Моргемона (СИ) - Ирина Аркадьевна Орлова

Шудры сновали меж лордов, боясь ненароком пролить вина на чей-нибудь подол. Вино это легко было узнать из тысячи по пьяно-пряному цитрусовому запаху. Это было особое мандариновое с Аратинги, привезённое по велению Тавра. Сей жест доброй воли, однако, был для марлорда Гидриара лишь поводом стяжать благодарность и комплименты своему изысканному вкусу.

Но Гидре это вино было противно. Она видела, как в аратингских садах рабочих бьют зазубренными палками, и воображение живо рисовало ей прямую связь мучителей с отцом. «Буду пить красное лавильское», — решила она.

Гости же подобных предрассудков не имели. Янтарно-оранжевое вино с красными бликами расходилось по бокалам. Лорды и леди угощались десертами и деликатесами Мелиноя. Главным блюдом была особым образом запечённая плащеносная акула длиною почти в три метра, что выловили к свадьбе из великой реки Тиванды. Кроме того, к пиру щедро выносили приготовленные с перечным уксусом лебедей, речных креветок акоцилов, солёные зерновки кукурузы и многое другое.

Гидра так бы и вгрызлась в угощения — хоть бы даже в хлеб со спирулиной! — но вид родителей отбивал у неё аппетит. Она слишком привыкла, что мать больно тыкала её в бок или в живот, если замечала, что Гидра тянется к чему-нибудь вкусному. Так Гидра и привыкла не хотеть ничего съестного в её присутствии.

«Но вы уедете, и я сожру весь стол», — пообещала себе Гидра.

Музыка флейт свивалась с гармоничным бренчанием десятиструнных чаранго. Приходил голубник с полными клетками птиц, и подпитые гости стали выкидывать в окно белых голубей. Но некоторые разлетелись по холлу, накидав повсюду мелких перьев. Танцы в тесноте то и дело оборачивались курьёзами, а на традиционную для свадьбы раздачу милостыни был выделен мелинойский казначей, потому как, по заявлению диатра Эвридия, «из этого окна самолично кидать монетки — только в Тиванду попадёшь».

И действительно, замок, венчавший город, одновременно отстоял от него на возвышении поросшего манграми холма. Большая часть спален выходила на речную пойму. Словно стрелка в солнечных часах, Лорнас составлял с холмом утёс, что тянулся к Тиванде и бросал тень на строящиеся кварталы.

Множество прочитанных за здоровье молодых тостов перешло в иного рода разговоры. Диатрийская чета расположилась во главе стола. Диатрину Энгелю и его новоиспечённой супруге были отведены резные стулья с украшениями из слоновой кости, старинные, когда-то использовавшиеся как троны правителей Мелиноя.

Сидящая меж членов своего нового семейства Гидра чувствовала себя величественно. Справа от неё был диатрин Энгель, за ним — диатр и диатрис; а слева от неё — диатрин Эван, который мило общался с марлордом Вазантом Мадреяром и его четырьмя дочерями.

Эван и марлорд Вазант Мадреяр, налегавший своим пузом на стол, а аппетитом — на сочное мясо пекари, вели оживлённый разговор о расширении торгового порта на острове Благовест. По другую сторону диатр Эвридий провозглашал, что назначает Энгеля марлордом Мелиноя, таким образом возрождая прибрежное марлордство Рэйки спустя шестьдесят лет после уничтожения титула. И хотя Гидре больше нравилось слушать разговоры слева о том, как из Цсолтиги в порт Благовеста привозят редких тигров, внимание всех остальных гостей было устремлено к диатру Эвридию и его младшему сыну.

Постепенно голоса диатрийской семьи заглушили беседу Эвана и Вазанта. И Гидре невольно пришлось внимать тому, что происходило с правой стороны от неё.

— Это надо пресекать жёстко, но не жестоко, — гудел голос диатрина Энгеля. — Пускай будет усилен гарнизон всех горных границ Рэйки.

— Сын мой, — хрипло отвечал ему диатр Эвридий. Он почти не прикасался к еде и был полностью увлечён их беседой. — Ты сам был в чужих странах. Знаешь, что люди, никогда не седлавшие драконов, куда более привычны к людским тактикам. Их полки собираются на зов не за лунар, а за несколько дней. Им известны миллионы стратегий против фортов ли, или против засад. Единственное преимущество Рэйки перед их куда более многочисленными армиями — это драконы. И мы должны на малейшее проявление агрессии ответить им огненным дождём.

Диатрин Энгель упрямо сдвинул белые брови и поднял голову. Видимо, привык смотреть на собеседника сверху вниз; но, осознав, что беседует с собственным отцом, чуть исправил свою горделивую позу.

— Ваша Диатрость, я потому и говорю, — настаивал Энгель. — О Рэйке даже вспоминать забыли. Всякая сказка о драконах имеет место быть «в далёком восточном краю», но не в Рэйке как таковой. Многие искатели и исследователи далёких земель просто не знают о том, что здесь наша земля. Обозначить это гарнизонами будет мудрее, чем настраивать против себя гигантские державы севера и запада.

— Святая наивность, — качал головой старый диатр. — Надо пользоваться тем, что им о нас почти ничего не известно. И драконы испугают их куда больше, чем гарнизоны. Или ты, уча историю северных держав, не знаешь, что маленькие незнакомые страны для них — словно корм? Они разграбляют их и занимают, не задумываясь об их названии.

— Отец, я уверен, это ошибка. Я знавал много знати из Барраката и Ририи. Искатели золота действительно не путешествуют без сопровождения, но это не захватническая армия. Инцидент на горной границе — это недоразумение. Они не заслужили утонуть в огне из-за произошедшего недопонимания.

— Нет, нет, нет…. — обожжённое лицо диатра жутковато кривилось. — Послушай меня и не верь в чужое благородство, никогда не верь…

«Кто о чём, а мужчины — о войнах», — Гидра незаметно закатила глаза. — «Хотя, как говаривала Пиния, пусть лучше воюют со своим воображением, чем с лицом жены».

Чем дальше она слушала, тем яснее понимала: на диатрина Энгеля устремлены взгляды всех гостей. Даже если они зачастую поддерживали точку зрения диатра, принцу-диатрину всегда доставался приз симпатий. Энгель купался в любви рэйкской знати. И он воспринимал это с видом привычным и уверенным, словно так всегда и было.