произнесенной в 1872 году, что «медики, в силу того, что они являются лишь свидетелями результатов экспериментов, поставленных заболеваниями нервной системы человека, будут все с большим усердием выискивать факты, относящиеся к физиологии разума и сознания человека». Применив при этом смелое выражение «физиология разума», он, очевидно, был уверен, что мозг уже объясняет или когда-нибудь в будущем даст объяснение разуму. По прошествии ста лет изучения этой темы неврологами, которые наблюдали за парализованными и эпилептическими больными, нейрохирургами, занимавшимися вырезанием или стимулированием извилин мозга, и электрофизиологами, которые фиксировали и проводили эксперименты, воистину настало время задать эти и другие вопросы и попытаться найти на них ответы.

Объясняет ли мозг сущность разума? Если «да», то происходит ли это лишь с помощью простой работы его нейрональных механизмов или путем снабжения разума энергией? Или и то и другое одновременно? Обеспечивает ли мозг разум энергией и предоставляет ли мозг в распоряжение разума одновременно с этим основные нейрональные механизмы, связанные с сознанием?

Глава 20

Сущность человека – две альтернативы

В итоге Шеррингтон пришел к выводу, что «факт того, что наша сущность строится на двух фундаментальных элементах, как мне представляется, не более невероятен изначально, чем-то, что она должна основываться только на одном».

Перед каждым нейрофизиологом рано или поздно встает задача объяснить, если это в его силах, в терминах мозговых механизмов все, что связано с возникшей у людей необходимостью проанализировать работу разума. И к этой задаче ему следует подойти, отбросив все предубеждения, философские или религиозные иллюзии. Если ему не удастся достичь цели, дав разумное объяснение этому на основе доказанных фактов и правдоподобных гипотез, настанет момент, как это случилось со мной, перейти к рассмотрению других возможных объяснений. Ему необходимо решить, как получить доказательства, подтверждающие гипотезу о двух элементах, равно как и доказательства гипотезы только одного элемента.

Сам человек с его огромным мозгом, с филогенетически новыми извилинами и с его способностью программировать свой собственный «компьютер» дает основание предполагать, что конечный результат вообще непредсказуем. Однако на данный момент он сам по себе уже является конечным результатом. Чудо состоит далеко не в том, что человек возник в результате постепенного, очень медленного процесса эволюции, с постоянными колебаниями шансов на выживание и ценностными характеристиками этого процесса, но в том, что существует вселенная, с ее законами и планом и очевидной целью. Есть подозрение, что при условии бесконечного времени процесс сотворения мира, начавшийся на любой планете с благоприятными условиями, завершился бы с тем же результатом.